Константин Поздняков - Сказки народов Африки, Австралии и Океании
Леле взял сосуд из кокосового ореха, заплыл на середину лагуны и нырнул глубоко в воду. Тока наблюдал за ним с тревогой, подозревая, что может случиться нечто неладное. И его опасения оправдались. Вода завертелась кругами, волны поднялись, захлестнули края лагуны. Затем появился Леле, в руке он держал за хвост чудовищную рыбу.
— Смотри, что я нашел! — закричал он. — Она подстерегала меня на дне заводи. Я думал, что мне не удастся ускользнуть, но сумел просунуть ей руку в пасть. Тогда все было кончено.
Вернувшись домой, юноши обвинили отца в том, что он задумал их погубить.
Маафу не мог больше скрывать своих чувств.
— Да, это правда, я хотел избавиться от вас, — сказал он, — но только потому, что вы всем изрядно надоели. Не то чтобы мы плохо к вам относились, но ведь никогда не знаешь, чего от вас ждать. Юноши не хотят играть с вами, боятся, что вы их покалечите. Да и я, признаюсь, не хочу быть мишенью для ваших стрел — даже если вы и стараетесь промахнуться. Слушайте, я даю вам участок земли на той стороне острова, только уйдите и оставьте нас в покое.
— Нет, мы не хотим работать на огороде, — сказали братья вместе, — это очень скучно. А если мы мешаем тебе, то мы уйдем.
И они ушли — ушли на небо.
Люди, путешествующие в каноэ, смотрят на облака Магеллана в ночном небе и говорят:
— Вот Маафу Тока и Маафу Леле. Скоро мы будем на острове Тонгатабу. По крайней мере одно доброе дело совершили близнецы Маафу.
Синилау и Хина
В обработке А. Рида.
Перевод Т. Путиловой
инилау с острова Тонга услышал о редкой красоте Хины, что жила на другом острове, в Халакакала, — на Дороге Цветов. Он потерял всякий интерес к женщинам своего родного острова. Вполне возможно, что красоту Хины преувеличили юноши, сверстники Синилау, чтобы местные красавицы достались им. Так или иначе, но Синилау загорелся любовью к знатной женщине, которую он никогда не видел, и приказал мужчинам своего племени приготовить к плаванию большое военное каноэ. С запасами еды и с цветами для подарков вождь ступил в лодку, и путешествие в Халакакала началось.
Жители острова приняли гостей радушно. Им польстило появление такого могущественного вождя и понравились привезенные им подарки. Хина полюбила Синилау с первого взгляда, и он нисколько не разочаровался, когда увидел женщину, к которой приехал из дальних краев.
Гость хотел жениться немедленно, чтобы сразу завладеть таким сокровищем, но Хина возразила:
— Не подобает нам праздновать свадьбу в отсутствие моей матери. Сейчас ее здесь нет, но скоро она вернется.
Синилау был нетерпелив:
— Я не вижу причины ждать. Когда мы приедем домой, на мой остров, я пошлю за ней каноэ. Она быстро убедится, что ее дочь поступила мудро, — уверял он.
— Нет, — твердо сказала Хина, — я не выйду за тебя замуж, пока ее здесь нет.
— Тогда я пошлю за ней, — сказал Синилау нетерпеливо. — Мое каноэ готово. Мои люди сделают все, как я прикажу. Куда она уехала?
Хина понимала чувства своего возлюбленного, но знала, что поступает правильно и что, если она уступит, он сам будет меньше уважать ее впоследствии.
— Потерпи, — сказала она, — долго это не протянется. Весть о твоем приезде разнесется достаточно скоро. Когда моя мать вернется, она примет тебя с такой же радостью, что и я. Если же ты пошлешь за нею своих людей, у нее появится подозрение и тревога за мое будущее. Я хочу, чтобы ты ей понравился, — добавила она с улыбкой. — В конце концов, здесь так хорошо, недаром это место называют Дорогой Цветов. Мы будем вместе гулять среди деревьев, слушать песню ветра и волн и наблюдать, как в блеске славы заходит солнце. У нас с тобой сейчас прекрасное время, Синилау! Наша любовь молода и горяча. Когда мы постареем, она будет сиять ровно, как полуденное солнце. Теперь же она своим волнующим великолепием подобна солнечному восходу.
Синилау с ворчанием согласился на отсрочку, но позаботился, чтобы вести об их предстоящем браке достигли его будущей тещи без промедления.
— Мы должны доставить удовольствие твоему народу и моим людям, — сказал он как-то раз. — Давай устроим состязание на двух маленьких парусных каноэ.
Хина захлопала в ладоши:
— Да, это понравится всем! Знай, я искусна в плавании под парусами. Мы будем равными соперниками.
— Давай состязаться на большое расстояние, вон до того утеса и обратно, — предложил Синилау.
— Пожалуй, это слишком далеко, — засомневалась Хина, — там вдали есть опасные течения.
— Глупости! Если ты боишься, мои люди будут следовать позади в большом каноэ.
Жители деревни побежали на мыс, чтобы лучше видеть состязание.
Когда два крошечных одноместных каноэ отплыли далеко от берега, люди Синилау сели в большое каноэ и последовали за ними на почтительном расстоянии.
Вскоре они увидели, что каноэ терпят бедствие: они попали в водоворот и беспомощно вертелись как маленькие волчки.
Воины глубоко погрузили весла в воду, и большое каноэ устремилось вперед.
— Сюда! — крикнул Синилау. — На помощь! Мое каноэ тонет!
Большое каноэ приблизилось к Хине, но она крикнула:
— Сперва позаботьтесь о Синилау! Он ваш вождь. Его все любят. Плывите скорее к нему!
Мужчины колебались.
— Чего вы ждете? — закричал Синилау. — Ничего с ней не случится! Вытащите скорее меня! А уж после поплывем к ней.
Люди Синилау подчинились. Они вытащили его на безопасное место, но к тому времени водоворот затянул Хину так глубоко, что помочь ей было невозможно.
— Я поверила словам любви себялюбца, — сказала она грустно.
Таковы были ее последние слова, когда она опускалась в яростные волны.
Есть рядом с утесом Эвы водоворот, названный Халакакала в память о горестной смерти Хины. С тех пор он известен как место встречи акул. Рыбаки с Эвы выкрикивают: «Хина, Хина, выйди, возьми свой венок на Дороге Цветов!»
По этому зову акулы нетерпеливо подходят к каноэ, но получают не венок из цветов, а веревочную петлю.
Такаранги и Рау-махора
Перевод Ю. Баранова
авно это было. Жил на свете Ранги-те-рунги, вождь племени таранаки. Его селение называлось Вакарева.
У вождя была дочь, красавица Рау-махора. Весть о ее красоте разнеслась по всей стране.
Дошла она и до Те-Ранги-апити-руа, вождя племени нгати-ава. Он жил в селении Пуке-арики, и был у него сын Такаранги, отважный и прославленный воин. Такаранги тоже прослышал о красоте Рау-махоры и часто думал о ней.
И вот между племенами таранаки и нгати-ава началась война. Воины нгати-ава подступили к Вакареве и окружили селение. Взять его силой не удалось, и началась долгая осада.
Через некоторое время осажденные начали страдать от голода и жажды. Многие из них были уже близки к смерти.
Однажды вождь Ранги-те-рунги поднялся на земляной вал и крикнул врагам:
— Умоляю вас, дайте хоть глоток воды!
Некоторые воины нгати-ава пожалели старика.
Один из них сбегал к источнику и наполнил калебасу водой. Но остальные воины — а их было большинство — не позволили своему товарищу передать воду и разбили калебасу у него в руках. Старый вождь не получил ни капли воды.
Так повторилось несколько раз. Осаждавшие спорили между собой, давать или не давать воду старику вождю. А тот стоял на земляном валу и ждал.
Наконец он заметил предводителя вражеских воинов. Его отличали длинные белые перья голубя в волосах и длинный белый гребень из китовой кости.
— Скажи, кто ты? — крикнул ему Ранги-те-рунги.
— Это Такаранги, — ответили за своего предводителя воины нгати-ава.
Тогда старый вождь обратился к Такаранги с такими словами:
— Скажи, юный воин, можешь ли ты успокоить могучие волны[87], которые бушуют над подводными скалами О-ронго-манта-Купе?
Это значило: «Хоть ты и вождь, но сможешь ли ты сдержать своих свирепых воинов?»
Такаранги ответил заносчиво:
— Бурные волны смирятся, ни одна собака не осмелится укусить меня за руку!
Это значило, что простые воины не посмеют перечить ему, вождю.
А про себя Такаранги думал так: «Этот умирающий старик — отец красавицы Рау-махоры. Ох, как будет жалко, если он погибнет от жажды!»
Поднялся Такаранги и медленно пошел к источнику. У родника Оринги он наполнил калебасу чистой холодной водой. Суровые воины опустили оружие, никто из них не сказал ни слова, никто не двинулся с места. С удивлением смотрели они на своего вождя. Но вот «бурное море успокоилось». Такаранги передал калебасу старому вождю и сказал:
— Я ведь говорил, что ни одна собака не осмелится укусить мою руку. Вот вода — тебе и твоей юной дочери.
