Сказки американских писателей - Вашингтон Ирвинг
Однако дело не ждет, пора было Смертному Часу и за работу приниматься, и отправились они в путь — дважды вокруг света. А как только пересекли безбрежный океан, Мистер Смертный Час закутал Мод в свой плащ-невидимку, и тогда стал ей открыт всякий дом в любом краю; и кого она только не повидала — и китайских жителей, и японских, и русских жителей, и африканских, и даже таких, что за всю жизнь словечка по-английски не вымолвили. Показал он ей пышные дворцы и убогие хижины, каких она в Техасе и не видывала; показал он ей и принцев с королями, и простой люд, да всего и не упомнишь, — а уж Мод, будьте покойны, во все глаза глядела. И приметила она, что в одном все люди на свете меж собой схожи: когда приходит Смертный Час, живым его не видно, потому они и плачут так горько. А вот кому время помирать приспело, те, как завидят его, приподымутся навстречу и улыбнутся, будто доброму другу. Очень Мод порадовало, что никто его совсем уж пропащим не считает. А ещё рассказывал ей Смертный Час по дороге про разные разности, на которые в путешествиях своих насмотрелся, — сразу видно, у такого человека не только коровы, да юбки, да выпивка на уме.
И вот объехали они дважды вокруг света, пора и домой возвращаться. И остановил Мистер Смертный Час коня над безбрежным океаном и показал Мод Эпплгейт, как прямо под ними киты резвятся, бороздят прозрачную зеленую воду, словно стадо бизонов средь сочных трав мчится. А на Северном полюсе увидела Мод белых медведей — и впрямь белые, только нос черный, а в Египте — крокодилов, что по Нилу плывут, а в Индии — тигров, и ещё всяких-разных тварей, и каждой по паре. Под конец Мод вроде как и жалко его стало: выходит, только он во всем мире должен жить один-одинешенек.
Но вот уже скачут они над знакомой равниной, вот и городок наш завиднелся, из труб и дымоходов к голубому небу дым поднимается. Опустились они точнехонько на главной улице и мимо «Торговли Тарбелла», мимо транспортной конторы Уэллса прямо к салуну «Синяя птица» подъехали и стали.
Мод удивилась и спрашивает:
— А зачем вы меня сюда привезли?
А Мистер Смертный Час ей только ответил:
— Потерпите немножко, сейчас узнаете.
Соскочил он с белого своего жеребца, Мод с седла снял, закутал её, как раньше, в плащ-невидимку и говорит:
— Ну, уговор есть уговор. Дело за малым.
Тут Мод собралась с духом, крепко зажмурилась и приготовилась, что вот сейчас он её целовать будет. Только ничего такого не случилось. Мод глаза открыла, а Мистер Смертный Час и говорит:
— Нет уж, Мод, уговор был, что вы меня поцелуете.
И пришлось тогда Мод попросить Мистера Смертного Часа нагнуться, а он так и сделал, и пришлось ей встать на цыпочки и свои губы к его губам приложить.
То ли казалось ей прежде, что губы у него холодные, то ли считала она, что очень это страшно — целовать Мистера Смертного Часа, — ей-богу, не знаю, — только смотрит Мод и глазам своим не верит: оказывается, руки её за шею его обнимают, — а как там очутились, Бог весть, — а губы сами, к его губам прижимаются. И уж если по правде, так это Мистер Смертный Час первым от неё отодвинулся и говорит негромко:
— Ну, а теперь ступайте, Мод. Любовь ваша верная, нелицемерная Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри как раз в «Синей птице» сидит.
Снял с неё Смертный Час свой плащ-невидимку и сразу сам пропал, только шпоры прозвенели, когда уходил, и осталась Мод одна возле «Синей птицы». Заглянула она в окно и видит: сидит там Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри, любовь её верная, нелицемерная, пьет виски, а вокруг него так и вьются девицы, из тех, что вечно в салунах торчат.
Мод думала, она прямо лопнет, столько в ней всяких чувств заклокотало, и никак не решить, чего ей больше хочется: то ли палку в коновязи выломать, в «Синюю птицу» ворваться и вздуть хорошенько любовь свою верную, нелицемерную, то ли просто сгореть со стыда и сквозь землю провалиться. Глядь, а у крыльца отцовский пегашка привязан, оседлан и взнуздан, все честь по чести. Хотела было Мод на него вскочить и домой, пока никто её не видел, да не тут-то было. Углядел её Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри в окно, встал, дверь ногой толкнул, и вот, извольте радоваться, стоит, ухмыляется, штаны поддергивает, будто в жизни помирать не собирался.
— Глядите-ка, — говорит, — не иначе, как малышка Мод Эпплгейт меня у «Синей птицы» поджидает. Где пропадала, красотка? Болтали, будто ты уехала.
Почувствовала Мод, что краснеет, и в ответ ему этак язвительно:
— Болтали, будто ты очень плох.
Билли головой закивал.
— Очень плох был, — говорит. — Очень плох, чуть не помер. Спасибо старухе Мэри, она меня своими травами да припарками вылечила — как новенький стал.
Вот уж этого Мод не стерпела. Она-то скакала по горам и долам, из ковбойских краев в края стригалей[94], из краев стригалей в индейские земли, из индейских земель в дальние горы, чтоб только руку Смертного Часа удержать и Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри, любовь свою верную, нелицемерную спасти; она-то дважды вокруг света объехала да ещё чужого мужчину в губы поцеловала, и все для кого? Ковбой какой-то завалящий да беспутный, конюшней насквозь пропах, только знает, что виски глушить, табак жевать да в карты резаться, стоит тут и смотрит на неё, будто она персик спелый, так и свалится прямо в руки, только дерево тряхни! И до того Мод Эпплгейт разобиделась, что чуть не заплакала. Однако плакать она не стала, а придумала кой-что получше. Не зря же была она рыжая!
Надо так случиться, что как раз в это время из верхнего окна «Торговли Тарбелла» сам дядюшка Тарбелл высунулся. Тут Мод взяла и наколдовала. Сплюнул дядюшка табачным соком и угодил Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри прямо в глаз, уж Мод постаралась!
И пока стоял Билли там и словами разными неподобающими выражался, так что приличной девушке и слушать зазорно, отвязала Мод отцовского конька, на него вскарабкалась и каблуками пришпорила. Только пыль столбом поднялась, когда Мод по
