Принцессы Романовы: царские дочери - Прокофьева Елена Владимировна Dolorosa
Современники так характеризовали стиль благотворительной работы герцогини: «Никто и никогда не сталкивался с промедлением или упущением. Ответы на обращения, предложения, отчеты организаций следовали с быстротой и пунктуальностью, которые могли бы взять себе за образец иные администрации, и были так ясны и определенны, что не понять их вряд ли было возможно».
Следует отметить, что во всем этом Мария Павловна следовала примеру своей матери, императрицы Марии Федоровны, хотя все же не преуспела на поприще благотворительности так же, как эта поистине великая, но недооцененная потомками женщина.
* * *Мария Павловна с супругом гостили в России, когда пришла весть о кончине владетельного герцога Карла-Августа Саксен-Веймарского. В срочном порядке вернулись они в Веймар: Карл-Фридрих должен был похоронить отца и принять его корону. Правил он тихо и разумно, во всем слушаясь свою супругу и отцовского первого министра Иоганна Вольфганга Гете, которого Карл-Фридрих, разумеется, оставил на прежнем посту.
Джордж Доу. Портрет великой княгини Марии Павловны, наследной герцогини Саксен-Веймар-Эйзенах (1822 г.)
Став великой герцогиней Саксен-Веймарской и Эйзенахской, Мария Павловна взяла на себя попечение обо всем, что касалось науки, образования, культуры. Она заботилась об учреждениях, которым прежде покровительствовал ее свекор. С Гете, своим другом, единомышленником и учителем, герцогиня обсуждала, кого из ученых, музыкантов, художников, писателей следует пригласить в Веймар и каким проектам надо уделить первостепенное внимание.
Изрядная доля средств на эти нужды, разумеется, поступала из казны Российской империи, то есть из содержания, выделявшегося Марии Павловне. Небогатому Веймару было бы не выдержать размаха вдохновенных мечтаний герцогини и поэта-министра. «Золотой русский дождь, полившийся на Веймар со времени водворения там Марии Павловны, был частый, крупный и беспрерывный», – писал литературовед С. Н. Дурылин, исследователь жизни и творчества Гете.
На деньги герцогини оснащались лаборатории Йенского университета, покупалось все необходимое для занятий физикой, химией, географией, астрономией. С помощью Марии Павловны пополнялись университетские коллекции, например, карт, рукописей и восточных монет.
Еще Анна-Амалия основала Веймарскую библиотеку, «Музеум для чтения», которая потом перешла на попечение ее сына Карла-Августа. Мария Павловна подхватила эстафету. Но заботы о расширении библиотечных фондов и благоустройстве помещений ей показалось мало, и в 1831 году герцогиня вместе с Гете и Мейером организовала при библиотеке Общество по распространению лучших произведений новой литературы Германии. Оно, помимо прочего, занималось издательской деятельностью, выпуская литературную и научную периодику. Круг тем охватывал даже политику. Позднее по приказу Марии Павловны для общества построили отдельное здание.
В интересах науки Мария Павловна учредила литературные вечера, происходившие во дворце, на которых делали доклады различные веймарские ученые и профессора Йенского университета. Это никоим образом не было простым времяпрепровождением; напротив, Мария Павловна заботилась как о собственном образовании, так и об образовании других. «Наверное, ее придворные дамы часто втайне вздыхали, когда их венценосная госпожа требовала, чтобы они на следующий день по памяти записывали ученые доклады».
В 1825 году под личным наблюдением герцогини и на ее средства был отстроен заново придворный театр, сгоревший при пожаре.
Да, Мария Павловна была драгоценным приобретением для Веймара.
«Великая герцогиня показывает пример как одухотворенности и доброты, так и доброй воли; она – поистине благословение для страны. А поскольку людям вообще свойственно быстро понимать, откуда к ним идет добро, и поскольку они почитают солнце и прочие несущие благо стихии, то меня и не удивляет, что все сердца обращены к ней с любовью и что она легко увидела, чем это заслуживается», – говорил о ней Гете.
Секретарь Гете Иоганн Петер Эккерман сохранил для нас и другой отзыв великого поэта о его покровительнице: «Она в своем благородном рвении тратила много сил и средств на то, чтобы смягчить страдания народа и дать возможность развиться всяким добрым задаткам. Она с самого начала была для страны добрым ангелом, сказал он, и становится им все более и более, по мере того как ее связь со страной делается все теснее. Я знаю великую герцогиню с 1804 года и имел множество случаев изумляться ее уму и характеру. Это одна из самых лучших выдающихся женщин нашего времени, и она была бы таковой, если бы и не была государыней».
Знаменитый путешественник, немецкий ученый-энциклопедист Александр фон Гумбольдт, одно время изучавший в Йенском университете астрономию, оставил забавное свидетельство заслуг «матери нации»: он назвал в честь Марии Павловны открытое им в Бразилии растение – рaulovnia imperialis.
* * *Смерть любимой сестры Екатерины Павловны была только первой в череде горестей, которых Марии Павловне пришлось испить полной чашей. В 1825 году в расцвете сил и здоровья скончался император Александр I. Его смерть была шоком для всех – и для родных, и для подданных, и даже для врагов. Один из современников вспоминал: «…великая княгиня Мария Павловна лишилась сил, когда узнала о смерти императора, а принцесса Мария упала без сознания к ногам своей матери, получив это известие. Говорили также, что старый великий герцог был очень потрясен и плакал, как малое дитя». Веймарские правители понимали, что потеряли в нем еще и могучего защитника. А Мария Павловна потеряла последнего близкого ей по возрасту единокровного родственника. С другим братом, Константином, она никогда не была близка. Остальные оставшиеся в живых – сестра Анна, братья Николай и Михаил – были еще детьми, когда она покинула Россию… Мария Павловна тяжело заболела от горя после известия о кончине Александра I: доктора констатировали «нервную горячку» – но, видимо, это было что-то серьезное, какой-то воспалительный процесс, затронувший слуховой аппарат. После выздоровления она стала хуже слышать.
В 1828 году скончалась ее мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна. Мария Павловна почувствовала, что оборвалась последняя нить, связывавшая ее с Россией.
В 1831 году умер ее брат Константин, но этой утраты она почти не заметила: Марию Павловну в ту пору больше заботило ухудшившееся здоровье Гете, без которого она не представляла ни Веймара, ни своей жизни. Но, конечно же, и Гете ей пришлось пережить. В память о поэте она приказала обустроить в герцогском дворце мемориальные комнаты, для убранства которых взяли бархат из ее приданого.
Мария Павловна тяжело переживала то прохладное и даже враждебное отношение, которое европейцы питали к ее брату императору Николаю I. Неприязнь появилась с самого начала, с подавления восстания декабристов, которые для европейцев были не только героями-мучениками, но еще и передовыми людьми, желавшими избавить Россию от позора рабства. Негативное отношение к нему усугубилось, когда предводители восставших были казнены, а жены декабристов разделили с мужьями страшную ссылку в Сибири: в Европе узнали о тех поистине немилосердных условиях, в которые указом царя были поставлены эти благородные женщины, – расстаться с детьми, потерять все права, в том числе и право на возвращение… Затем последовало жестокое подавление польского восстания. И вся Европа сочувствовала полякам, «страждущим под железной пятой Российской Империи», и давала приют беглым революционерам. После настоящего дипломата Александра I, демонстрировавшего свой стальной кулак только в лайковой перчатке, прямолинейный в своей суровости Николай I глубоко шокировал Европу.
Мария Павловна пыталась как-то обелить брата в глазах европейской общественности, она использовала любую возможность, чтобы изменить мнение о нем к лучшему. Французский посол Барант, ехавший в Петербург через Веймар в 1835 году и на несколько дней ставший гостем Марии Павловны, вспоминал: «Беседа была долгая и разнообразная. Совершенно очевидно, что герцогиня очень умна, но ее глухота, брак с человеком, который так не соответствует ей, жизнь в провинциальном городке, в то время как она всем своим существом чувствует потребность и привычку к большому двору и возвышенному поприщу, – все это придает ей оттенок грусти и уныния. Тридцать лет подобной жизни, по-видимому, не заставили ее покориться судьбе: казалось, что это печаль и тоска первого дня. С таким настроением она смотрит на все и судит обо всем: положение дел в Европе, дух народов, брожение идей, господствующие мнения, характер литературы – все это постоянно были, в общих выражениях, предметом ее горьких и критических замечаний. Беседе этой некоторый интерес придавало то обстоятельство, что она лишь внешне казалась отвлеченной, в действительности же все в ней касалось русского императора, его положения по отношению к Европе, того, что о нем думают, как мало помощи и поддержки находит он для предположенной им задачи. Она начала говорить о всех его достоинствах, уме, благородстве и чистоте намерений: рисовала его живой портрет. Когда же я, поддерживая беседу и ее тон, начал отдавать должное мужеству и твердости русского императора, она не приняла похвалу такого рода: „Многие государи были мужественными и твердыми, но мой брат прежде всего справедлив и добр“, – сказала герцогиня, делая ударение на слове „добр“. И так как разговор на эту тему окончился, то она, прежде чем перейти к другой, еще раз подчеркнула: „Необыкновенная доброта – вот его особенность“…»
