Русская Православная Церковь - Чудо исповеди. Непридуманные рассказы о таинстве покаяния

Чудо исповеди. Непридуманные рассказы о таинстве покаяния

От издательства

Сейчас появилось немало книг, цель которых подготовить верующего человека к исповеди, настроить на покаянное чувство. Безусловно, книги эти приносят огромную пользу, и их надо изучать каждому православному.

Но тайна подлинного покаяния не исчерпывается знанием соответствующей литературы и сухим перечислением своих грехов. Она, эта тайна, совершается глубоко в сердце кающегося и зависит не только от его душевного расположения, но и от Бога милующего.

И огромную роль в совершении таинства исповеди играет свидетель, посредник, поставленный волею Божией между Богом и кающимся человеком — священник. Бывают исповеди, которые, благодаря чуткому, глубокому и сердечному отношению священника к своему грешному чаду, буквально перерождают — всё существо человека, изменяют самый строй его жизни.

Именно о таких священниках и таких исповедях — воспоминания православных верующих, собранные в этой книге.

Будь счастливым!

«… Шёл мне тогда… десятый год. Я не застал служения великого отца Алексея Мечёва, его сына отца Сергия, бывшего в 1930 году в ссылке. Но исповедь в мечёвском храме запомнил на всю жизнь. И сейчас вижу добрые карие глаза, сердечный и тёплый голос отца Бориса (Холчева), тогда священника, принявшего обет безбрачия, а впоследствии старца-архимандрита. Необычайно интересна была исповедь, доходчивая до ребёнка и в то же время философская и душевно тёплая, индивидуальная. Мне казалось, что когда отец Борис склонился ко мне, и на аналой упали его чёрные густые волосы, я почувствовал, что я уже взрослый и могу всё понять.

— Всю жизнь, — сказал о. Борис, указав на Евангелие, — помни, что в этой книге есть всё, что нужно твоей душе. Ты всегда получишь утешение, ты будешь вместе с Самим Христом. Молись, и Он всегда поможет тебе. Ведь ты знаешь, что Христос — не просто «добрый Боженька». Он может и указать, и наказать, но всегда на пользу, всегда во благо.

Я стоял заворожённый.

— Помни, что Христос и Отец и Друг тебе, Он и Бог и Человек одновременно, знаешь ли ты это?

— Знаю, — отвечал я.

— Помни и читай Евангелие всю жизнь, не имей в сердце злобы. Ни к кому. Будь счастливым…

Воспоминания А. Б. Свенцицкого. «Московский журнал». 1995. № 8

Сокрушение… старца

… Одна женщина, приехавшая издалека (в Глинскую пустынь), просила отца Андроника её поисповедывать. Что она говорила ему, это тайна исповеди, но только после всего услышанного он стал плакать, приговаривая: «Как же ты могла так оскорбить Господа?!» Его сокрушение о её грехах, которые, возможно, тяготили её, но в которых она, вероятно, не умела ещё как следует покаяться, так поразили её, что она, отойдя от аналоя, сказала вслух: «Приеду домой, перезимую, Бог даст, а весной тёлку продам, чтобы сюда ещё раз попасть».

«Глинская мозаика» М., 1997

Протянуть руку Богу

Никогда не забуду моей первой исповеди у отца Кирика. Он был афонский старец, проведший всю жизнь в молитве и подвигах. Когда я вошла в комнату, где он исповедывал, он из её глубины протянул ко мне руки со словами: «Гряди, гряди, голубица». Он был совсем седой, с ясными, прозрачными голубыми глазами. От его слов, от его ласки, от его детски чистого взгляда я стала сразу плакать. Я знаю, что слёзы на исповеди — это посылаемая Богом благодать. Они несут покаяние, они открывают нам забытые грехи. Первым вопросом отца Кирика было: «Часто ли он мучит Вас?» Сначала я не поняла, кто это он? Отец Кирик спохватился и стал говорить: «Да, да, Вы не понимаете, конечно, я забыл, что здесь, в миру, он оставляет вас в покое, он и так здесь всем вертит, ему незачем открывать своего лица. Уповайте на Господа, и Он не оставит Вас. Господь — как любящий отец. Помните это всегда. Протяните Богу руку, чтобы Он вёл вас, и тогда всё в Вашей жизни будет хорошо».

Я слушала его и плакала благодарными слезами. Когда даёшь руку Богу, то живёшь в другом плане, идёшь не по земле, а чуть-чуть повыше. Тогда каждый день нов и прекрасен, тогда нет серых будней, скучных ненужных людей, тогда на исповеди видишь свои грехи и даются слёзы, чтобы оплакать их. Тогда сердце открыто для Божьей благодати.

Из «Хроники семьи Зерновых»

Слово перед исповедью

Отец Иларион, настоятель обители преподобного Саввы Вишерского, исповедуя кающегося, всегда начинал с того, что обвинял самого себя. «Поверь мне, — говорил он, — если я не совершил подобного же греха, то только потому, что Господь, по милосердию Своему, отклонил от меня случай совершить его. Если я не поддался тому или другому искушению, то только потому, что Господь, считая меня слишком слабым, не позволил демону искушать меня. Итак, не бойся открывать передо мной свою душу и не стыдись меня: я грешнее, каков бы ни был совершённый тобой грех».

Относясь так снисходительно к поступкам, вызванным незнанием или необдуманностью, он был строг и даже неумолим к тому, что основывалось на порочных наклонностях, на уклонении от принципов или умышленно поощряемом недостатке. В таких случаях, находя необходимость в наказании, он никого не прощал. Он даже увеличивал стыд и раскаяние виновного тем, что брал на себя часть той епитимии, которую, как пастырь, обязан был наложить на него. И все знали, что он сдержит своё обещание, что ни одно слово, ни одна угроза не пройдут бесследно.

«Афонский подвижник». С/76, 1898

У отца Иоанна Кронштадтского

Молодой барин (Сергей Александрович Нилус) вспоминал о своей поездке в Кронштадт к батюшке Иоанну.

«Домой я вернулся уже совсем больной, с потрясающим ознобом и жаром, от которого голова, казалось, кололась надвое. По самой заурядной человеческой логике надо было лечь в постель и послать за доктором, что я, вероятно, и сделал бы, но какая-то сила выше недуга, выше всякой логики в лютый мороз увлекла меня в тот вечер в Кронштадт. Я сознавал, что поступаю неразумно, может быть, даже гублю себя, и тем не менее, пригрози мне в то время кто-нибудь смертью за моё неразумие, я бы, кажется, пошёл и на самую смерть. В вагоне ораниенбаумского поезда, сидя у раскалённой чуть не докрасна печки, я дрожал в своём пальто с поднятым воротником точно в лютом морозе, на сквозном ветру; но уверенность, откуда-то взявшаяся, что со мной не приключится ничего дурного, что я, вопреки кажущемуся безумию моего путешествия, буду здоров, не покидала меня ни на минуту.