Кристоф Виланд - История принца Бирибинкера
– Что ты тут делаешь, куколка, с этим крохотным карликом? Сию же минуту ступай за мной, а не то я искрошу тебя в паштет. А ты, – обратился он к принцу, засовывая его в огромный мешок, – полезай-ка сюда!
После сего весьма лаконичного приветствия он завязал мешок, взял за руку пастушку и поплелся своею дорогою.
Бирибинкеру показалось, что он провалился в темную бездну, ибо все падал и падал, не видя конца своему падению. Все же в конце концов он почувствовал, что достиг дна, ударившись головою о ткацкий узел, так что несколько минут лежал оглушенный, проломив себе, как ему показалось, череп. Мало-помалу он опамятовался и тут вспомнил о стручке, который ему дала Кристаллина. Он его разломал, но не нашел в нем ничего, кроме алмазного ножичка с прикрепленным к нему крючком, не шире чем на три пальца.
– Неужто это все, – подумал он, – что фея Кристаллина мне пожаловала? К чему мне эта игрушка, и что мне с ней делать? Разве что она довольно велика, чтобы я мог с помощью ее перерезать себе горло, и, может статься, таково и было ее намерение. Однако ж, прежде чем приняться за глотку, надобно испытать все другое. Ведь с помощью этого ножичка я могу порезать в мешке дырку и, право, стоит потрудиться, ежели мне удастся из него выпрыгнуть, на это лучше отважиться, чем подвергать себя опасности, что это проклятое пугало наделает из меня колбасок для своих пугалят.
С таким похвальным намерением принц Бирибинкер или скорее сам ножик, в который был вделан талисман, так усердно принялся за дело, что через короткое время в мешке образовалась порядочная дыра, хотя волокна мешковины были толсты, словно якорные канаты. Принц приметил, что великан идет лесом, и решил улучить время, чтобы вывалиться из мешка прямо на верхушку какого-нибудь высокого дерева. Намерение это он немедленно привел в действие, да так, что великан и не приметил, однако сук, на котором он хотел удержаться, обломался, но, по счастью, добрый Бирибинкер упал в довольно глубокий мраморный бассейн, наполненный водою. Ибо то, что он почел лесом, было на самом деле прекрасным парком, принадлежавшим к расположенному неподалеку замку. Упав туда, он подумал, что бухнулся по меньшей мере в Каспийское море, или, лучше сказать, совсем ничего не подумал, так как его обуял такой страх, что он, может статься, и вовсе бы не выплыл на сушу, если бы его не поспешила спасти нимфа, которая как раз в то время купалась в бассейне. Опасность, в которой она увидела прекрасного юношу, заставила ее позабыть о том, в каком виде она была сама; и он в самом деле успел бы утонуть, если бы она вздумала одеться. Одним словом, Бирибинкер, едва стал приходить в себя, почувствовал, что его лицо покоится на самой прекрасной груди, какая когда-либо подставляла себя под поцелуи, а открыв глаза, увидел себя на краю большого бассейна в объятиях нимфы в самом естественном наряде, что с первого же взгляда возвратило ему больше жизни, чем даже было надобно.
Сие приключение столь изумило его, что он не мог вымолвить ни слова. Однако нимфа, едва приметив, что он пришел в себя, освободилась от него и бросилась в воду. Но Бирибинкер, вообразив, что она вознамерилась от него убежать, вскочил на ноги со столь плачевным воплем, какого скорее можно было ожидать от девчонки, когда у нее хотят отнять только что подаренную куклу. Прекрасная нимфа была весьма далека от столь жестокого намерения, ибо через несколько мгновений снова выставила из воды лилейнобелую спину. Она подняла голову, но, завидев принца, нырнула снова и плыла под водою, покуда не перебралась на другой край бассейна, где лежало ее платье. Увидев, однако, что принц следует за нею, она высунулась до пояса, вся укрытая длинными золотистыми волосами, которые струились к ее ногам, лишая сладострастные очи созерцания ее прелестей, способных омолодить Титона[19] и привести в отчаяние Тициана[20].
– Вы весьма нескромны, принц Бирибинкер, – сказала она, – подступая ко мне в такие минуты, когда надлежит оставаться одной.
– О, простите меня, прекрасная нимфа, – возразил принц, – ежели ваши сомнения показались мне несколько неуместными. После той услуги, которую вы мне столь великодушно оказали, я думал, что…
– Подумать только, – вскричала нимфа, – сколько дерзости у этих мужчин! Стоит лишь оказать им малейшую учтивость, как они это уже истолкуют по-своему; простое проявление великодушия и сострадания в их глазах уже представляется ободрением, которое дает им право на вольности в обращении с нами. Как? Потому только, что я по доброте своей спасла вам жизнь, вы, быть может, уже возомнили, что я…
– Вы весьма жестоки, – перебил ее принц, – ежели приписываете неучтивой дерзости то, что является неизбежным действием очарования, порождаемого вашими прелестями. Когда вы вознамерились снова отнять у меня жизнь, которую вы мне спасли (ибо кто может стерпеть, ежели он вас увидит и будет принужден лишиться столь восхитительного зрелища), так умертвите меня по крайности великодушным образом; сделайте меня памятником вашей всепобеждающей красоты и обратите меня здесь, взирающего на вас, в мраморную статую!
– Вы, как я слышу, – возразила нимфа, – весьма начитаны в поэзии. Но откуда позаимствовали вы этот намек? Разве не жила на свете некая Медуза[21]; вы, нет сомнения, читывали Овидия[22] и, надо признать, делаете честь своему школьному учителю!
– Жестокая! – вскричал с нетерпением Бирибинкер, – что за прихоть смешивать язык моего сердца, который не находит довольно силы для изъяснения чувств, с фигурами схоластического остроумия?
– Вы попусту расточаете время, если хотите завести со мной диспут, – перебила его нимфа, – разве вы не видите, сколько у меня преимуществ над вами в той стихии, в которой я нахожусь? Но, прошу вас, отойдите за миртовый куст и позвольте, если вы хотите оказать мне услугу, одеться.
– Но разве не было бы великодушнее с вашей стороны дозволить мне помочь вам?
– Вы так думаете? – ответила нимфа. – Благодарю вас за готовность услужить, однако ж я не хотела бы утруждать вас, и вы сами видите, что у меня довольно прислужниц, которым это куда привычнее.
С такими словами она затрубила в крошечный аммонов рог[23], висевший у нее на шее на пронизи из чистейших жемчужин, и в тот же миг бассейн наполнился юными нимфами, которые, плескаючись, выплывали из глубины, собираясь вокруг своей повелительницы. Бирибинкер теперь еще меньше был склонен удалиться, нежели прежде, но нимфы, едва завидев его, стали брызгать ему в лицо целые пригоршни воды, и он со страху, что может стать новым Актеоном[24], так проворно побежал от них, будто у него уже выросли оленьи ноги. Он поминутно щупал лоб, но, не приметив на нем ни рогов, ни пробивающихся шишек, снова прокрался назад, чтобы, укрывшись за миртовой изгородью, поглядеть, как одевают его прекрасную нимфу. Однако он воротился слишком поздно: нимфы снова исчезли, и когда он хотел выйти из укрытия, то едва ли не столкнулся лбом со своей спасительницей, которая собралась его разыскивать. Он необычайно удивился, увидев ее.
– Как? Сударыня! – воскликнул он, – по-вашему это называется быть одетой?
– Отчего же не так? – возразила нимфа. – Разве вы не видите, что я семь раз завернулась в полотняное покрывало?
Признаюсь, – сказал принц, – ежели это полотно, то я хотел бы его увидеть выпряденным и сотканным, ибо тончайшая паутина в сравнении с ним будет простой парусиною. Я бы поклялся, что тут один воздух!
– Это наитончайшая ткань, выделанная из воды, – пояснила она, – из особого рода сухой воды, которую прядут морские полипы, а ткут наши девы. Это обыкновенное платье, которое мы, ундины[25], повседневно носим. Какое, вы думаете, нам еще надобно платье, когда мы не нуждаемся в защите ни от жары, ни от стужи?
– Упаси бог, – сказал Бирибинкер, – чтобы я пожелал увидеть вас в другом платье. Но, по-моему, не во гнев вам будь сказано, вам не надобно было чинить такие околичности, когда вы выходили из бассейна.
– Послушайте, государь мой, – сказала ундина, насмешливо наморщив нос, что было ей весьма к лицу, – ежели я смею подать вам совет, то лучше бы вам отвыкнуть от нравоучений, ибо в них-то вы как pay меньше всего смыслите. Ужели вы не знаете, что только обычай решает, в чем состоит благопристойность? Сразу видно, что вы познали свет в пчелином улье, и поступите благоразумно, ежели последуете совету Авиценны не судить о том, что видишь в первый раз. Но поговорим лучше о чем-либо ином! Вы еще не обедали, не правда ли? И как ни влюблены вы (за малыми отступлениями) в прекрасную молошницу, я все же хорошо знаю, что вы не привыкли питаться одними вздохами.
С такими словами она вновь протрубила в крошечный аммонов рог, и в тот же миг из бассейна поднялись три ундины. Первая поставила янтарный столик, поддерживаемый тремя грациями, выточенными из цельного аметиста. Другая расстелила циновку, сплетенную из тончайшего расщепленного тростника, а третья принесла на голове корзину, откуда вынула и поставила на стол несколько прикрытых раковин.
