Владимир Сисикин - Сыщик

— Песни ни к чему, — сказал Крыс. — На что мне огласка. Может, что-нибудь дадите?

— Всё дам!

— Всё — это ничего, — умильно завилял хвостом Крыс. — Мне лучше что-нибудь…

— Проси, дорогой. Крыс замялся.

— Халат, — промолвил он, — халат дадите? Я тоже хочу в белом халате…

Крот захохотал:

— Тебе? Белый? Я же тебя на помойке нашел… Ладно, будет тебе халат.

— И чтоб про… помойку не вспоминать, — робко выставил еще одно требование Крыс.

— Хорошо, хорошо…

— И чтоб… при хомах меня не бить. В одиночку — разве я против? А при хомах… авторитет падает, — прошептал Крыс.

— Ладно уж, — великодушно согласился Крот, — буду бить в одиночку. Ступай, дорогой. И про сыщика этого не забудь, который моего поводыря разыскивает. Еще нападет на след…

— Два убийства! — ужаснулся Крыс.

— Иди, иди. Ты им уже счет потерял. Крот сунул Крысу пузырек. Крыс рявкнул:

— Пусть провалятся!

И стремглав умчался в темный тоннель. Захарка с криком кинулся за ним, но железная лапа Крота рванула поводок, и Захар упал на землю.

Фигура с пыльными глазами

Сыщик понуро сидел на лавочке, сокрушенный своей неудачей. Что делать теперь, он не знал. Достал письмо и в который раз начал изучать его через лупу.

— Слышь, друг, — раздался откуда-то сверху голос, — ты, что ли, сыщик?

Шарик поднял глаза и увидел Воробья, сидевшего на пожарной лестнице.

— Ну, я сыщик.

— Это я написал, понял?

— Ты?

— Я, аче?

— Значит, ты — «неизвестный доброжелатель»?

— Не. Доброжелатель не я. А написал я. Понял?

— Не понял.

— Козел попросил, я написал. Он неграмотный.

— Зачем ты написал?

Воробей, шурша крыльями, перелетел на лавочку и сел рядом с Шариком.

— Ты что, тоже неграмотный? Для смеха, понял? Мне Козел грит: слышь, Николай! Николай — это я, понял? Слышь, грит, Николай, давай Муркиной письмо подбросим. Ты посмеешься, а я мыло заработаю. Ну, я согласился. Я страсть люблю посмеяться.

— Посмеялся?

— Не, — Колька вздохнул, — несмешно получилось. И вообще… Понял?

— Что «вообще»?

— То. Я в такие игрушки не играю. Ну, дразнил я Захарку. Это ж не со зла. Посмеяться люблю, и всё. А Тимофей решил на чужой беде нажиться. Спекулянт.

— Скорей всего он не спекулянт, а похититель, — внушительно сказал сыщик.

— Да ну? — испугался Воробей.

— Точно тебе говорю.

— Ай-яй, как он меня на понял-понял взял, ты понял? Ну я ему устрою!

— Ничего не предпринимай без меня. Ты мне уже задал работы своим письмом.

— Хорошо, — согласился Воробей.

— Слушай, ты знаешь, зачем Козлу мыло?

— Он его собирает. Хобби, понял? Вся квартира мылом забита, а сам не умывается. Смехота!

— А почему он тебе сказал клюквенным соком писать?

Воробей виновато потупился:

— Это я придумал. Для смеха. И череп придумал.

— Юморист! — в сердцах сказал Шарик. — Нашел чем пугать бедную кошку-маму! Умишко у тебя, прямо сказать, не длиннее твоего клюва!

— Может быть, — усмехнулся Колька и вспорхнул. Сделав круг над Шариком, он подмигнул черным

смышленым глазом и крикнул:

— Артиста вы здорово уработали! Никогда так не смеялся!

— А ты видел?

— Всю сцену, от начала до конца. Пока, умник! Понял?

И Колька полетел в свою квартиру под крышей. «Ночью на свалке засада на Козла!» — решил Шарик.

Шарик совсем уже было решил отправиться к маме Муркиной, чтобы рассказать ей о последних событиях, как вдруг внимание его привлекла странная фигура, опустившаяся на лавочку. Это было довольно страшное существо женского пола в сатиновом платочке, грязной цветастой юбке. Изо рта существа торчал зуб.

— Ох-о-о-хонюшки, — сказало существо тонким старушечьим голоском, — уморился…лась!

Оно достало из базарной кошелки грязную тряпку, большую иглу и начало вышивать толстой черной ниткой.

Через некоторое время существо покосилось на Шарика и, явно желая завести разговор, сладко пропело:

— Отдыхаем?

Шарик неопределенно пожал плечами. Что-то подозрительное было в этой неопрятной фигуре. Глаза у нее были какие-то пыльные, и от нее тянуло погребом. Шарик отодвинулся.

— А вы не знаете, — поинтересовалась фигура, — где живет Слон из седьмой квартиры?

— В седьмой квартире.

— Я неправильно выразилась. Я хотела сказать, где он сейчас находится? Вы не знаете?

— Он за саженцами поехал.

— За саженцами?

— Ну да. Для завтрашнего воскресника.

— Ах вот как, — сказала фигура подчеркнуто безразличным тоном, — значит, воскресник все-таки состоится?

— Да, я думаю, Иван Иванович этого дела так не оставит.

— Какой упорный, — процедила фигура. — Он заслужит то, что ему полагается. А скажите, вам известен сыщик, который занимается делом об украденном котенке?

Шарик чуть не признался: «Это я». Но какое-то шестое, а может быть, и седьмое чувство, именуемое интуицией сыщика, подсказало ему, что делать этого не следует.

— Знаю, — сказал Шарик. — Всё время здесь был. Куда-то отлучился.

— Вы мне его покажите, — шепнула фигура. — Век прожила, никогда не видела живого сыщика.

— Обязательно покажу… Со временем… Шарик не подозревал, что этим ответом он, может

быть, спас себе жизнь.

Фигура придвинулась к Шарику и горячо зашептала ему на ухо:

— Слушай, давай дружить, а? Ты мне всё рассказывай и показывай. Я тут ничего не знаю, приехала из-за тридевять земель…

— Откуда вы знаете, что котенок украден? — неожиданно спросил Шарик.

Фигура так и подпрыгнула.

— Что с вами?

— Я… я… я иголкой укололся… лась… лось… ся… сясь.

— Откуда вы знаете, что котенок украден? — раздельно повторил Шарик.

—  Что? — фигура приставила лапу к уху. — Не слышу!

— Оглохли?

— Да. Ну, я пошла потихонечку, а то засиделся…

— Подождите. Откуда вы знаете…

— А пошел ты, — зарычала вдруг фигура и шмыгнула в подъезд.

Шарик за ней.

С головы таинственного существа слетела косынка и закрыла Шарику глаза. Он покатился по лестничной площадке, стукнулся головой о стену и потерял сознание.

Через несколько мгновений он пришел в себя и, выхватив пистолет, стремглав помчался по этажам. На последней, девятой, площадке никого не было. Люк на чердак закрыт.

Разочарованный, злой на себя за очередную неудачу, сыщик поплелся вниз. Когда он спустился до второго этажа, из выломанной двери потянуло затхлым земляным запахом…

Шарик, не постучав (ибо стучать было не во что), ворвался в квартиру Амазонского.

Знакомое зрелище открылось глазам сыщика.

Артист, как давеча, сидел на полу и, раскачиваясь из стороны в сторону, читал:

При-при-прибежала кры-крыса-мать, На вос-вос-воскресник стала звать…

Шарик присел рядом с артистом и встряхнул его:

— Роберт Робертович, вы меня узнаете? Попугай-Амазонский посмотрел на Шарика туманным взором:

— А-а, это вы… Я же ска-ска-сказал, что при-приду…

— Что здесь произошло, Роберт Робертович?

— При-прибежала крыса. Во-о-от такая! Я упал. Шарик выбежал на балкон. Осмотрел двор.

В арку въезжала машина, груженная саженцами. Иван Иванович стоял в кузове, опираясь на кабину.

Через двор по направлению к свалке двигался некто в черном фраке, с хозяйственной кошелкой. С кошелкой загадочного существа!

— Стой! — закричал Шарик. — Стрелять буду! Некто во фраке метнулся и исчез в мешанине бревен, досок, ржавого железа и другого мусора.

Шарик пошел в комнату и распахнул шкаф. В нем висели пустые плечики. На дне валялась тряпка. Шарик узнал в ней цветастую юбку…

Амазонский, не веря своим глазам, снял плечики и внимательно осмотрел.

— Был фрак, — сказал он. — Фрак был. Нет фрака. Где фрак?

Шарик вздохнул:

— На свалке.

Нервы артиста, расшатанные всяческими неожиданностями, не выдержали. Он упал, откинув веером крыло и задрав ноги к потолку.

Капля яда дрожит на конце иглы

Наступил вечер.

Белые цветы табака распрямились, расправили лепестки и, слабо светясь в полумраке, распространяли сладкий запах до девятого этажа. Жители дома, придя с работы, распахнули окна и балконные двери, чтобы впустить в квартиры, раскаленные за день, вечернюю прохладу.