Литературные первопроходцы Дальнего Востока - Василий Олегович Авченко
«Колонизация, то есть заселение и обрабатывание пустых мест, со времён глубокой древности всегда была обязанностью образованных наций. Вспомните финикиян, греков и других», – записывает адмиральский секретарь. На Филиппинах, колонизированных Испанией (а в 1898 году отобранных у Испании Штатами), Гончаров формулирует: «Филиппинский архипелаг… ещё не имеет права на генеалогическое дерево. Говорить… о нём значит говорить об истории испанского могущества XV, XVI и XVII столетий». Незападные народы заслуживают внимания лишь постольку, поскольку их затронул или подчинил Запад; чисто европейский снобизм.
Заметим, что даже название «Филиппины» (в честь короля Филиппа II Испанского[166]) – наследие колониализма. Вот и Джеймс Кук[167] в своё время окрестил Гавайи Сандвичевыми островами в честь лорда Сэндвича[168]; в каком-то смысле за это Кука и съели, если попробовать фигурально ответить на известный песенный вопрос Владимира Высоцкого.
Позже Иван Гончаров скажет о Корее: «Здесь разыгрывались свои “Илиады”, были Аяксы, Гекторы, Ахиллесы… Только имена здешних Агамемнонов и Гекторов[169] никак не пришлись бы в наши стихи, а впрочем, попробуйте: Вэй-мань, Цицзы, Вэй-ю-цюй». До азиатских «Илиад» европейцам тогда дела не было. Да есть ли теперь?
(Впрочем, иногда у европейца Гончарова вырывается и такое: «Ужели вам не наскучило слышать и читать, что пишут о Европе и из Европы, особенно о Франции и Англии?»)
Об исторической вине Европы перед Азией говорить не принято – в силу нашего застарелого евроцентризма и ещё того обстоятельства, что в мировой политике доныне действует право сильного, невзирая на все демократические декорации. «Фрегат “Паллада”» – книга актуальная уже потому, что со времён Ивана Гончарова на самом деле мало что изменилось. Это произведение, описывающее один из этапов глобализации, может также служить иллюстрацией к ленинскому труду 1916 года «Империализм как высшая стадия капитализма», который тоже рано списывать в архив.
Переговоры Евфимия Путятина с японскими властями долго не могли начаться. Пришлось ждать прибытия уполномоченных чиновников из Иеддо. Не знакомый с особенностями местного этикета, Иван Гончаров пишет о японцах: «В обращении они вежливы – словом, всем бы порядочные люди, да нельзя с ними дела иметь: медлят, хитрят, обманывают, а потом откажут». Позже, узнав японцев поближе, он выскажется иначе: «Трудно действовать, по обыкновенным законам ума и логики, там, где нет ключа к миросозерцанию, нравственности и нравам народа, как трудно разговаривать на его языке, не имея грамматики и лексикона»[170].
Иван Гончаров – первый русский писатель, оставивший нам подробный рассказ о Японии. Российский прозаик, филолог, востоковед Александр Владимирович Чанцев убеждён: книга Гончарова «на многие годы заложила матрицу восприятия Японии в нашей стране».
Крымская война на Тихом океане
В ноябре 1853 года «Паллада» прибывает в Шанхай. Здесь экипаж запоздало узнаёт: в России готовятся к войне с Турцией, близок разрыв с западными державами. «После обеда наши уехали на берег чай пить… Я прозевал, но зато из привезённой с английского корабля газеты узнал много новостей из Европы, особенно интересных для нас. Дела с Турцией завязались; Англия с Францией продолжают интриговать против нас. Вся Европа в трепетном ожидании…» Как спокойно, даже скучающе Гончаров говорит о назревающей войне; куда больше, кажется, его волнует запах используемого китайцами кунжутного масла и чеснока, а равно другие их пищевые привычки: «Боже мой, чего не ест человек! Конечно, я не скажу вам, что, видел я, ел один китаец на рынке, всенародно… Я думал прежде, что много прибавляют путешественники, но теперь на опыте вижу, что кое-что приходится убавлять».
Крымская война вспыхнула в конце 1853 года. Её не зря называли Восточной – она дохлынула до берегов Камчатки, где, по слову Ивана Гончарова, «совершилось… геройское, изумительное отражение многочисленного неприятеля горстью русских» – имеется в виду оборона Петропавловска в августе 1854 года от нападения англичан и французов, которой руководил камчатский губернатор адмирал Василий Завойко.
Путятинский фрегат не мог остаться в стороне от разгорающейся войны. «Адмирал и капитан неоднократно решались на отважный набег к берегам Австралии, для захвата английских судов, и, кажется… только неуверенность, что наша старая добрая “Паллада” выдержит ещё продолжительное плавание от Японии до Австралии, удерживала их, а ещё, конечно, и неуверенность… застать там чужие суда», – пишет Иван Гончаров. Или: «Для развлечения нам хотелось принять участие в войне и поймать французское или английское судно. Однажды завидели довольно большое судно и велели править на него… Зарядили наши шесть пушечек, приготовили абордажное оружие». До абордажа не дошло: судно оказалось американским китобоем. «Капитан поговаривал о том, что в случае одоления превосходными неприятельскими силами необходимо-де поджечь пороховую камеру и взорваться», – добавляет Гончаров, и по интонации незаметно, чтобы такая перспектива особенно тревожила адмиральского секретаря.
У Евфимия Путятина имелись, помимо налаживания отношений с Японией, и другие задачи, связанные – прямо или косвенно – с расширением российского присутствия на востоке. То же – у других европейских стран. Участники Крымской войны решали здесь не только тактические, но и перспективные геополитические задачи. Война эта велась – в том числе – за влияние на Тихом океане.
«Паллада» пройдёт берегом нынешнего Приморья в 1854 году, а уже год спустя здесь будут рыскать в поисках русского флота английские корабли. Британцы дадут гавани, где в 1860 году появится русский военный пост Владивосток, имя «Порт-Мэй». Это было время передела последних незанятых территорий и акваторий; Приморье могло стать одной из английских колоний, вторым Гонконгом, если бы не счастливое для России стечение обстоятельств в виде упрямства капитана Невельского, благосклонности к нему императора Николая I[171], принципиальности дипломатов Муравьёва[172] и Игнатьева[173], а также очередного похода западных держав на Пекин, заставившего Китай искать в лице России заступника и посредника. В 1850-х годах европейцы описывали пока ещё де-факто ничьи приморские берега, давали названия заливам и мысам, промеряли глубины, составляли карты, которыми потом пользовались и русские моряки. Некоторые английские названия дожили
