Владимир Сисикин - Сыщик

Потом окна начали мерцать голубоватым светом: заработали телевизоры. Затем окна погасли. Взошла большая Луна, и в ее светлый круг впечатался темный силуэт мамы Муркиной. Она сидела на балконе, чутко поводила ушами, ловя малейший звук. Она ждала Захара.

Дом безмятежно спал, не подозревая, что стоит над пропастью.

Лишь одно окно светилось в этот поздний час — окно Ивана Ивановича. За ним наблюдал, притаившись в тени дерева, Крыс. Сжимая в корявой лапе смертоносную иглу, он строил планы покушения.

По занавеске проплыла тень Слона.

«Подхожу к двери — соображал Крыс, — обмакиваю иглу в яд. Слон спрашивает: кто там? Я говорю: вам телеграмма. Он открывает, я его закалываю и… «Славный Крыс, храбрый Крыс! Халат твой!».

По занавеске пробежала чья-то тень.

«Эге! — струсил храбрый Крыс. — Слон-то не один…».

Свет в квартире погас, и через некоторое время из подъезда показался Иван Иванович. Его большие бока и крутой лоб отливали таинственным лунным блеском. Крыс, притаившийся за стволом дерева, разглядел, что Иван Иванович несет мешок. Слон шел прямо на Крыса. Крыс не привык встречать противника лицом к лицу. Кроме того, ночью Слон казался таким громадным и сильным, что поджилки у Крыса задрожали, он в панике кинулся на свалку и спрятался в каком-то ящике.

Раздались голоса. Слон с кем-то разговаривал! Крыс мог дать голову на отсечение, что Иван Иванович шел через двор один.

Через некоторое время послышалось кряхтенье, непонятное шуршанье, треск, и всё стихло.

Крыс ждал, что вот-вот раздастся шум удаляющихся шагов. Тогда он обмакнет иголку в яд, выскочит из укрытия и нападет сзади!

Однако не раздавалось ни звука.

Крыс тихо-тихо выглянул из своего убежища.

Никого.

Под деревом, освещенный луной, стоял мешок. «Слон вынес в мешке мусор, — решил Крыс. — А как Слон ушел, я не заметил».

Он решил покинуть укрытие, встал… и стремительно присел.

Дверь подъезда негромко хлопнула. Крыс поглядел в ту сторону, откуда донесся звук. Блеснули два желтых огонька.

Козел Тимофей крался за мешком мыла. Он двигался из тени в тень короткими перебежками. Добрался до мешка, взвалил его на спину и пошел домой. Мешок был тяжелый. Но это была приятная тяжесть.

«Интересно, — думал Тимофей, — какого мыла мне отвалила Муркина? А вдруг хозяйственного?». Это был его самый нелюбимый сорт.

— Где Захар? — раздался голос за спиной Тмофея.

— Не зна… Ой! — Тимофей обернулся. Сзади никого не было.

«Показалось, — решил Козел. — Конечно, показалось»..

— Где Захар? — опять спросил сзади голос. Тимофей обернулся. Никого. Козел задрожал всем

телом и спросил:

— Кто это?

— Правосудие, — ответил голос. И опять он прозвучал откуда-то из-за спины.

Шерсть на Тимофее встала дыбом и между волосинками побежали электрические искры.

— Ты где? — прошептал Козел. — Ты где, Правосудие?

— Я везде, — отвечал леденящий голос. — Отвечай, где Захар?

— Не знаю! — пискнул Тимофей и выронил мешок, который, упав, почему-то глухо вскрикнул.

Козел бросился бежать, но какая-то неведомая сила схватила его за рога и подняла в воздух. Тимофей не сразу понял, что висит где-то между небом и землей, и поэтому продолжал перебирать ногами. Потом до него дошло, что от могущественного Правосудия не убежишь, и Тимофей перестал брыкаться.

— Сознавайся, ты украл котенка? — допрашивал голос теперь уже снизу.

— Я не кра… нет, нет, я не знаю, где он!

— А письмо зачем написал?

— Эти не я! Это Колька писал!

— Кто его научил?

… Воробей Николай проснулся от приглушенных вскриков и бормотания, доносившихся со двора. Он вскочил, встряхнулся и выглянул во двор. «Это не я! Это Колька писал!» — ныл Козел. В один миг рассвирепевший Николай, словно коршун, спикировал на нос Тимофею и принялся долбать его клювом, приговаривая:

— На меня всё хочешь свалить! Не выйдет! Понял0 Понял? Понял?

— Понял!

Снизу раздался голос:

— Похоже, он не врет. Он на самом деле не знает, где Захар. Отпустите его, Иван Иванович.

Козел шмякнулся на землю, вскочил и отбежал в сторону, дико блестя глазами. Из мешка вылез Шарик.

С дерева, кряхтя и ломая ветки, спускался Иван Иванович. Тимофей понял, что это Слон, спустив с дерева хобот, держал его за рога.

Слон укоризненно покачал головой:

— Как же ты мог так поступить, Тимоша? Ты же, в сущности, добрый, отзывчивый Козел… А какие страдания принес бедной маме Муркиной!

Тимофей горестно вздохнул:

— Жадность обуяла, проклятая… Нездоровая страсть…

Из глаза его выкатилась слеза и, сверкнув, как драгоценный камень, разбилась о волейбольную площадку Слеза и в самом деле была драгоценной. Это была слеза раскаяния.

— Эх! — Тимофей скрипнул зубами. — Хоть бы сквозь землю от стыда провалиться!!!

Он что есть силы топнул ногой. Земля под Тимофеем раздалась, и он рухнул в черную щель.

Посредине ровной, как стол, освещенной луной волейбольной площадки, подмяв бороду, лежала рогатая голова с выпученными глазами.

«То в воздух, то под землю… — покорно подумал Козел. — Наверное, так надо…».

Он закрыл глаза и приготовился падать до центра Земли. Но тут же почувствовал, что опять взлетает. Иван Иванович уже испытанным способом выхватил Тимофея из ямы и поставил на твердую почву. От перенесенных потрясений Козел не мог стоять и всё время валился набок. Зубы у него стучали.

Воробей Николай от хохота свалился с ветки. Он так обессилел от смеха, что не смог взмахнуть крыльями и зарылся носом в песок. Но и это не остановило приступа неудержимого веселья.

— Ой, умру! — причитал Колька, валяясь по песку. — Ну ты понял, а!

Шарик стоял над ямой, не замечая ничего вокруг.

Там, на дне, едва видимый, переливался свет…

Ухо сыщика подскочило!

«Захар там!».

Шарик бесстрашно спрыгнул в яму и обнаружил подземный ход. Далеко-далеко уходили слабо светящиеся под потолком огоньки.

Шарик выбрался на волейбольную площадку и сообщил о своем открытии.

И тогда Крыс, сидевший до сих пор в засаде, понял, что пришла пора действовать.

Он достал пузырек с ядом. Обмакнул иглу. На ее кончике повисла большая черная капля, в которой крохотной точкой отразилась луна. Крыс взял в зубы иглу, осторожно выскользнул из укрытия и пополз на четвереньках, прячась в тени дерева. Фалды фрака, как два черных хвоста, волочились за ним.

Шарик, Иван Иванович и Тимофей заглядывали в подземный ход. Они стояли спиной к злодею.

Крыс приготовился сделать последний бросок и вдруг наткнулся на Воробья, который стряхивал с себя песок, приговаривая:

— Нет, ты понял! Хи-хи! Никогда так не смея… Он увидел Крыса.

Он увидел Крыса и от изумления сел на хвост. Кого угодно могла испугать эта оскаленная морда с каплей яда, дрожащей на кончике иглы!

Крыс медленно вынул из пасти оружие и тихо произнес:

— Молчи, убью. Николай машинально кивнул.

Крыс оскалился, что должно было обозначать улыбку.

И только в этот момент Николай понял, куда крадется эта зловещая фигура.

…Нет таких, которые ничего не боятся. Каждый чего-нибудь да опасается. То ли темноты. То ли воды. То ли какой-нибудь там змейки. И это понятно всем. Смелость не в том, чтобы ничего не бояться. Смелость — это способность преодолеть свой страх.

И Николай преодолел!

Больше того, он сообразил, что нужно сделать!

Он зачерпнул крыльями песок и швырнул в морду Крысу! Потом — фр-р — взмыл свечой в воздух и закричал:

— Берегись!

Крыс понял, что его единственное спасение — это подземный ход. Выставив перед собой смертоносное оружие, он сломя голову кинулся на прорыв. Но Шарик выбежал ему навстречу, ловко подставил ножку и уже через секунду сидел на злодее верхом, приставив к его виску пистолет.

— Больно! — захрипел Крыс. — Сдаюсь же, сдаюсь! Лежачего не бьют!

— Встать! — скомандовал Шарик. — Лапы за голову!

Крыс сложил лапы на затылке, и сыщик вывернул карманы краденого фрака. На землю упал пузырек с надписью «Яд».

Преступник угрюмо смотрел на вещественное доказательство. От Крыса пахло точно так же, как из подземного хода. Связь одного с другим была несомненной.

— Ну что, — промолвил сыщик, — господин… как вас там называют? Будем в молчанку играть или рассказывать?

Крыс молчал.

— Считаю до трех, — продолжал Шарик, — раз…

Будем рассказывать, — поспешно сказал Крыс.

Две смерти гоночной черепахи

В пещере под домом продолжалась бешеная подрывная деятельность.