Мальчик из джунглей - Морпурго Майкл

Всё, дальше говорить я уже не мог. Слёзы не давали.

Я прижался лбом к её хоботу и обнял его, обнял Уну.

– Знаешь, Уна, – сказал я ей, – иногда мне кажется, что я твой сын. Я слонёнок.

Так мы и пробыли с Уной вдвоём до самого рассвета, пока доктор Джеральдина не проснулась и не принялась что-то напевать у себя в комнате.

Завтракали мы молча. Вчера вечером мы столько всего сказали друг другу, каждый из нас знал, что думает другой, так что разговоры были ни к чему. Я перечитывал плакат на стене. Я его, конечно, и раньше видел, но как-то не вдумывался. А теперь я с интересом разглядывал фотографии орангутанов вокруг текста, который гласил:

У меня это пророчество так и не шло из головы всё утро. Мы с доктором Джеральдиной отправились в джунгли проверить, как там поживают орангутаны. Уна и Большой, как обычно, нас сопровождали, а сегодня к нам присоединились ещё Мани с Чарли. Но Уна была не в себе, я это чувствовал. Что-то её нервировало. От мух она отмахивалась очень уж раздражённо и не особо слушалась, когда я просил её о чем-то. Ни голоса не слушалась, ни пяток. Шла себе, куда вздумается, в своём темпе – быстрее, медленнее, как ей хотелось, а меня тут как и не было.

Уна трясла головой, а это верный знак, что она недовольна. Иногда она ни с того ни с сего вдруг замирала на месте – и при этом не ела. Просто стояла и прислушивалась. Я решил было, что это Ол крадётся по нашему следу или качается на ветвях, а Уна его не видит и потому тревожится. Я тоже стал приглядываться и прислушиваться. Но с нами тяжело ступал Большой вместе с Мани и Чарли – и ни один из орангутанов и ухом не вёл. Никаких признаков Ола. Я всё никак не мог понять, что это нашло на Уну.

По небу эхом прокатился гром, сверкнула молния, хлынул дождь. «Может, это она перед грозой так?» – подумал я. Но вот гроза миновала, а Уна оставалась всё такой же неуправляемой и непредсказуемой. Правда, она при этом не забывала время от времени останавливаться и перекусывать. Я решил, что вряд ли она чем-то напугана – чего ей бояться? Она скорее расстроена. Причём я её такой расстроенной раньше не видел. Доктор Джеральдина всё спрашивала меня, что с Уной, а я только плечами пожимал.

– Живот болит, наверное, – заключила она. – Может, съела что-то не то.

Может, так оно и было, а может, и нет. Мы тем временем добрались до дальнего края острова. И мне даже показалось, что Уна не остановится, а пойдёт дальше, в реку. Но в самый последний момент она остановилась и постояла немножко у воды, глядя на джунгли на том берегу. А потом повернулась и медленно, словно нехотя, двинулась назад прежним путем. Уна шагала очень неспешно, петляла, так что к приюту мы вышли, когда день уже клонился к вечеру. И там я увидел их.

На крыльце у доктора Джеральдины сидели дедушка и бабушка, а рядом стоял их чемодан. На дедушке были его обычные твидовый пиджак и плоская кепка, а бабушка, одетая в платье в цветочек, обмахивалась шляпой как веером. Они казались постаревшими и какими-то маленькими, точно усохшими. И ещё больше поседели. Уна, увидев их, застыла на месте. Она вскинула хобот и помотала головой. Я думал, она начнёт трубить, но она промолчала. Правда, я с трудом уговорил её опустить нас на землю. Бабушка и дедушка спешили к нам через лужайку.

– Уилл? Это правда ты? – прошептала бабушка. Она едва-едва могла говорить.

– Ну конечно, это он, кто же ещё, – сказал дедушка. Он притянул меня к себе и крепко обнял. Мы оба глотали слёзы. – Я знал, что ты найдёшься, Уилл. Я всегда знал. – Отстранившись, дедушка держал меня за плечи и внимательно разглядывал. – Да ты не парень, а загляденье, Уилл! И подрос как! Совсем большой. Он скоро меня перерастёт, да, бабушка?

Но бабушка только всхлипывала, закрыв лицо руками. Я подался к ней и обнял её. Она как будто стала тоньше, чем я её помнил.

– Что я наделала, Уилл? – сказала она сквозь слёзы. – Что я наделала? – Она уткнулась мне в плечо. – И что меня дёрнуло подарить вам ту треклятую путёвку? Если бы не я, она сейчас была бы с нами. Твоя мать была бы жива.

– Она винит себя, Уилл, – объяснил дедушка. – С тех самых пор никак не может себе простить.

Я привык побаиваться бабушки. Но сейчас я чувствовал, что она нуждается в утешении. И только я могу её утешить. Я заговорил, очень осторожно выбирая слова:

– Нет, бабушка, ты не виновата. Маму убило цунами, а вовсе не ты. Не знаю, кто вызвал эту волну, но уж точно не ты.

Доктор Джеральдина, до этого деликатно стоявшая в сторонке, наконец приблизилась и пожала руки дедушке и бабушке.

– Это я вам звонила, – улыбнулась она. – Может быть, вы меня уже не помните, я Джеральдина. Я рада, что вы здесь. Очень приятно видеть вас снова.

– Ох, конечно мы вас помним, как же мы могли забыть. И это место помним. И маленьких орангутанов. – Бабушка всё ещё не могла совладать с собой. – На реке мы много разных мест повидали, пока разносили листовки. Но ваш приют мы запомнили. Ещё о нем потом разговаривали, да, дедушка?

Но дедушка не слушал. Он смотрел на Уну, которая шагала к нам по лужайке.

– Вот значит, она какая, твоя спасительница. А как благодарят слонов, Уилл?

– Просто скажи ей, – ответил я. – Она поймёт.

Дедушка так и поступил. Он осторожно положил ладонь Уне на хобот.

– Спасибо. Спасибо тебе, – тихо произнёс он, глядя ей прямо в глаза. А потом обратился ко мне: – Трактор тебе, пожалуй, больше ни к чему с такой-то подружкой, да, Уилл?

И дедушка рассмеялся. Понятно, что смеялся он для виду, только чтобы не расклеиться. Но я всё равно не смог себя заставить посмеяться за компанию. Я даже улыбки не сумел выдавить. И это меня обеспокоило.

Беспокойство меня не покидало весь вечер, пока мы вчетвером ужинали у доктора Джеральдины.

– Мы вас нашли в «Google», Джеральдина, – рассказывал дедушка. – Уилл нас научил им пользоваться, помнишь, Уилл? Так мы и разузнали всё об орангутанах и вашем приюте. В прошлый-то раз мы, признаться, не очень разобрались, что тут у вас к чему. Не до того нам тогда было. А теперь-то мы про вас знаем. Ну и дело вы тут затеяли! Великое дело! Да, великое, иначе и не скажешь. Работы у вас, надо думать, невпроворот… И какая самоотверженность! Вот именно: самоотверженность.

Бабушка, кажется, пришла в себя и на глазах превращалась в привычную мне бабушку. То есть она говорила без умолку, перебивала дедушку и всё время ему перечила. Всё как всегда. Только всегда напротив меня за столом сидела мама и заговорщицки мне подмигивала. А теперь нет. И меня вдруг охватила всепоглощающая, щемящая тоска по маме. Бабушка всё говорила и говорила, а я её почти не слушал.

– Уилл? – теребила она меня. – Уилл, ты меня слушаешь? Нам столько нужно рассказать тебе – и о ферме, и о твоей новой школе. Ох, даже не знаю, с чего начать. Но всё будет хорошо, вот увидишь. Я всё уже устроила. И твоя старая комната тебя ждёт, ничего в ней не изменилось.

Снаружи ворчала и кряхтела Уна. Говорила мне: я, мол, здесь, так и знай, от меня не отвяжешься. Хоть бы она пукнула, подумал я. Момент самый подходящий. И смешнее всего, что только я это подумал, как она взяла и пукнула! Да ещё как оглушительно! И длинно! Доктор Джеральдина взглядом показала: «Не вздумай смеяться!» Потому что засмейся я, она бы тоже лопнула со смеху. Но я кое-как сдержался.

– Господи боже, а это-то что? – ахнула бабушка.