Дмитрий Емец - Таня Гроттер и птица титанов

– Твоимус устамус! – с перстня у Ваньки сорвалась зеленая искра.

Глаза у хмыря стали быстро вращаться в орбитах. Хмырь отпустил ногу Ваньки, схватился за голову и с диким криком покатился по ступенькам. Из ушей у него валил пар.

– Что это было? Что за Твоимус устамус?

Ванька наклонился, озабоченно ощупывая ногу.

– Заклинание усиливающего возврата. Самое интересное, что заклинанию все равно что возвращать. Если бы этот хмырь пожелал мне ящик шоколада, заклинание выдало бы ящик шоколада. Только они никогда ничего хорошего не желают! – вполголоса сказал Ванька.

Тане вспомнилась Великая Гонка и увязший в болоте Юрсон, проклинавший всех, кто пробегал по насыпи. А ведь мог бы крикнуть: «Удачи!» Просто так пожелать, от всей души, погружаясь ноздрями в тину, и, плевать, помогут или нет.

– Qui nimium properat, serius ab solvit[6], – проворчал перстень Феофила. Таня поняла, что ее осторожный дед не горит желанием очертя голову кидаться в толпу нежити.

Она и сама с удовольствием вернулась бы, но рядом стоял Ванька, и, задиристо оглянувшись на него, Таня шагнула с последней ступеньки. Мгновение – и Ванька оказался рядом.

Они шли, прижимаясь друг к другу плечами. Пробирались в тесной толпе нежити, которая точно и не замечала их. Если не считать того первого бешеного хмыря, никто больше на них не бросался. Со всех сторон Таня слышала пыхтение, сопение. Ее цепляли локтями, бесцеремонно толкали, ругались. Кто-то икал, кто-то отгрызал кому-то пальцы. Кто-то упрямо глотал пуговицы, выпадавшие у него из дыры в животе. Здоровенный мертвяк сипло, забитыми глиной голосовыми связками рассказывал пошлый анекдот, а после сам же смеялся, откашливая кусочки земли.

Они пробирались все дальше по лабиринтам, по идущим вниз лестницам. Потолки становились ниже. Сырой воздух казался густым, как кисель. Порой Таня едва разбиралась: пьет она или дышит. Сознание атаковали смутные образы – должно быть, от простейшей, потерявшей сущность нежити, которой встречалось здесь немало.

Заблудившийся лешак, невесть какими судьбами оказавшийся в этой толпе, прикладывался к бутылочке с удобрениями и поскрипывал от удовольствия. На деревянном подбородке проклевывались зеленые почки щетины. Это был, кажется, самый милый персонаж, которого Таня здесь встретила.

– Не поднимай глаз! Смотри себе под ноги! Авось проскочим по-тихому! – одними губами прошептал Валялкин. – Пока ты не встречаешься с ними взглядом, нежить не понимает, что ты живая.

Ванька не знал, что любое «нельзя» действует на Таню как тряпка на быка. Шагов десять она держалась, а потом из противоречия вскинула голову и встретилась взглядом с маленьким и кислым, похожим на сморщенный гриб хмырем. Хмырь был в синем писарском кафтане, с висевшей на шее чернильницей-непроливайкой. За ухом – гусиное перо.

Хмырь равнодушно моргнул. Глазки у него были красные, сонные, слезящиеся.

Таня отошла немного, а потом что-то заставило ее обернуться. И снова она увидела того же хмыря. Хмырь был уже в прыжке. Таня торопливо присела. Хмырь перелетел через нее и, как жаба, плюхнулся животом об пол. Не успел он вскочить, как Таня атаковала его Мотис-ботис-обормотисом. Этим она мгновенно закончила бой.

Таня вскочила, отряхивая ладони.

– Я выиграла! – азартно крикнула она и удивилась, как далеко и гулко разнесся ее голос.

Шорохи и писки, до того непрерывные, разом стихли. По подвалам Тибидохса разлилась грозная, страшная, сосущая тишина. Слышен был только затихающий скулящий вопль удирающего хмыря.

– Выиграла! – мрачно подтвердил Ванька. – Да поднимай глаза! Дальше можно не скромничать!

Таня оглянулась и поняла, что он имеет в виду. На них смотрела абсолютно вся нежить, даже та ее относительно мирная часть, которая прежде занималась исключительно дрязгами и поисками по карманам собственного потерявшегося носа.

В каждой паре красных глаз тлела ненависть. Но это было далеко не все. Новая и новая нежить лезла из подвальных глубин, карабкаясь на спины тех, кто стоял впереди. В одно мгновение все пути к отступлению были отрезаны. Но все же нежить еще ждала чего-то.

– Убери перстень! Зажми его ладонью, чтобы не мерцал! Держись левого прохода! Там будет лестница! – плечом оттирая Таню, Ванька стал проталкивать ее вперед.

Спрыгнув с прогнивших балок, два хмыря набросили на Таню сырую, с прозеленью тряпку, в которой она узнала гробовое покрывало. Таня мгновенно сожгла покрывало Дрыгус-брыгусом и тотчас сгоряча атаковала толпу нежити двойным Искрис фронтисом, который отчего-то вышел у нее с красными искрами.

Две крупные алые искры прокатились в толпе нежити, прожигая ее насквозь. Послышались вопли, приглушенные проклятия. Ноздри Тани атаковала невообразимая вонь.

– Я же тебя просил! Не нападай на всех сразу! Теперь держись! – отчаянно крикнул Ванька.

Поток нежити подхватил их и понес по коридору. Они сопротивлялись как могли. Перстни выбрасывали искры так часто, что раскалились. Тане казалось: палец ей стянуло раскаленной проволокой. Увидев перед собой тихий затончик, образованный заложенным кирпичом аппендиксом коридора, Таня прорвалась туда. Здесь их и разлучили с Ванькой. Жирный мертвяк, плюхнувшийся сверху, чуть не сломал Тане шею и тотчас участливо спросил: «Больно?»

Таня едва удержалась от ответа, зная, что его мертвяк и ждет. Ванька пытался пробиться к ней. Таня видела зеленые вспышки его перстня, но кто-то, подобравшись сзади, повис у Ваньки на свитере. Худые плечи вывалились из растянувшегося ворота, а сам спущенный свитер стянул ему локти. На белой коже Ваньки появились четыре кровавые полосы – нежить не теряла времени даром. Непрерывно выпуская искры, Ванька сделал несколько шагов. Нежить висла на нем гроздьями. Он покачнулся, вскинул подбородок и, попытавшись ободряюще улыбнуться Тане, упал.

Пытаясь помочь Ваньке, Таня выпустила два Мотис-ботис-обормотиса и один Искрис фронтис, которым едва не спалила самого Ваньку, отчаянно ворочавшегося под кучей нежити. В каблук Тане впились чьи-то зубы. Таня лягнула свободной ногой. Зубов сразу стало меньше, но с ними вместе исчез и каблук.

Таня споткнулась. Нежить воспользовалась этим и нахлынула. В одно мгновение шинель повисла лохмотьями, разодранная сверху донизу. Цепь держалась только на ватнике, но Таню пока защищала. Вот когда она оценила Ванькин подарок. Таня попыталась вскинуть руку с перстнем, но не смогла согнуть ее в локте. На кисти у нее повис маленький, пухлый хмырек-карлик, выскочивший откуда-то снизу.

– Катапультос! – не задумываясь, крикнула Таня.

Катапультос было заклинание, усиливающее бросок. Хмырек-то улетел, причем улетел красиво, врезаясь в стены и отскакивая, но с ним вместе с пальца у Тани сорвался и перстень Феофила Гроттера.

Перстень сверкнул последней стекающей с него искрой, ударился о камень и запрыгал вниз, в пустоту. Нежить, кучкуясь и толкая друг друга, жадно метнулась за ним, закрывая перстень своими лохматыми спинами.

– Мой перстень! – крикнула Таня.

– Аve, caesar, morituri te salutant![7] – пафосно донеслось из-под кучи нежити.

Глава 18

Один простой вопрос

Если человек на простой вопрос начинает отвечать длинно, значит, он или путается, или врет. Например, если женщина на вопрос, любит ли она детей, начинает задвигать какую-либо путаную теорию, то что-то тут не так. Та, которая любит, ответит либо «да», либо «терпеть не могу». Единственная известная мне старушка, действительно любившая уличных кошек, скрежетала зубами, когда видела еще одну кошку. Она кормила их двадцать две штуки, и тихо ненавидела.

Таня поняла, что это конец. Через минуту ее разорвут на тысячу мелких Танек, Танюш и Татьяночек. Она издала боевой клич, наклонилась и, выставив вперед твердый лоб, главное свое оружие, пошла в атаку. Первому хмырю она сломала коленную чашечку. Пропустила над головой выброшенную ей навстречу руку мертвяка. Замешкавшемуся вурдалаку врезалась лбом в нос. Тот отпрянул, и Тане удалось прорваться в относительно свободный коридор. Она даже поверила, что сбежала.

В следующий миг кто-то прыгнул на нее из темноты и повис на плечах. Теряя равновесие, Таня пробежала несколько метров и обо что-то ударилась макушкой. Перед глазами заплясали искры. Наполовину оглушенная, она, ломая ногти, отчаянно скользнула пальцами по стене. Ухватиться было не за что. Не удержавшись на ногах и не видя перед собой ничего, кроме своей белеющей ладони, Таня провалилась в открывшуюся пустоту.

Уже кувыркаясь и ударяясь о ступени локтями и коленями, она поняла, что это та самая лестница, о которой говорил Ванька. Непонятно, кто кого нашел – она лестницу или лестница ее, но встреча состоялась. Поначалу Таня катилась не одна. С ней вместе кувыркались два хмыря и настырный упырек с прилизанной челочкой, впиявившиеся зубами в то, что осталось от ее шинели. Вместе они образовывали тесно сплетенный ком. Вскоре Таня приноровилась скатываться так, что вместо нее о ступени ударялись либо хмыри, либо упырек. Она же ухитрялась быть чем-то вроде хитрого масла, притаившегося в бутерброде между хлебом и колбаской.