Джаннетт Уоллс - Дикие лошади. У любой истории есть начало
Папа никогда не был самым практичным человеком на свете, и в Нью-Мексико затеял несколько проектов, никоим образом не связанных с землей. Мы продолжали заниматься лошадьми, папа по-прежнему писал письма политикам и редакторам газет, в которых яростно выступал против модернизации. Теперь на каждое письмо у него уходило в два раза больше времени, потому что он делал две копии каждого письма. Одну копию он хранил в архиве дома, а другую в сарае на тот случай, если в доме возникнет пожар.
Папа начал писать книгу о преимуществах фонетического написания слов, которую назвал Ghoti out of Water. Папа объяснял, что Ghoti можно прочитать, как слово fish, то есть «рыба». Сочетание букв Gh можно прочитать, как звук «θ» в слове «enough», звук o как короткое «i» в слове «women», а ti вполне можно прочитать, как «ʃ» в слове «nation».
Кроме этого папа начал биографию Билли Кида,[9] который останавливался на ранчо Кейси, когда сам папа был подростком, и попросил поменять загнанную лошадь на новую. «Очень вежливый человек, — говорил папа, — и на лошади отлично сидел». Через час после его отъезда выяснилось, что за Билли охотились. Прибыла команда солдат, которые его преследовали и которые, в свою очередь, тоже попросили поменять лошадей. Папа в душе был за Билли, поэтому дал его преследователям самых плохих лошадей. Теперь в Нью-Мексико папа настолько увлекся Билли, что повесил на стену его фотографию. Мама ненавидела Билли, которого называла «отребьем», потому что тот убил человека, который был помолвлен с ее кузиной. Поэтому рядом с портретом Билли мама повесила фотографию человека, которого он убил.
Однако папа был убежден, что Билли никогда не убивал тех, кого не стоило. Папа придерживался мнения о том, что Билли — нормальный американский парень с горячей ирландской кровью, а его репутацию очернили владельцы крупных ранчо за то, что тот поддерживал мексиканцев. «Историю пишут победители, — говорил папа, — а если побеждают негодяи, то они и пишут соответствующую историю».
Папа говорил, что биография Билли, которую он напишет, оправдает несчастного перед судом истории и докажет всем тем, кто над папой смеялся, что, несмотря на дефекты речи, он в состоянии заработать гораздо больше денег, чем мы могли бы «поднять» на помидорах, персиках, дынях и орехах-пеканах. Он постоянно повторял, что вестерны великолепно продаются, к тому же жизнь писателя просто прекрасна — никаких тебе вложений и расходов, сиди себе спокойно дома и пиши, сколько вздумается.
Осенью в тот год, когда мне исполнилось двенадцать, Бастер, который был на два года младше меня, пошел в школу. Мама говорила, что его образование крайне важно в качестве основы его карьеры. Ведь, как опять же говорила мама, он мог стать кем он пожелает. Бастер пошел в хорошую школу около города Альбукерке, которой руководил орден иезуитов. Родители обещали мне, что, когда мне исполнится тринадцать лет, я пойду учиться в католическую академию сестер Лоретто «Девы Божественного света» в городе Санта-Фе.
Я уже давно очень хотела начать ходить в школу. Наконец настал день, когда папа запряг лошадей в телегу, и мы отправились в путешествие длиной в триста километров. На ночь мы останавливались и ночевали в степи под звездами. Папа, казалось, был не меньше меня рад и волновался о том, что ожидало меня в ближайшем будущем. Папа заявил, что, так как я мало общалась с девочками своего возраста, он намерен дать мне несколько советов. Что и сделал.
Папа считал, что я люблю командовать, потому что привыкла приказывать Хелен, Бастеру, Лупе и нашим рабочим. Однако в школе были девочки старше меня, которые, возможно, захотят мной командовать (уже не говоря о монахинях, которые управляли школой и вели процесс обучения). Я не должна драться с большими девочками, а попытаться найти с ними общий язык. Мне надо было понять, что хочет каждая из девочек и заставить их думать, что я в состоянии помочь им добиться того, что они желают. Папа подчеркнул, что, хотя лично он не является лучшим подтверждением своей собственной теории, моя жизнь будет гораздо проще, если я научусь ею пользоваться.
Город Санта-Фе был изумительно красивым. Папа сказал, что испанцы прибыли в эти места до того, как «помы»[10] высадились на Восточном побережье Америки. На пыльных улицах стояли дома в испанском стиле, построенные из необожженного кирпича, и росли огромные дубы. Школа была расположена в самом центре города и располагалась в двух четырехэтажных зданиях в готическом стиле с крестами на крышах. Рядом со школой стояла церковь с хорами, куда вела широко известная в округе Волшебная лестница.
Матушка-настоятельница Альбертина провела нам экскурсию по зданиям. Она объяснила, что Волшебная лестница состоит из тридцати трех ступенек, что символизирует возраст Христа, и была построена в виде двух спиралей, в центре которых не было поддерживающего столба. Никто не знал, как эта лестница держалась, из какого дерева была построена, а также имя плотника, который появился неизвестно откуда, после того, как монахини обнаружили, что в церкви отсутствует лестница, ведущая на хоры, и начали молить Бога о помощи.
«Вы хотите сказать, что это чудо?» — спросил настоятельницу папа.
Я тут же начала «переводить» его вопрос, однако матушка Альбертина прекрасно поняла, что спросил папа.
«Я верю в то, что все вокруг нас, — настоящее чудо», — ответила она.
Мне понравились ее слова и ее настрой. Мне вообще понравилась матушка Альбертина с первого взгляда. Матушка Альбертина была высокого роста, ее кожу цвета грецкого ореха покрывали морщины, а ее толстые черные брови срослись на переносице. Несмотря на то что она была постоянно занята, она производила впечатление совершенно спокойного человека. Она ночами проверяла спальни, а днем внимательно осматривала наши ногти. Она ходила быстрым шагом, была одета в длинную черную сутану, и на ее голове красовался белый головной убор. Нас она называла «мои девочки» и относилась ко всем одинаково независимо от того, была ли девушка богатой или бедной, белой или мексиканкой, умной или совершенно лишенной любых талантов. Она была твердой, но не суровой, никогда не повышала голоса и не теряла самообладания, и никто из нас даже не мог представить себе, что ее приказа можно ослушаться. Из нее могла бы получиться хорошая наездница или дрессировщица лошадей, но это не было ее призванием.
Мне очень нравилось учиться. Многие девушки в первое время тосковали по дому, но не я. Мне никогда в жизни не жилось так легко, несмотря на то что мы вставали до рассвета, умывались холодной водой, сидели на службе в часовне, а потом шли в класс учиться, затем ели кукурузную кашу и учились петь и играть на пианино, сами штопали свою одежду, убирались в общежитии, мыли посуду, мылись сами, после чего снова были на службе в часовне и ложились спать. Но в школе не было тяжелой крестьянской работы, поэтому учеба казалась мне просто отдыхом.
