60 миль в час (сборник) - Уильям Сароян
— Да, — сказал дядя Зораб.
— А что он сделал, что заслужил такое страшное наказание?
— Он знает, — сказал дядя Зораб.
— Арам Гарогланьян, — позвал старик.
Я встал и подошел к дедушке. Он опустил свою тяжелую ручищу мне на лицо и потер его ладонью. Я знал, что он на меня не сердится.
— Что ты такого сделал, мальчик? — спросил он.
Я вспомнил, что я сделал такого, и засмеялся. Дедушка послушал, как я смеюсь, и стал смеяться вместе со мной.
Только он да я и смеялись. Остальные не смели. Дедушка не велел им смеяться, пока они не научатся смеяться, как он. Я был единственный из всех Гарогланьянов, который смеялся совсем как дедушка.
— Арам Гарогланьян, — сказал дедушка. — Расскажи нам, что ты натворил.
— А в какой раз? — спросил я.
Дедушка обернулся к дяде Зорабу.
— Слышишь? — спросил он. — Объясни мальчику, в каком грехе ему признаваться. Оказывается, их было несколько.
— Он знает, в каком, — сказал дядя Зораб.
— Вы это про то, — сказал я, — как я рассказал соседям, что вы сумасшедший?
Дядя Зораб промолчал.
— Или про то, как я вас передразнивал?
— Вот этого мальчишку и надо с Джорги послать, — сказал дядя Зораб.
— А рис варить ты умеешь? — спросил меня дедушка.
Он не стал вдаваться в подробности о том, как я насмехался над дядей Зорабом. Если я умею варить рис, я поеду с Джорги в Ханфорд. Вот как ставился вопрос. Конечно, я хотел ехать, каков бы ни был писатель, который говорил, что мальчику интересно поездить по свету. Будь он дурак или лжец — все равно, я хотел ехать.
— Рис я варить умею, — сказал я.
— Пересоленный, переваренный или какой там еще? — сказал дедушка.
— Когда пересоленный, когда переваренный, а когда и в самую точку.
— Поразмыслим, — сказал дедушка.
Он прислонился к стене и стал думать.
— Три стакана воды, — сказал он бабушке.
Бабушка сходила на кухню и принесла три стакана воды на подносе. Дедушка выпил стакан за стаканом, потом повернулся к присутствующим и состроил глубокомысленную гримасу.
— Когда пересоленный, — сказал он, — когда переваренный, а когда и в самую точку. Годится этот мальчик, чтобы послать его в Ханфорд?
— Да, — сказал дядя Зораб. — Только он.
— Да будет так, — сказал дедушка. — Все. Я хочу остаться один.
Я было двинулся с места. Дедушка придержал меня за шиворот.
— Погоди минутку, — сказал он.
Когда мы остались одни, он сказал:
— Покажи, как разговаривает дядя Зораб.
Я показал, и дедушка хохотал до упаду.
— Поезжай в Ханфорд, — сказал он. — Поезжай с дурным Джорги, и пусть себе будет когда пересоленный, когда переваренный, а когда и в самую точку.
Вот так-то меня и назначили в товарищи к дяде Джорги, когда его отсылали в Ханфорд.
Мы выехали на следующее утро чуть свет. Я сел на велосипедную раму, а дядя Джорги — на седло, а когда я уставал, я слезал и шел пешком, а потом слезал и шел дядя Джорги, а я ехал один. Мы добрались до Ханфорда только к вечеру.
Предполагалось, что мы останемся в Ханфорде, пока будет работа, до конца арбузного сезона. Таковы были планы. Мы пошли по городу в поисках жилья, какого-нибудь домика с газовой плитой и водопроводом. Без электричества мы могли обойтись, но газ и вода нам были нужны непременно. Мы осмотрели несколько домов и наконец нашли один, который дяде Джорги понравился, так что мы в него въехали в тот же вечер. Это был домик в одиннадцать комнат, с газовой плитой, водопроводной раковиной и спальней, где стояли кровать и кушетка. Остальные комнаты были пустые.
Дядя Джорги зажег свечу, взял свою цитру, уселся на пол и начал играть и петь. Это было прекрасно. Местами грустно, местами весело, но все время прекрасно. Не помню, долго ли он пел и играл, пока наконец проголодался, вдруг встал и сказал:
— Арам, я хочу рису.
В этот вечер я сварил горшок рису, который был и пересолен и переварен, но дядя Джорги поел и сказал:
— Арам, замечательно вкусно.
Птицы разбудили нас на заре.
— За работу, — сказал я. — Вам начинать сегодня же, помните.
— Сегодня, сегодня, — проворчал дядя Джорги.
С трагическим видом он вышел из пустого дома, а я стал искать метлу. Метлы не нашлось, я вышел на крыльцо и уселся на ступеньки. При дневном свете это оказался прелестнейший уголок. Улица была всего в четыре дома. На другой стороне, в двух кварталах от нас, виднелась колокольня. Я просидел на крыльце целый час. Дядя Джорги подъехал ко мне на велосипеде, петляя по улице в безудержном веселье.
— Слава богу, не в этом году, — сказал он.
Он свалился с велосипеда в розовый куст.
— Что с вами? — спросил я.
— Нету работы, — сказал он. — Слава богу, нету работы.
Он сорвал и понюхал розу.
— Нет работы? — спросил я.
— Нету, нету, слава создателю.
Он смотрел на розу улыбаясь.
— Почему нету? — спросил я.
— Арбузов нет, — сказал он.
— Куда же они девались?
— Кончились.
— Это неправда, — сказал я.
— Конец сезону, — сказал дядя Джорги. — Веришь ли, окончен сезон.
— Дедушка вам голову свернет, — сказал я.
— Сезон окончен, — повторил дядя Джорги. — Слава богу, арбузы все собраны.
— Кто это вам сказал? — спросил я.
— Сам фермер. Сам фермер сказал мне это, — заявил дядя Джорги.
— Это он просто так, — сказал я. — Просто он не хотел вас расстраивать. Он сказал это так, потому что знал, что вам не по душе работа.
— Слава богу, — сказал дядя Джорги. — Сезон уже окончен. Чудесные спелые арбузы все собраны.
— Что же мы теперь будем делать? — сказал я. — Ведь сезон только-только начался.
—
