Елена Жупикова - Е. П. Дурново (Эфрон). История и мифы
В описи владения Дурново, составленной 18 октября 1905 г., есть запись, свидетельствующая о смене его хозяев. Вначале там было сказано, что по окладным книгам городской управы оно числится «за вдовою гвардии ротмистера Елизаветой Никаноровной Дурново, в действительности же принадлежит жене купца Елизавете Эфрон, документов на право владения не представлено». Затем эту запись зачеркнули и поверх нее написали другими чернилами и другим почерком, что оно числится за «Поляковой Ольгой Ивановной, женой потом. Почет. граж. с 13 апреля 1909 г. купъ. В действительности принадлежит ей же»[41]. Можно предположить, что Елизавета Петровна так и не была «введена во владение», не представив нужных для этого документов, и что домовладение продали 13 апреля 1909 г. О. И. Поляковой.
Дочь А. Я. Трупчинской Елизавета Александровна в январе 1998 г. вспоминала рассказы матери о том, что «примерно в 1909 г. им прислали из Москвы так много вещей», что они «радовались, когда что-нибудь ломалось или разбивалось». О том, что к 1910 г. дом был продан, свидетельствует и наклейка на письме, посланном в Гагаринский пер. директором Московских высших женских курсов, в котором Елизавете Яковлевне Эфрон сообщалось, что она вновь принята на МВЖК. На наклейке значилось: «Не доставлено за продажей дома и выбытием неизвестно куда. 25 августа 1910 г.»[42].
А. Я. Трупчинская помнила дом деда не только по рассказам матери. Она некоторое время жила в нем трехлетней девочкой после возвращения родителей из-за границы в 1886 г. и позже, уже после смерти бабушки.
П. А. поселил дочь с детьми во флигеле из двух небольших комнат, к которому вела обсаженная старыми липами дорожка.
За домом располагался обширный двор с конюшнями и каретными сараями, где дети с интересом наблюдали то за поваренком «в белом, а на голове шапочка блином», выбежавшим из кухни (она в подвале) с большой кастрюлей в погреб, то за конюхом, который долго «водит по кругу двора большую красивую лошадь, чтобы она остыла после езды по городу».
Рассказывала Анна Яковлевна и о том, как протекала в этом доме, к которому «уже редко подъезжали кареты и коляски», тихая и спокойная жизнь двух стариков, ее дедушки и бабушки. По ее словам, они целыми днями сидели в диванной у окна за столом друг против друга и «смотрели в переулок, редко перекидываясь отрывочными фразами».
«Бабушка в черном бесформенном шелковом платье. На голове у нее наколка из черных же кружев. Расплывчатая улыбка блуждает на ее крупном лице с выдающейся вперед нижней губой. Большие выцветшие глаза тусклы. На лице тупая покорность».
У дедушки – «горделивая военная осанка, строгое лицо с большими карими глазами и тонкий орлиный нос. Прическа черных с проседью волос и бакенбарды делают его похожим на висящий здесь же портрет императора Александра II. Дедушка в красивом бархатном халате, они бывают у него разных цветов: зеленый, синий, лиловый. На голове ермолка цвета халата».
День у стариков точно распределен. Если погода хорошая, то перед обедом П. А. «дергает звонок за шелковый шнур с кистью на конце» и дает почтительно появившемуся лакею приказание подать лошадей. Он выезжает на прогулку «в военном мундире и в пальто на красной подкладке». Дедушка часто брал с собой на прогулку Анну и Елизавету Петровну, но «никогда не выезжал вместе с бабушкой». Они катались в коляске или карете вдоль бульваров, изредка – в Сокольниках. «Потом опять то же кресло у окна. Кроме газеты «Правительственный вестник», дед годами перечитывал одну и ту же французскую книгу – это жизнь Наполеона I»[43].
О первых годах жизни Дурново в Москве Анна Яковлевна (со слов Е. П.) рассказывала тоже довольно подробно. Здесь он «совсем отошел от жены», которую «подавлял не умом или знаниями, так как в этом он уступал ей, а умением владеть собой». «Его любили в аристократическом кругу за такт, корректность, хороший тон. Его слово было всегда кстати, он не хотел выделяться, форснуть, но никогда не пресмыкался, не унижался. Никогда на его красивом лице не появлялось самодовольной улыбки. Когда он говорил с низшими по рангу и положению, лицо его выражало снисходительность и доброту, в обществе равных он был утонченно вежлив, учтив, старался быть приятным. С высшими держал себя с достоинством, утонченно-вежливо и в то же время холодно».
Он пользовался большим успехом у женщин. Дядя Анны Яковлевны, Сергей Николаевич Дурново, рассказывал ей, что у П. А. было два внебрачных сына от его любовницы, гувернантки Лизы, которую он «затем выдал замуж, дав 25 тыс. руб. приданого». Его дети носили фамилию мужа этой женщины.
На письменном столе П. А., рассказывает внучка, «до его смерти лежало бронзовое изображение очень изящной, тонкой женской руки. Кисть была обрамлена кружевом, ниспадавшим на нее у запястья. Чья рука послужила оригиналом этого художественного произведения – неизвестно».
Петр Аполлонович Дурново скончался 21 ноября 1887 г. «У ворот его дома несколько карет и колясок. У гроба важные старики и старушки в пышных черных платьях с крепом. Некоторые родственники и прислуга плачут. Бабушку поддерживают под руки, она залита слезами. Мама, похудевшая, так как она не отходила от больного дни и ночи, внешне спокойна…». В «Свидетельстве на погребение», выданном приставом участка Пречистенской части 23 ноября 1887 г., сказано, что Петр Аполлонович умер «от болезни кровоизлияния в головной мозг». «Над телом означенного в сем свидетельстве отставного Ротмистра Петра Аполлонова Дурново совершено отпевание в Московской Власьевской, что в Старой Конюшенной церкви сего 1887 года ноября 24 дня», – записал священник. Схоронили его в Новодевичьем монастыре возле главного Смоленского собора[44].
О матери Елизаветы Петровны, Елизавете Никаноровне, сохранилось гораздо меньше сведений. Пока не удалось установить даже дат ее жизни. Как уже упоминалось ранее, она происходила из богатой купеческой семьи Посылиных, родоначальником которых был московский 3-й гильдии купец И. М. Посылин (1750–1813). Дело отца продолжили его сыновья, старшим из которых был Степан Иванович (1769–1834). Вместе с братьями Алексеем (1776–1851) и Никанором (1791–1831) он обосновался в Шуе, где братья Посылины открыли собственное производство.
В 1828 г. за ними значилось «написанного капитала» 3,8 млн. рублей. В 1825 г. она объявили капитал по первой купеческой гильдии.
Изделия Посылиных пользовались большим спросом и за рубежом, и в России. «Особенно же одобряют ситцы шуйских купцов Посылиных…, сколько за прочность краски и доброту, а не менее того за умеренную их цену, потому что потребители сего изделия суть не богатый класс народа».
Никанор Иванович скончался в Шуе в июле 1831 г. от холеры. Наследники его получили около 1 млн. руб. серебром. Эти сведения приведены научным сотрудником Ивановского областного архива М. Малыгиной в «Ивановской газете» за 1998 г.[45]
Достоверные сведения о купцах Посылиных, о бабушке Лизы, Александре Ивановне Посылиной, любезно сообщил работавший в Ивановском областном архиве Е. С. Ставровский в своем письме от 09.09.2000 г. из Шуи в ответ на наши вопросы.
Он пишет, что купцы Посылины – одна из самых богатых и известных купеческих династий в истории Шуи. Информация о них имеется во «Владимирских губернских ведомостях» и «Владимирских епархиальных ведомостях», издававшихся до революции. Кое-что о них написано в последнее десятилетие в «Шуйских известиях» и в «Ивановской газете».
Среди сыновей Ивана Максимовича, основателя купеческой династии, всегда упоминаются Алексей и Степан, а Никанор – очень редко, наверное, как рано умерший. Очень скудна информация о нем и в областном архиве. Автору письма дел о Никаноре Ивановиче не попадалось и в наиболее ценном для изучения купечества фонде № 21 (Шуйская городская дума).
С. Е. Ставровский сообщил, что «… Вторую жену Никанора Ивановича, действительно, звали Александрой Ивановной. Фамилия ее – Корноухова. Происхождение ее мне точно неизвестно, но ее дворянское происхождение, по-моему, больше легендарно, чем правдиво … К сожалению, мне пока не попалась информация о венчании Александры Ивановны и Никанора Ивановича. Год венчания, по моим данным, – 1819, только не знаю, где они венчались. Учитывая, что год ее рождения, по архивным данным, примерно 1806, то это хорошо совпадает с Вашими данными о ее раннем замужестве».
Автор письма утверждает, что Никанор Иванович умер не в Шуе, а в Нижнем Новгороде, где он был на ярмарке.
«Что же касается “дележки” наследства Н. И. Посылина (после его смерти), то имеется около десятка дел в фонде № 156 (Сиротский суд). Здесь, прежде всего, дела об опеке над малолетними дочерями Никанора Ивановича, а также есть дела о выделении капитала вдове и дочерям», – сообщает С. Е. Ставровский.
Сверим эти сведения с воспоминаниями Анны Яковлены Трупчинской. Она пишет, что Петру Аполлоновичу, когда он задумал жениться, «указывают на сироту из богатой купеческой семьи. Отец ее давно умер, а мать дала своим трем дочерям прекрасное образование».
