Пауль Маар - Новости о господине Белло
— Пошли, нам надо в самый дальний угол, — сказал я господину Белло, перебираясь через коробку с засохшими тюбиками краски, кресло с отломанными ножками, старую пишущую машинку и свёрнутый ковёр в винных пятнах. — Если тут и есть записки прадедушки Эдмунда, то только под самой крышей, в завалах.
Господин Белло в это время внимательно обнюхивал старомодные платья на вешалке.
— Нюхнет как платье, которое было у Адриенны, — сообщил он.
— Брось ты эти тряпки! Иди сюда и поищи вместе со мной! — крикнул я.
— Господин Белло все равно не умеет читать, — ответил он, роясь в платьях.
С этим не поспоришь. Если на чердаке и были прадедушкины записки, найти и расшифровать их мог только я.
Под самым скатом крыши, за связками журналов по искусству, мне наконец попался старый кожаный чемодан. Смахнув пыль с крышки, я увидел наклейку в форме ромба. На жёлтом фоне был нарисован чёрный кенгуру в прыжке.
Я открыл чемодан. Он оказался до краёв забит пожелтевшими бумагами, школьными тетрадками, блокнотами, а ещё там была тонкая стопка писем, перевязанная красной ленточкой.
— Кажется, я нашёл! — крикнул я господину Белло.
Он тут же подошёл и сел на корточки рядом.
— Читай! — попросил он. — Что написал прудедушка Эдмунд?
— Прадедушка, — поправил я. — Сейчас прочитаю и скажу.
Но, перебрав чемодан и рассмотрев бумаги повнимательнее, я расстроился. Всё оказалось папино. Эти письма он писал маме, когда они ещё не поженились. Это я понял по адресу, потому что мамина фамилия тогда ещё была не Штернхайм.
Потом мне попались какие-то записи, связанные, скорее всего, с папиным экзаменом на провизора. Но куда интереснее оказались папины школьные табели! По крайней мере, я узнал, что он вовсе не был круглым отличником, как говорил. Только по предмету «Изобразительное искусство» у него стояли одни пятёрки.
— Не читай тихо, читай вслух, — потребовал господин Белло. — Что там написано про голубой сок?
— К сожалению, ничего. Это всё папины вещи.
— Все вещи папы Штернхайма? — спросил господин Белло. — Значит, пошли вниз, домой? — он тоже расстроился.
— Подожди-ка. Дай мне ещё почитать, — сказал я. — И, кстати, хватит уже говорить «папа Штернхайм», называй его просто Штернхайм. Он же мой папа, а не твой.
— А Максу хватит меня всё время рррасправлять, — обиделся господин Белло.
Я хотел было снова поправить его, но потом передумал и вместо этого сказал:
— Смотри, что учитель написал папе в тетрадке: «Несмотря на многократные замечания, Пипин Штернхайм постоянно рисует на полях тетради». Папа должен был дать это на подпись родителям. Видишь, вот подпись папиной мамы, моей бабушки. Вот, тут написано «Генриетта Штернхайм»!
— Генриетта? — спросил господин Белло. — Но господин Белло с ней никогда не встречался.
— Я и сам её почти не знаю, — признался я. — Она уже давно переехала.
— А где она теперь живёт?
— Дело было так: папа сдал аптекарский экзамен, и дедушка Бернард сразу передал ему аптеку. Ему самому не нравилось работать провизором. А через год они с бабушкой уехали. В Норвегию.
— А Норвегия — это далеко?
— Очень далеко, — сказал я.
— Тогда зачем они поехали в эту Норвегию?
— Понимаешь, у бабушки Генриетты любимые животные — лоси…
— Понимаю, ло-оси, — повторил господин Белло.
Я был почти уверен, что господин Белло понятия не имеет, как выглядят лоси, хотя он и делал такой умный вид. Он, наверно, вообще не слышал, что бывают такие звери. Я решил, что не буду его проверять, и рассказывал дальше:
— А про дедушку Бернарда говорят, что он хотел стать историком, а пришлось стать аптекарем.
— Ис-то-риком? — переспросил господин Белло. На этот раз он, по крайней мере, не делал вид, что знает такое слово.
— Он очень интересовался историей, — начал объяснять я. — Любил читать про императоров, про королей. Так что Норвегия им подошла идеально. Понимаешь, там есть и лоси, и король.
В эту минуту мы услышали, как снизу позвал папа:
— Макс? Господин Белло… Где вы?
Господин Белло тихонько сказал:
— Тсс! — и пригнулся, закрыв глаза руками. Он всегда так делал, когда хотел спрятаться. Наверно, думал, что его не видно, раз он сам ничего не видит.
— Господин Белло, прятаться совершенно не обязательно. Папе можно сказать, что мы здесь, — и я громко отозвался: — Папа! Мы на чердаке!
Он тут же поднялся к нам по крутой лестнице, перелез через кресло, перешагнул печатную машинку, споткнулся о свёрнутый ковёр и мягко приземлился прямо рядом с нами.
— Что это вы тут делаете? — спросил он, но не стал ждать, пока я отвечу, потому что увидел открытый чемодан.
— О, мои старые бумажки! — обрадовался он, развязал красную ленточку на стопке писем и стал читать. — Да, этого письма ей лучше не показывать, а то заревнует, — пробормотал папа и расплылся в улыбке.
— Кто заревнует? — спросил господин Белло.
— Верена, — ответил папа и убрал письмо обратно в конверт.
И Верена, как будто услышав свое имя с первого этажа и через несколько стен, в ту же минуту позвала снизу:
— Штерни, ты где? А где Макс? И господина Белло нигде не видно!
Наверно, она только что пришла с работы и обнаружила, что в квартире никого нет.
Её дорогой Штерни скорее бросил письмо в чемодан, закрыл крышку и ответил:
— Врени, мы все на чердаке! Залезай к нам!
Так что скоро к нам присоединилась ещё и Верена. Она уселась на свёрнутый ковёр, папа сел с ней рядом, я рядом с папой, а господин Белло рядом со мной. Так мы и сидели в ряд, как куры на насесте.
— Тут, конечно, очень уютно. Но всё-таки интересно, что вы тут собирались делать? — сказала Верена.
Теперь и папа вспомнил, что хотел спросить у нас то же самое.
— Да, зачем это вы сюда вообще полезли? — спросил он.
— Искали кое-что важное, — начал я.
Господин Белло кивнул и добавил:
— Очень, очень важное! Записки прудедушки!
А так как ни Верена, ни папа, похоже, не поняли, о чём идёт речь, то я им всё объяснил.
Семейная тайна
— Значит, вы ищете бумаги моего деда Эдмунда, — сказал папа, когда я ему всё рассказал. — Ну-ну. Здесь вы ничего не найдёте. Если он на самом деле вёл дневник или записывал рецепты — в общем, если такая записная книжка и есть, то она не здесь, а где-то у дяди Астора.
— У дяди Астора? — уставился я на папу. — Это ещё кто? У меня что, есть неизвестный дядя?
Папа замялся, а потом ответил:
— Он вообще-то дядя не тебе, а мне. Это брат твоего дедушки Бернарда.
— Двоюродный дедушка, которого я даже не знаю! Почему я никогда про него не слышал? — спросил я.
Папа молчал. Тут вмешалась Верена:
— Штерни, надо рассказать Максу. Должен же он знать, кто его родственники.
— Ну ладно, — согласился папа. — Тогда надо начинать с самого начала. Или с середины, это как посмотреть. У твоего прадеда Эдмунда было двое сыновей — Астор и Бернард. Астор был старший, как можно догадаться по имени.
— Как это? — спросила Верена.
— Мой дед Эдмунд был большой любитель собак…
— Очень хороший чевекк, — прокомментировал господин Белло.
— Тсс! Не перебивай папу! — сказал я.
Папа продолжил рассказ:
— У собак всех щенков из первого помёта всегда называют на букву А, следующих — на Б, ну и так далее. Если бы у деда Эдмунда было трое детей, то третьего, наверно, он назвал бы Вернер.
— Или Вера, — сказала Верена. — Могла ведь родиться и девочка.
— Или Виноград, — добавил господин Белло.
— Дай папе договорить! — попросил я. — И что стало дальше с дядей Астором? Он ещё жив?
— И да и нет, — ответил папа и многозначительно замолчал.
— Понятно, — сказал господин Белло и закивал.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я у папы. — Как это — и да и нет?
— Он жив, но дяди Астора больше нет, — сказал папа.
— Штерни, ну-ка объясни нам всё это поподробнее, — попросила Верена.
Папа помолчал и наконец произнёс:
— Открою вам одну тайну. Это наша семейная тайна, но Верена тоже должна её знать.
Мы с Вереной и господином Белло с нетерпением смотрели на папу. А он всё тянул.
— Вы должны твёрдо пообещать мне, что никому об этом не расскажете. А господину Белло, может быть, лучше пойти на кухню и что-нибудь съесть. Вот уж не знаю, сумеет ли он молчать.
Но господин Белло и не думал уходить на кухню.
— Господин Белло умеет молчать даже очень тихо, — заверил он папу. — Господин Белло умеет молчать как рррыба.
— Не знаю, — засомневался папа, — не знаю.
Господин Белло подкрепил своё обещание:
— Господин Белло умеет молчать, как мёртвая рыба!
Кажется, это на папу подействовало.