Бой на Калиновом мосту - "Народные Сказки"

— Бедный!

Сонного перенесли его в царскую комнату к дочери. Сказали:

— Такому богатырю трое суток надо спать.

Его разули, раздели. Она положила его на свою койку. Тогда он проснулся. Государю говорит:

— Я так и так… Да, да.

Тут государь и отцу его весть дал. Тот обрадовался, что сын жив. И мать обрадовалась, (А как же, сам посуди? Сколько лет! Сказка скоро говорится, а дело не вдруг делается. Это годами проходит.)

Вылечили его. Тогда он женился на ней. Дали ему государство. И маменька рада. И папа рад. А этого Ванюшку, пономарева сынишку не стал Иван-царевич казнить.

— Он — бедный. Все-таки меня не сгубил. Пить мне дал.

Купил ему имение, земли дал.

(Я сам видел — мы с одного городу. Он фулюган такой, баловень, экзамен не сдал. Да…)

— Пускай, — говорит, — живет!..

СКАЗКИ ТЕРСКОГО БЕРЕГА БЕЛОГО МОРЯ (1970)

43. ПРО АРАПУЛКУ

Был-жил царь с царицей. У царя и царицы была дочь Елена и три сына. Жили-пожили. Пошла Елена в сад гулять с няньками. Погуляли тамотка, вот она и говорит нянькам:

— Вы посидите, а я пойду погуляю.

Пошла она к яблоне, и вот прилетел Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович, Семигородович, взял её и утащил. И потом забегали няньки, тревогу сделали. Видели, что поднялся, а не знают где-ка, ведь уж на небо не пойдешь!

Ну вот, этот царь сделал сыновьям стрелки, те просили стрелять, где жениться будут. Старшой выстрелил бабушке-задворенке в окно, она его ругать:

— Такой ты, эдакой, а ещё царский сын! У тебя, — говорит, — сестру-то унес Ворон Воронович, Клёкот Клекотович, и ты туды хочешь попасть?

Вот он пришел к отцу и матери, рассказал все, попросил напечь ему в дорогу и отпустить его искать сестру, её унес Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович.

Перва-то родители не хотели отпускать, а потом дали благословление. Ну и дали ему коня: поезжай, говорят, Михайлушко!

Ехал долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли. Едет и сам не знает куда, все едет да едет. И вдруг видит стоит избушка на курьей ножке, на петушьей головке.

— Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, ко мне воротами!

Избушка повернулась к лесу глазами, а к нему воротами.

Зашел в избушку, сидит старушка: нос на опицки [85] глаза на полицки [86], губами горшки волочит, а языком печь пашет[87].

— Фу, фу, — говорит, — русский дух, русским духом пахнет, давно я его не слыхала. Хороший, — говорит, — кусок мяса пришел ко мне!

— Нет, — говорит, — бабушка, ты кусочком не лакомься. Сперва дорожного человека напой, накорми, в байне вымой, а потом и лакомься.

Бабушка захлопотала, баенку затопила, обед наварила. Намылся, напарился он, напился, накушался и спать повалился. Со сна пробудился, она стала его выспрашивать и выведывать:

— Чей ты такой да откуда?

— А я, — говорит, — царский сын, иду сестру искать. У меня её унес Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович.

— Много, — говорит, — дитятко, туда ходцов, а мало выходцов. Далеко он от меня живет, у меня сестра там дальше есть, бат [88], она чего-нибудь знает, — говорит. — Царского коня оставь здесь, я буду за ним ухаживать. А на тебе, вот, клубочек, он будет тебе дорожку указывать. Куда клубочек покатится, туда и иди. Придешь к моей сестре.

Ну и вот, он с ней распростился да в путь-дорогу пустился. Клубочек катится, а он за им идет. Катился, катился, прикатился — опять избушка на курьей ножке, на петушьей головке. Он и говорит:

— Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, ко мне воротами!

Избушка повернулась к лесу глазами, к нему воротами. Зашел он в избушку, там сидит старушка, баба-яга, костяная нога: нос на опицки, глаза на полицки, губами горшки волочит, а языком печь пашет. Говорит:

— Фу, фу, русский дух, русским духом пахнет, давно я его не слыхала. Вот, — говорит, — кусочек жирный пришел ко Мне!

— Ты, — говорит, — бабушка, хвались, да кусочком не подавись. А сперва с дороги напой, накорми да спать уложи, а потом хвалиться будешь.

Она опять начала на печке хлопотать, варить да жарить, да баенку натопила, намыла, накормим да спать уложила. Тогды и стала вести выспрашивать. Он и отвечает:

— А я царский сын, иду сестру искать, у меня её унес Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович.

— Я, — говорит, — слышала, как он мимо меня летал, но далеко он живет. А вот ещё есть у меня сестра младша, та лучше знает. Я тебе, — говорит — дам яйцо, ты его на дорожку спусти, куда оно покатится, туда и ты иди.

Вот он опять пошел, шел, шел. Опять же стоит избушка на курьей ножке, на петушьей головке. Он и говорит:

— Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, ко мне воротами!

Избушка повернулась к лесу глазами, а к нему воротами. Зашел в избушку, там сидит старушка: нос на опицки, глаза на полицки, губами горшки волочит а языком печь пашет. Она и говорит:

— Фу, фу, русский дух пришел, русским духом пахнет. Хороший кусок мяса ко мне пришел!

— Ты бабушка, кусочком не лакомься. Сперва дорожного человека напой, накорми, в байне вымой, а потом и лакомься.

Бабушка захлолотала, баенку затопила, обед наварила. Намылся он напарился, накушался, напился и спать повалился. Со сна пробудился, она стала его выспрашивать и выведывать:

— Чей ты такой да откуда?

— А я, — говорит, — царский сын, иду сестру искать.

У меня её унес Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович.

— Много туда ходцов, да мало выходцов. Я, — говорит, — слышала и видела, как он мимо летел, низко гремел. Дам я тебе колечко, оно прикатится ко самому крылечку, там твоя сестра и живет.

Пошел царский сын дальше за колечком, прикатилось оно прямо ко крылечку. Он постучал в дверь, вышла красная девица, царевна Елена.

— Ой, ты, — говорит, — родимый брателко, куды ж тебя господь принес? Сюды-то пришел, а отсюда то не уйдешь.

Эта сестра брата в избу впустила, накормила, напоила, поплакала, поревела и поставила его в запечек. (Больше никуда не ухоронить.)

— Вот, — говорит, — прилетит скоро Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович.

Вдруг летит Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович. Шум один стоит, дверями не ходит, а угол приздынул [89] да в избу залетел.

— Ой, — говорит, — жена мила, тут у тебя русский дух!

— Нет, — говорит, — муженек, ты по Руси налетался да русского духа нахватался, тем тебе и пахнет.

Она тут стол накрыла.

— Неси, — говорит он, — жена, хлеба побольше.

Она нанесла.

— А кто есть, — говорит, — выходи, его не таи.

Ну и вышел царевич.

— Здорово, зять!

— Здорово, шурин!

— Садись, — говорит, — зять, с дороги кушать хочешь. (Сестра-то накормила, уж много не съест.)

Вот этот Ворон Воронович стал хлеб уплетать: один за щеку, второй за щеку, третий за щеку, четвертым подпирает, а царевич одного кусочка не сможет съесть.

— Поди, — говорит, — жена, натопи байну, с дороги нать гостя умыть, и я заодно попарюсь, налетался, устал. Пойдешь, — говорит, — в байну, два прута железных нажги.

Сестра ходит, топит байну, плачет, знает, что уж брату больше живому не быть.

— Ну, муж-кормилец, байна готова, подьте, парьтесь.

Пошел зять с шурином в байну.

Поди, — говорит, — шурин, на полки.

— Нет, — говорит, — я пару не люблю, я не парюсь, ты поди сам.

— А здесь, — говорит тот, — не отговариваются, коли посылают.

Схватил шурина, засвистнул его на полки и начал прутом железным бить. Бил, бил, насмерть убил, все костье раскрошил. Пришел в избу и говорит:

— Поди, жена, собери у брата косточки.

Та пошла, заплакала, косточки в мешочек собрала да прибрала, да брат тут остался.

Прошел год. А этот царь с царицей ждали, ждали сына и дождаться не могли. Второй сын, Иван, просит сделать стрелочку. Сделал ему отец стрелочку, выстрелил он, попала стрелочка опять бабушке-задворенке в окно, она давай его ругать.