Редьярд Киплинг - Рассказы просто так (сборник)

И Мотылёк топнул. Джины вздёрнули сады с дворцом высоко-высоко в небо на тысячу миль; раздался ужасающий удар грома, и всё покрылось мраком. Бабочка порхала в темноте, приговаривая:

– Я буду хорошей! Прости меня, ради всех святых. Ну, пожалуйста, верни на место сады, дорогой мой муженёк, и я никогда больше спорить с тобой не буду!

Мотылёк перепугался ничуть не меньше своей жены, а Сулейман-ибн-Дауд хохотал так, что прошло несколько минут, пока у него хватило сил перевести дух и сказать:

– Топни ещё раз, братец. Верни мне, о великий маг и волшебник, мой Дворец.

– Да-да, верни ему Дворец, – приговаривала Бабочка, порхая во тьме. – Верни ему Дворец – и не надо больше этого страшного волшебства.

– Что ж, дорогая, – храбрясь, сказал Мотылёк, – ты сама видишь, до чего доводит меня твоё приставание. Мне-то, конечно, всё равно – я давно привык – но так и быть, сделаю одолжение тебе и Сулейману-ибн-Дауду и верну всё на место.

Он снова топнул, и в эту секунду Джины вернули – без малейшего толчка – Дворец и сады на место. Солнце играло на тёмно-зелёных листьях апельсиновых деревьев; фонтаны били среди розовых египетских лилий; птички пели, а Бабочка лежала на боку под камфорным деревом, тяжело дыша и помахивая крылышками, приговаривая:

– Я буду хорошей! Я буду хорошей!

Сулейман-ибн-Дауд так хохотал, что не мог говорить. Он откинулся, без сил и икая;, погрозив Мотыльку пальцем, сказал:

– О великий маг, какой смысл возвращать мне мой Дворец, если в то же время из-за тебя я умираю от смеха.

Но тут раздался страшный шум – все девятьсот девяносто девять жён выбежали из Дворца, крича и зовя своих детей. Они сбежали по широким мраморным ступенькам к фонтанам, и было их по сто человек в ряд, и Прекраснейшая Балкис шагнула навстречу им и спросила:

– Что за беда приключилась с вами, О Царицы?

Они стояли на мраморных ступенях по сто человек в ряд и кричали:

– Какая у нас беда?! Мы как обычно мирно поживали в нашем золотом Дворце, когда вдруг Дворец исчез и мы остались сидеть в кромешной тьме, раздались удары грома. А Джины и Ифриты двигались в темноте! Вот в чём наша беда, О Старшая Царица, и нас эта беда очень беспокоит, потому что это такое беспокойство, подобного которому мы прежде не знали!

Тогда Балкис, Прекраснейшая Балкис – Любимейшая Царица Сулеймана-ибн-Дауда, Царица Савская, и Сабии, и Золотых Рек Юга – от Пустыни Цин и до Башен Зимбабве, та самая Балкис, которая была почти такой же мудрой, как и Мудрейший Сулейман-ибн-Дауд, сказала:

– О Царицы, это всё пустяки. Мотылёк пожаловался на свою жену за то, что она ссорилась с ним, и нашему Повелителю Сулейману-ибн-Дауду угодно было преподать ей урок скромности и учтивости, ибо эти качества у бабочек считаются драгоценными.

И тогда заговорила Египетская Царица – дочь Фараона – и сказала:

– Не может наш Дворец ради какого-то насекомого быть вырван с корнями, словно тростник. Нет! Сулейман-ибн-Дауд мёртв, и мы услышали и увидели, как земля грохочет и темнеет небо от этой новости.

Тогда Балкис, не глядя в сторону этой наглой Царицы, сказала ей и всем другим:

– Идите и посмотрите сами.

Они спустились по мраморным ступенькам по сто в ряд и увидели мудрейшего царя Сулеймана-ибн-Дауда, сидевшего под своим камфорным деревом, совершенно ослабевшего от смеха. Он покачивался из стороны в сторону, на одной его руке сидел Мотылёк, на другой – Бабочка. И царицы услышали, как он сказал:

О, жена моего воздушного брата! Отныне помни, что во всём надо угождать мужу, чтобы ему не вздумалось вновь топнуть ножкой. Он же сказал, что такое волшебство для него дело привычное. Он, несомненно, величайший маг и волшебник, ведь он заставил исчезнуть дворец самого Сулеймана-ибн-Дауда. Летите себе с миром, дети мои. Он поцеловал их крылышки, и они улетели. Тогда все Царицы, кроме Балкис, прекраснейшей и великолепнейшей Балкис, которая стояла поодаль и улыбалась, упали ниц и молвили: если такое совершается, потому лишь что Мотылёк недоволен своей женой, что же случится с нами, оскорбившими нашего царя своими крикливыми голосами и бесконечными ссорами?!

Они покрыли головы платками, прикрыли рты ладонями и, словно мышки, на цыпочках вернулись во дворец.

Тогда Балкис, прекраснейшая и выдающаяся Балкис, прошла сквозь алые лилии в тень камфорного дерева, положила руку на плечо Сулеймана-ибн-Дауда и сказала:

– О, Повелитель мой и Сокровище моей души, возрадуйся, потому что мы преподали этим Царицам египетским, и эфиопским, и абиссинским, и персидским, и индийским, и китайским великий и памятный урок.

Сулейман-ибн-Дауд, глядя вслед Мотыльку и Бабочке, которые порхали в лучах солнца, спросил:

– О, госпожа моя и драгоценность моего блаженства, когда же это произошло? Ведь с тех пор, как я пришёл в сад, я забавлялся с Мотыльком.

И он рассказал Балкис обо всём, что он сделал.

Балкис, нежнейшая и прекраснейшая Балкис, ответила:

– О господин мой и властелин моего существования, я спряталась за камфорным деревом и всё видела. Это я сказала бабочке, чтобы она заставила мотылька топнуть, потому что я надеялась, что ради забавы мой повелитель сотворит великое волшебство, которое все Царицы увидят и испугаются. И она рассказала ему о том, что сказали, увидели и подумали царицы. Тогда Сулейман-ибн-Дауд встал со своего места под камфорным деревом, раскрыл объятия, возрадовался и сказал:

– О Моя Госпожа и Сладость моих дней, знай, что если бы я сотворил волшебство против моих Цариц из-за гордости или гнева, как устроил я праздничный обед для всех зверей, меня, несомненно, настиг бы стыд. Но из-за твоей мудрости я сотворил волшебство ради забавы и ради мотылька, и вот – я избавлен от досаждающих мне жён. Скажи мне, о, Госпожа моя и Сердце моего сердца, как стала ты такой мудрой?

Царица Балкис, прекрасная и стройная, посмотрела в глаза Сулеймана-ибн-Дауда, склонила голову и сказала, словно бабочка:

– Во-первых, о Повелитель, потому что я люблю тебя, и во-вторых, о мой Повелитель, потому что я понимаю, каковы женщины.

И тогда они вернулись во дворец, где жили счастливо до конца своих дней.