Павел Калмыков - Лето разноцветно-косолапое
Австралийская бабушка Коала, конечно, в потасовках не участвовала. И ростом она для этого маловата, и возрастом великовата — ни к чему бабушкам такие «свалки». Ну, а медведевочка Панда — та просто стеснялась с мальчишками бороться. Панды все застенчивы.
Разные звери и разные птицы водятся на Камчатке, и многие специально наведывались поглядеть на диковинных разноцветных медвежат.
И медвежата в свою очередь знакомились с местными жителями — и с ушастыми зайцами, и с ярко-рыжими лисицами, и с толстыми водяными крысами ондатрами, и с худенькими вострозубыми горностаями. А однажды на медвежьей тропе возникла зверюга доселе невиданная — сама похожая на бурого медвежонка, но с пушистым хвостом. Встала зверюга, загородила дорогу и зарычала, оскалив зубы:
— А ну, стоять! Куда прёмся? Тут мои охотничьи угодья. Поворачивай назад!
Медвежонок Тедди Блэк сделал шаг вперёд и улыбнулся незнакомке по-американски, во все зубы:
— Хай! Я Тедди Блэк, а ты кто?
— А вот кто надо, та и есть! Ни шагу больше! Я здесь хозяйка! Если хотите пройти, отдайте мне вон того, маленького, на обед, — сварливая зверюга кивнула на бабушку Коалу, ехавшую на Умкиной спине. — Тогда, так и быть, пропущу.
Тедди просто онемел от такой дерзости. Кто эта злюка и как с ней себя вести? Но тут подоспела Аксинья Потаповна:
— Кто это тут нам ходу не даёт? А, это же Росомаха! Беда ходячая. И что вы её слушаете, гоните взашей!
— Да я же пошутила, пошутила, — попятилась Росомаха, услышав голос взрослой медведицы. — Юмора не понимаете? Лес общий, гуляйте где хотите. А ещё лучше — возьмите меня в отряд, чем я не медвежонок?
Медвежата посмотрели на вожатую: возьмёт или нет?
— Брысь, брысь! — прикрикнула на неё Аксинья Потаповна. — С Росомахой и разговаривать не надо.
— Почему? — спросили медвежата.
— Вы же её слышали. Порядочные звери так себя не ведут.
Но Росомаха далеко не ушла — так и ходила кругами поблизости. Однажды она подкараулила Умку, когда тот отправился к речке окунуться, половить рыбки.
— Вот ваша медведица не любит меня, — пожаловалась Росомаха, — а я не такая.
Умка молча пожал плечами: не такая так не такая. А Росомаха продолжала:
— Если мне рыбки дать, я сразу стану хорошая, добрая.
Умка опять пожал плечами и бросил ей рыбёшку — не жалко.
Росомаха жадно съела подарок и сказала:
— Тоже мне, расщедрился! С такой мелочи я не раздобрею. Давай ещё.
Умка не возражал. Мало — пожалуйста, на тебе ещё рыбку и ещё, кушай на здоровье. Росомаха ела торопливо, рыча и оглядываясь, — вдруг сейчас отнимут?
Подошли медвежата Бхалу и Тедди и стали смотреть, как она ест. Ждали — вот сейчас насытится, тогда и им рыбки достанется.
Вскоре Росомахино брюхо раздулось, а Умка всё подбрасывал ей трепещущих рыбёшек.
— Ну, теперь ты добрая? — спросил он наконец.
Росомаха не ответила: ей было трудно дышать.
— Давай поможем, а то тебе всё не съесть, — предложил Тедди.
Росомаха только зарычала сдавленно: мол, не дам. И тут её стошнило.
— Фу, обжора, — сказали медвежата, брезгливо пятясь.
Тогда Росомаха подскочила к ним и толкнула обоих в воду. А сама — в кусты. Нет! Не хватит в реке рыбы, чтобы раздобрить Росомаху. Даже будь хоть у неё брюхо резиновое.
Чёрный Тедди тут же выскочил из речки и бросился за обидчицей — догнать и наказать. Он даже не заметил, что лохматого Бхалу сбило с ног течение и потащило с собой, перекувыркивая и ударяя о камни. А полярный медвежонок Умка в это время с удовольствием резвился в холодной воде, нырял и плескался — он и не понял, что его южный товарищ попал в беду. Да Умке, прирождённому пловцу, и в голову бы не пришло, что вода может быть опасна… Застенчивая же Панда по обычаю сидела ко всем спиной, а в зубах у неё трещали неизменные ивовые прутья, поэтому и она ничего не увидела и не услышала.
Так и получилось, что встревожилась происшествием только бабушка Коала. Она висела на ольховом суку и всё видела, всё поняла. Но бабушка Коала — она ведь такая медленная, пока спустится, пока соберётся что-нибудь сказать, уже и спасать будет некого…
И вдруг на медведицу Аксинью Потаповну, некстати задремавшую под ольхой, что-то как свалится да как заверещит пронзительно прямо в ухо:
— Потапна, бежим, нашего губачонка рекой унесло!
Медведица подпрыгнула и замотала головой, ещё не понимая, куда надо бежать и кто её разбудил.
— К речке, к речке, Бхалу тонет!
Это кричала Коала, крепко вцепившись в медведицын затылок. Никто ещё не слышал от австралийской бабушки такого громкого голоса, таких быстрых слов, но удивляться было некогда. Аксинья Потаповна огромными прыжками бросилась к реке и помчалась по берегу, вглядываясь в буруны и водовороты. Медвежонка нигде не было.
— Не видишь? — спросила она Коалу.
— Я смотрю, — ответила та. — Бежим, его быстро несло.
Дело решали минуты. Долго ли захлебнуться в ледяной воде, стукнуться головой на перекате? Хоть бы уж за корягу какую зацепился… Нет, не видно, не видно — пропал ребёнок…
Чудо пришло с неба. Огромная бурая птица спикировала с высоты, что-то выхватила когтями из пучины и, мощно взмахивая крыльями, понесла свою добычу над волнами.
— Беркут, — сказала Аксинья Потаповна.
— Бхалу, — сказала Коала.
Да, в когтищах беркута безжизненно висело тельце медвежонка, с которого, как с мочалки, бежала вода.
— Эй, не уноси! — закричала медведица. — Это мой, не ешь его!
Беркут на лету оглянулся с насмешливым прищуром, покачался с крыла на крыло и опустил свою ношу на бережок. Сам же какими-то танцевальными прыжками — боком, боком — перебрался на сломанное дерево. Большая птица, жёлтый хищный клюв, зоркие янтарные глаза из-под низких бровей.
— Я медведей не ем, — сказал он с ехидцей.
Аксинья Потаповна взяла мокрого Бхалу в лапы — жизни в нём не было. Медведица всячески тискала его, переворачивала так и эдак, облизывала ему нос и глаза, окликала по имени… Да! Наконец Бхалу шевельнулся и стал откашливать воду.
— Давай, миленький! Оживай, родненький! Дыши, глупенький! Ох, дура я старая, тебя проворонила.
Коала, сидя у медведицы на плече, протянула свою лапку и капнула медвежонку на синий язык эвкалиптового масла из флакончика. Бхалу слабо чихнул и открыл глаза.
— У-у-у, вя-вябко, — сказал он и зарыдал, трясясь всем телом.
Тут Аксинья Потаповна и сама заплакала — и от жалости, и от счастья, что детёныш жив, — и прижимала его к своей груди, стараясь согреть. Слизнула слезу умиления и бабушка Коала.
— Ишь какие нежности, стоило посмотреть, — с ноткой иронии сказал Беркут. — Ну, так я полетел?
— Ох, спасибо тебе, славный Беркут, — поклонилась Аксинья Потаповна. — Век не забуду, должница до конца дней!
— Ладно уж, чего уж, — с лёгкой улыбкой ответил Беркут. — Жене моей спасибо: она разглядела. — Он сильно оттолкнулся ногами от дерева и зашумел крыльями, поднимаясь в воздух. Потом нашёл над склоном сопки тёплые струи воздуха, которые унесли его ввысь, — и вот уже под самыми облаками кружат две точки, жена и муж беркуты. Зоркость у беркутов исключительная, и, конечно, они видели, как бабушка Коала благодарно машет им лапкой.
— И тебе, кума, спасибо, — сказала ей Аксинья Потаповна. — Если бы ты не спроворилась… Охохонюшки… А что ж обычно-то всё медлишь?
Коала помолчала и ответила:
— Так ведь коала я. Нам, коалам, куда спешить?
Тут за кустами послышались шаги и голоса:
— Да не бросили нас… Побегают и вернутся.
— А может, случилось что? Надо найти.
— А, да вот же наша вожатая! Аксинья Потаповна!
И трое разноцветных медвежат — Умка, Тедди и Панда — подбежали к медведице.
— Куда же вы пропали, Аксинья Потаповна? Пойдёмте дальше. Ой, Бхалу, что это с ним?
Медвежонок-губач задремал в объятиях вожатой, но всё ещё дрожал во сне.
— Чуть не утонул наш рыженький, — сказала вожатая. — А вы-то где были? Друзья называетесь…
— Да это всё Росомаха! — воскликнул Тедди. — Я её почти догнал, жалко, споткнулся, а то за хвост бы оттрепал!
— Никуда сегодня не идём, — решила медведица. — Устроим лёжку, будем Бхалу согревать, пока сил не наберётся.
Хани Федя
Бхалу проспал весь остаток дня и всю ночь. У Аксиньи Потаповны даже сердце скулило от переживаний — да проснётся ли он вообще?
Бхалу проснулся. Только слабый совсем, нездоровый. Без голоса. Нос сухой. Есть ничего не хотел, только пить. Медвежата приносили ему напитанный водой мох, и губачонок его высасывал, а медведица выжимала сок сладких растений прямо больному на язык.
— Мне жарко, — шептал Бхалу. — У меня лапы зябнут. Я к маме хочу, в джунгли.
