Корнелия Функе - Чернильное сердце
Мегги глядела, как мать подходит ближе осторожными, робкими шагами, будто ступает по битому стеклу.
— Ещё жива, — недовольно буркнул Баста. — Звенит без конца, так что спать невозможно. Если так будет продолжаться, я попрошу Плосконоса свернуть ей шею. Он это ловко делает с голубями, которые ему всю машину загадили.
Мегги увидела, как мать незаметно достала из кармана платья бумажку и вложила в ладонь Сажеруку.
— За это вам обоим самое малое десять лет счастья не видать, — заверил его Сажерук. — Можешь мне поверить. Уж в феях-то я разбираюсь. Эй, что это у тебя за спиной?
Баста обернулся, как ужаленный. Молниеносным движением Сажерук просунул руку сквозь решётку и вложил записку в ладонь Мегги.
— Чёрт! — выругался Баста. — Только попробуй ещё раз, я тебе… — Он повернулся как раз в тот момент, когда пальцы Мегги сжимались вокруг клочка бумаги. — Смотри-ка, записка!
Мегги изо всех сил сжимала кулак, но Баста без труда разогнул её пальцы. Потом он уставился на крошечные буквы, написанные её матерью.
— А ну, читай! — рявкнул он и ткнул ей в лицо записку.
Мегги отрицательно покачала головой.
— Читай! — Баста угрожающе понизил голос. — Или хочешь получить на морде такой же красивый узор, как у этого твоего дружка?
— Да прочти уж, Мегги, — сказал Сажерук. — Этот подонок и так знает, что я без хорошего вина жить не могу.
— Вина? — Баста расхохотался. — Ты просил девчонку раздобыть тебе вина? А где ж она его возьмёт?
Мегги смотрела на записку. Она запоминала каждое слово, пока не выучила все наизусть. «Девять лет — это очень много. Я каждый год отмечала твой день рождения. Ты ещё красивее, чем я себе представляла».
Она услышала смех Басты.
— Да, это на тебя похоже, Сажерук, — сказал он. — Ты надеешься утопить свой страх в вине. Но для этого тебе сейчас и целой бочки не хватит.
Сажерук пожал плечами.
— Попытка не пытка, — сказал он.
Наверное, при этом у него был слишком довольный вид. Баста нахмурился и пристально посмотрел в испещрённое шрамами лицо.
— С другой стороны, — медленно произнёс он, — ты всегда был хитрой лисой. Не многовато ли тут букв для бутылки вина? Как ты думаешь, милашка? — Он снова сунул записку Мегги под нос. — Ты мне сама её прочтёшь или пойти показать Сороке?
Мегги выхватила записку так быстро, что успела спрятать руку за спину, а Баста ещё смотрел на свои пустые пальцы.
— А ну отдай, маленькая стерва! — зашипел он в ярости. — Давай сюда записку, а то я тебе пальцы вместе с ней отрежу.
Но Мегги отступила на шаг и прижалась спиной к решётке.
— Нет! — крикнула она и одной рукой вцепилась в прутья у себя за спиной, а другой прижала к ним записку.
Сажерук смекнул сразу. Она почувствовала, как он вытянул бумажку из её пальцев.
Баста так ударил её по лицу, что она стукнулась головой о решётку. Кто-то сзади погладил её по волосам. Оглушённая, она обернулась и увидела прямо перед собой лицо матери. «Сейчас он заметит, — подумала она, — сейчас он обо всём догадается». Но Баста смотрел только на Сажерука, который из-за решётки размахивал у него перед носом запиской, как червяком перед голодной птичкой.
— Ну как? — Сажерук отступил на шаг в глубь камеры. — Зайдёшь ко мне или будешь дальше драться с девочкой?
Баста застыл на месте, как ребёнок, которому вдруг ни с того ни с сего дали затрещину. Потом он схватил Мегги за локоть и подтащил к себе. Девочка почувствовала на горле прикосновение чего-то холодного. Она и не видя догадывалась, что это.
Её мать вскрикнула и ухватилась за Сажерука. Но он только выше приподнял записку.
— Я так и знал! — сказал он. — Ты трус, Баста. Легче приставить ребёнку нож к горлу, чем зайти ко мне сюда. Вот если бы с тобой был Плосконос — широкая спина и здоровые кулаки, — тогда другое дело, но его здесь нет. Ну, заходи же, у тебя ведь нож! А я с голыми руками — и мне их, как ты знаешь, всегда было жалко на драки.
Мегги почувствовала, как разжимаются руки Басты. Клинок уже не впивался ей в кожу. Она сглотнула и потрогала горло. Ей казалось, что на руке должна остаться кровь, но крови не было. Баста отпихнул её с такой силой, что девочка покачнулась и упала на сырой каменный пол. Потом он сунул руку в карман и извлёк оттуда связку ключей. От ярости он задыхался, как будто перед этим долго и быстро бежал. Дрожащими пальцами он вставил ключ в замочную скважину.
Сажерук наблюдал за ним с невозмутимым видом. Он кивнул матери Мегги, чтобы она отошла от решётки подальше, и сам отступил на несколько шагов с изяществом танцора. По лицу его нельзя было понять, боится он или нет, только шрамы выступали на коже ярче обычного.
— Это что такое? — сказал он, когда Баста вошёл в камеру, наставив на него нож. — Убери эту штуку. Если ты меня убьёшь, ты испортишь Каприкорну все удовольствие. Вряд ли он тебе это простит.
Да, он боялся. Мегги слышала это по голосу. К тому же он говорил слишком быстро.
— Зачем же убивать? — прошипел Баста, закрывая за собой дверь камеры.
Сажерук отступил к каменному саркофагу.
— А, ты решил добавить мне узоров на лице? — Он говорил тихо, почти шёпотом. Но теперь в его голосе было что-то новое: ненависть, отвращение, ярость. — Не думай, что это будет так же просто, как в прошлый раз, — проговорил он. — Я с тех пор выучился кое-чему полезному.
— Да что ты говоришь? — Баста стоял уже в шаге от него. — Чему бы это? Твоего друга огня здесь нет, так что он тебе не поможет. И даже твоя вонючая куница далеко.
— Я имел в виду слова! — Сажерук прикоснулся к саркофагу. — Я тебе не рассказывал? Феи научили меня насылать проклятие. Они пожалели меня за исполосованное лицо, они знают, как плохо я умею драться. Я тебя проклинаю, Баста! Клянусь костями мертвеца в этом гробу. Бьюсь об заклад, там давно уже лежит не какой-то священник, а один из тех, кто попался вам в руки и исчез, правда?
Баста промолчал, но его молчание было красноречивее всяких слов.
— Ну конечно. Эти старые гробы — отличный тайник. — Сажерук провёл ладонью по треснувшей крышке, словно надеялся теплом руки вернуть мертвеца к жизни. — Его дух будет терзать тебя, Баста. — Сажерук произнёс это, как заклинание. — Он будет на каждом шагу нашёптывать тебе на ухо моё имя…
Мегги видела, как Баста схватился за кроличью лапку.
— Эта штука тебе не поможет! — Сажерук не убирал ладони с саркофага. — Баста, бедняжка! У тебя уже начинается жар? И дрожь в руках и ногах?
Баста замахнулся ножом в его сторону, но Сажерук легко увернулся.
— Отдай мне записку, которую ты дал девчонке! — Баста выкрикнул ему это прямо в лицо, но Сажерук невозмутимо положил записку в брючный карман.
Мегги будто приросла к месту. Краем глаза она видела, как её мама сунула руку в карман платья. Она достала оттуда серый камешек размером чуть больше перепелиного яйца.
Сажерук провёл ладонями по крышке саркофага и выставил их навстречу Басте.
— Потрогать тебя ими? — спросил он. — Что будет, если потрогать гроб, в котором лежит убитый? Скажи-ка. Ты ведь в этих вещах разбираешься.
Он снова отступил в сторону, словно обходя партнёра в танце.
— Я обрежу твои вонючие руки, если ты до меня дотронешься! — прорычал Баста, побагровев от гнева. — Я обрежу тебе пальцы по одному, а потом доберусь и до языка.
Он ещё раз сделал выпад в его сторону, разрезав воздух блестящим клинком, но Сажерук снова увернулся. Он все быстрее танцевал вокруг Басты, изгибался, отступал и снова приближался, но неожиданно сам загнал себя в ловушку этим отчаянным танцем. За ним была только голая стена, справа от него — решётка, а прямо на него шёл Баста.
В этот момент мать Мегги подняла руку. Камешек попал Басте в голову. Он удивлённо обернулся, посмотрел на неё, словно пытаясь вспомнить, кто она такая, и пощупал голову в том месте, откуда сочилась кровь. Мегги не успела заметить, что сделал Сажерук, но только нож Басты вдруг оказался у него в руках. Баста смотрел на знакомый клинок ошарашенно, как будто не мог взять в толк, что тот коварно обратился против своего хозяина.
— Ну как, приятно? — Сажерук медленно подвёл остриё ножа к животу Басты. — Чувствуешь, какое мягкое у тебя тело? Человеческое тело — вещь хрупкая, и заменить его нечем. Как вы там поступаете с кошками и белками? Плосконос обожает про это рассказывать…
— Я не охочусь за белками. — Голос Басты звучал хрипло. Багровый румянец гнева сбежал с его лица.
Страх не бывает румяным. Страх бледен, как лицо мертвеца. — Что ты собираешься делать? — с трудом выговорил он. Он дышал тяжело, словно его душило что-то. — Думаешь, тебе удастся живым уйти из деревни? Они пристрелят тебя раньше, чем ты перейдёшь площадь.
— Ну, это всё же лучше, чем встреча с Призраком, — возразил Сажерук. — Кроме того, все они из рук вон плохо стреляют.
