Светоч Русской Церкви. Жизнеописание святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского и Коломенского - Александр Иванович Яковлев
В 1811 году митрополит Амвросий поручил Дроздову произнести в Лавре слово в праздник Пасхи. «Так, Он воскрес, христиане! – торжественно начал проповедник, – Как одно мгновение изменяет лицо мира! Я не узнаю ада, я не знаю, что небо и что земля. Ад ли это, заключивший рабов проклятия, который теперь отдает сынов свободы? Земля ли это, где Божество сияет пренебесною славою? Небо ли это, где поселяются земнородные и царствует человечество? Непостижимое прехождение от совершенного истощания к полноте совершенства, от глубочайшего бедствия к высочайшему блаженству, от смерти к бессмертию, из ада в небо, из человека в Бога! Великая Пасха!»
Владыка Амвросий был восхищен великолепной проповедью. Сила и поэтичность слова, глубокое раскрытие в нем смысла новозаветной Пасхи привели его в восторг. И не только его.
Дроздова подозвал к себе обер-прокурор Святейшего Синода князь Александр Николаевич Голицын и поздравил с очень удачной проповедью. Князь бесцеремонно разглядывал молодого монаха и пожелал ему почаще проповедовать в Лавре. Дроздов сдержанно поблагодарил его и ожидал возможности отойти. Он нисколько не обольщался таким знаком внимания со стороны близкого друга государя. Он хорошо помнил их первую встречу. Спустя много лет митрополит Филарет не без юмора рассказал о ней своему биографу Николаю Сушкову.
Обер-прокурор князь А.Н. Голицын
Весной 1809 года был праздник в Таврическом дворце. Пригласили и духовенство, которое разместилось на хорах. Митрополит Амвросий взял с собой недавно прибывшего из Троице-Сергиевой Лавры иеродиакона Филарета. Тому показались крайне странными и недуховное празднество, и скачка вперегонку многих карет и колясок четвернёй, и пестрые толпы мужчин и женщин, суетливо рассыпающиеся по залу во все стороны без видимой цели, и громовая музыка, перекрывающая шум и говор. Он впервые в жизни видел все это. На хоры поднимается небольшого роста человек в вышитом мундире со звездой и лентой, вертляво расхаживает посреди членов Синода, кивает им головой, пожимает им руки, мимоходом бросает слово тому-другому. «Какое странное существо!» – подумал иеродиакон. Митрополит подвел его к человеку в мундире, представил, тот о чем-то спросил, но растерявшийся инок молча поклонился ему и отошел. То была первая встреча Дроздова с князем Голицыным. «Каким же неуклюжим дикарем показался тогда я ему! – вспоминал митрополит Филарет, – Что он должен был подумать обо мне? И теперь смешно, как придет на память мое неведение светских условий… Смешон был я тогда в глазах членов Синода. Так я и остался чудаком».
Да, инок Филарет остался чудаком в глазах света, потому что не включался в гонку честолюбий и борьбу за свое благополучие, а просто трудился, но за два года в столице он постиг правила светской жизни и, как даровитый человек, научился следовать им. Поэтому в праздник Пасхи князь Голицын увидел перед собой не диковатого провинциального монаха, а вполне светски держащегося священнослужителя, которого можно и ко Двору представить.
3 октября 1811 года в новопостроенном Казанском соборе отпевали графа Александра Сергеевича Строганова, по табели о рангах – действительного тайного советника, по душевному складу – великодушного мецената: Казанский собор был построен бывшим крепостным графа Воронихиным. Похороны столь знатного и богатого человека привлекли множество молящихся, в храме собрался «весь Петербург». И потому произнесенное иеромонахом Филаретом слово мгновенно сделалось широко известным. «В мире отходишь ты, знаменитый муж, но можем ли мы провожать тебя в мире?..» – так начал он свою проповедь, по содержанию – традиционно нравоучительную, по форме – построенную в традициях церковной риторики, напоминающую проповеди Феофана (Прокоповича) и Платона (Левшина). Но необычными были энергия слова, его краткость, простота выражений, прямое обращение к стоящим в храме людям, а не к абстрактным слушателям. Текст проповеди был передан в Зимний дворец, и там его оценили. Именно тогда Императрица Елизавета Алексеевна обратилась с просьбой к высокоталантливому иноку: составить в письменной форме разъяснения относительно различий в вере Православной Восточной и Западной Римо-Католической Церкви. Ей действительно хотелось разобраться в этом вопросе, и полученное от иеромонаха Филарета Дроздова разъяснение оказалось вполне убедительным. Она похвалила мужу протеже князя Голицына.
Впрочем, князь Александр Николаевич поначалу не понял Филарета, который казался ему просто талантливым самородком из духовенства. Но вот князь пригласил его 23 октября 1812 года освятить свою домовую церковь, послушал еще одну филаретовскую проповедь – о молитве «Отче наш» – и мнение его изменилось.
«,Да приидет Царствие Твое… Но кто из нас в легкомысленных мечтаниях не созидает здесь своего собственного царства? Каждый более или менее желает господствовать над людьми, над мнениями, над свободою, над природою. Один думает мечом своим начертать другим закон страха и уничижения, другой мнит сделать перо свое скипетром просвещенного света. Иной мечтает быть образцом и законодателем в удовольствиях и забавах… Возревнуем о служении Богу, подобно как мы ревнуем о господствовании в мире… Тогда молитва о Его Пришествии не будет лицемерием…»
Филарет был вечный труженик и вечный ученик. Сознавая в себе отпущенный от Бога дар слова, он немало трудился над своими проповедями, определял свои темы, вырабатывал свой стиль.
В первые петербургские годы, начитавшись французских проповедников Жана Батиста Массийона и Франсуа Фенелона, он увлекался замысловатостью выражений и игрой слов. Впрочем, иные слушатели отмечали возрастающее влияние на Филарета знаменитого французского проповедника Жака Боссюэ, который начинал свои проповеди очень просто и затем достигал высшего пафоса, почти не прибегая к риторическим приемам. Конечно же, архимандрит Филарет обращается также к опыту митрополита Платона и святых отцов Церкви – Иоанна Златоустого и особенно любимого им Григория Богослова. Он не стесняется заимствовать опыт у маститых проповедников, сказывается и его искренняя увлеченность книгой Фомы Кемпийского «О подражании Христу» и пылкими трактатами Якова Бёме, но все это он творчески перерабатывает. Долгие размышления и поиски точного слова приносят результаты. Возрастает искренность и сила религиозного убеждения, глубина раскрытия основ христианского учения, тонкий психологический анализ и правдивость выражений. Язык филаретовских проповедей гармонично сочетает ясность и простоту нового стиля с величавой торжественностью церковнославянского языка. При всем при том, по точному выражению протоиерея Георгия Флоровского, «проповедь у Филарета всегда была благовестием, никогда не бывала только красноречием».
«Чего теперь ожидаете вы, слушатели, от служителей слова? Нет более слова» – так неожиданно просто и строго начал свою проповедь архимандрит Филарет в Троицком соборе Александро-Невской Лавры в Страстную Пятницу 1813 года. Затем развернул перед молящимися целый богословский трактат о значении Креста для спасения христианина. Князь Голицын услышал тогда и ясный ответ
