Людвиг Четырнадцатый и Тутта Карлссон - Ян Улоф Экхольм

– Ты очень некрасиво поступил, – добавил Бенгт, – поэтому нам больше с тобой нельзя играть.

Одинокая слеза потекла по щеке Людвига Четырнадцатого, и он мог только промокнуть её кончиком хвоста.

Почему все зверята, с которыми он дружил, вдруг от него отвернулись?

От него, который вовсе не был плутом, наоборот, хотел всем помочь, сделать как лучше?

Людвиг Четырнадцатый не сомневался, что молва о нём теперь облетит со скоростью ветра всех зверей в лесу. Ещё не наступит вечер, а все уже будут знать, что он выманил у бедных зайчат не меньше сотни мешков с медовыми пряниками.

Людвиг Четырнадцатый улёгся на большой пень и задумался.

Раньше папа Ларссон запрещал ему водиться с другими зверятами в лесу – теперь они сами больше не хотели с ним играть.

А дома на него продолжал злиться брат Лабан. Он, наверно, придумывал, как сильней отомстить братцу. От него можно было ожидать чего угодно.

«То есть у меня вообще не осталось ни одного друга, – горестно размышлял Людвиг Четырнадцатый. – Что мне теперь делать?»

И понял, что у него есть единственный выход:

ОН ДОЛЖЕН УБЕЖАТЬ ИЗ ДОМА!

Что ж, так Людвиг и порешил. Он спрыгнул с широкого пня и подыскал себе тропу, по которой до сих пор никогда не ходил. Он шёл, шёл по ней долго, осторожно минуя прогалины, где его мог бы заметить враг. И наконец счёл, что достаточно удалился от дома.

Начинало смеркаться. Хотя шубка на Людвиге Четырнадцатом была довольно пушистая, он стал мёрзнуть. Кроме того, он уже проголодался, потому что после завтрака дома ничего больше не ел. Если не считать, конечно, ягод и корешков, которыми удавалось полакомиться по пути.

«А у нас, наверно, все уже садятся ужинать, – печально подумал он. – Заметил ли хоть кто-нибудь, что меня за столом нет?»

Лисёнок чувствовал себя ужасно одиноким.

Внезапно стало светлее, лес кончился. Перед ним открылось большое, просторное поле. А на другой его стороне светилось несколько огней.

Людвиг Четырнадцатый огляделся вокруг, и местность показалась ему знакомой. Он тут же понял, где очутился.

Это было то самое место, где они вчера лежали с Лабаном и разглядывали постройки людей.

«Забавно, – подумал Людвиг Четырнадцатый и почесал у себя за ухом. – Шёл, шёл чуть ли не целый день – а оказался почти рядом с домом».

На миг он даже засомневался, не вернуться ли ему домой: можно ещё поспеть к маминому ужину.

Но в следующий миг от этой мысли он отказался.

«Решил, что убегу из дома, значит, убегу, – пробормотал он про себя. – Вообще всё не так уж плохо. Если бы только не мучил голод».

И он стал через ограду наблюдать за овсяным полем. «Как это вчера говорил Лабан? Из этих растений мама готовит нам овсяную кашу?»

Нельзя сказать, чтобы Людвиг Четырнадцатый так уж любил овсянку, но хоть чем-нибудь наполнить желудок всё-таки было необходимо.

Людвиг перепрыгнул через канаву, прополз под плетнём и начал жевать овсяные стебли. Вкус у них оказался совсем не такой, как у овсянки.

– Этот Лабан или сам дурак, или меня опять обманул, – пробурчал он.

Но голод донимал всё сильней, в животе урчало.

«Как это говорил папа Ларссон: у людей всегда найдётся еда, – вспомнил Людвиг Четырнадцатый. – Хватило бы только хитрости её раздобыть».

Но ведь он, Людвиг, был совсем не хитрец. И как ему набраться смелости, чтобы проникнуть во двор к людям? Он всё-таки очень, очень боялся.

Людвиг некоторое время ещё колебался, наконец всё же решился.

«Мой голод сильней моего страха, – сказал он себе. – Как-нибудь проскользну, а там, глядишь, и еда найдётся».

Через овсяное поле можно было перебраться, не опасаясь встречи с людьми. Страшней стало, когда поле закончилось. Тут пришлось ползти между рядами каких-то растений, совсем прижимаясь брюхом к земле.

Людвиг повёл носом, принюхался. Пахло чем-то необыкновенно сладким.

Папа Ларссон рассказывал про замечательную ягоду, которую люди выращивают в своих огородах. Называлась эта ягода клубникой. Людвиг Четырнадцатый понял, что попал как раз на участок с этой клубникой.

И тут он навострил уши.

Показалось, будто в темноте что-то скрипнуло.

Потом вновь стало тихо. Людвиг решил, что он, наверно, ослышался. Поднял голову, чтобы посмотреть, как ему быстрее попасть во двор.

И ВДРУГ ОН УВИДЕЛ НЕЧТО УЖАСНОЕ!

Прямо перед ним возвышалась громадная фигура в длинном пальто, она грозно расставила руки, точно собиралась его схватить.

Людвиг Четырнадцатый никогда ещё не видел живого человека, только на картинке в книге, которую ему показывали Йокке-Йо и Туффе-То.

Может, эта фигура на клубничных грядках была человеком? У Людвига перехватило дыхание, он не мог шевельнуться, только смотрел на это ужасное существо. И чем дольше он на него смотрел, тем больше оно казалось ему странным.

Он как следует протёр глаза. Нет, ничего ему не почудилось.

На голове у существа была большая шляпа, но никакого лица под шляпой не было. Ни глаз, ни носа, ни ушей, ни рта – вообще ничего.

Только иногда слышалось лёгкое позвякивание.

Вдруг Людвиг Четырнадцатый обнаружил, что в поднятой руке существа что-то колышется и поблёскивает.

Нет, это был конечно же не человек, это было что-то похуже.

ПЕРЕД НИМ СТОЯЛО ПРИВИДЕНИЕ!

От страха Людвиг Четырнадцатый похолодел, вся шерсть на нём встала дыбом. Позабыв про всякую осторожность, он со скоростью молнии пустился наутёк через клубничные грядки, через овсяное поле и в один прыжок приземлился в канаве за изгородью.

– Помогите! – запищал кто-то.

– Помогите! – завопил Людвиг Четырнадцатый.

А в следующий миг он обнаружил, что упал на маленький пушистый комочек и этот комочек пищал.

Глава шестая

* * *

Трудно сказать, кто испугался больше: Людвиг Четырнадцатый или маленький пушистый комочек.

Первым, как бы там ни было, пришёл в себя лисёнок. Он начал кричать:

– Это что за манера – налетать на ни в чём не повинных зверей? Вот возьму и вызову сейчас полицию!

– Но я ни на кого не налетала, – запищал пушистый комочек, – я ещё не совсем умею летать. Если кто и должен вызвать полицию, так это я. Не я же на тебя упала, а ты на меня.

В канаве было довольно темно. Людвигу Четырнадцатому пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть: пушистый комочек был гораздо меньше его самого. Это прибавило лисёнку храбрости.

– Зачем же ты гуляешь так поздно у самой опушки и совсем одна? – сказал он строго. – Таким малышам, как ты, в это время давно пора спать.

– Мне не хватает смелости, чтобы покинуть это укрытие и пойти домой, – жалобно пропищал комочек. – Мне почудился в воздухе запах лисы. А страшней лисы, говорят, нет никого на