Третьяков Федорович - Андрейка и лодырь Ромашка
– Не обязательно миллион… Можно и поменьше… да хоть сколько-нибудь!…
– А если у них нет?…
– Найду-ут! – нахально ухмыльнулся Сенечка. – Не может быть, чтоб не было… Не обедняют небось!… Или пускай дают что-нибудь на обмен!…
– Ты нас всех осрамил!…
Но Сенечку ничем не проймешь:
– Вас не касается… Мой зуб, я нашел, отвез…
– Все находили! Я первый нашел!…
– Нашел, да выбросил! Что – нет? А я поднял! Должен получить вознаграждение… у нас всякий труд оплачивается… дураков нет!…
– Жила! Кулацкая морда! – махал кулаками Андрейка. – Спекулянт! Дать тебе…
– Ты не особо… – надулся Сенечка. – Ишь, размахался! Иди к своему дому да махай! Испугал… Завидки берут?
За Сенечкиной спиной появился его старший брат – хулиганистый Васька – и погрозил Андрейке кулаком… Пришлось уйти. А Сенечка из окна еще и дразнился:
– Зло берет – кишки дерет! Зло берет – кишки дерет!…
Когда ребята узнали о позорных поступках Сенечки, они тоже расстроились.
– Ну и крохобор! – удивился Алеха. – Не знали, что он такой!…
– А я знал! – заявил Моська. – Весной мы нашли сухую змеиную кожу… Он, вернее, нашел!… Из нее змея выползла, а она сухая, лежит, как целая!… Мне такая кожа нужна… Я говорю: дай… Он начал жаться, вилять, как змей: то отдаст, то обратно возьмет…
– А мне он вчера дал шесть слив… – припомнил Алеха.
– Притворился! – объяснил Андрейка. – А теперь все выяснилось…
– Больше не будем с барыгой таким водиться! – решил Моська.
– Кто что у него брал, нужно обратно отдать, чтоб не связываться! – предложил Андрейка. – Рассчитаемся и больше знать его не знаем, будто тут вовсе никаких Сенечек не живет!…
– Я б шкурку отдал… – замялся Моська, – но только ее уже нет: спрятал плохо, а брат Федор подсмотрел, достал и растерзал всю… Они, эти маленькие, знаешь какие?…
– Можно деньгами отдать! – посоветовал Андрейка.
– А сколько она стоит?
Стали думать, сколько может стоить сухая змеиная шкурка. Решили, что больше полтинника не стоит, тем более, что была не целая, а половинка.
– У меня только тридцать копеек… – пожаловался Моська.
– Я добавлю! – сказал Андрейка. – Имею свои личные три рубля! Могу каждому одолжить…
Сливы на колхозном рынке стоили двадцать копеек десяток, за них Алеха решил заплатить сам.
Читака у Сенечки ничего не брал, и даже наоборот: Сенечка зажилил у него две книжки.
Собрав деньги, все вместе пошли к Сенечке, постучали в калитку.
– Эй, торгаш! – громко позвал Моська. – Выдь сюда!…
Сенечка вышел на крыльцо и спросил:
– Чего пришли? Опять насчет зуба? Не ваше дело! Сколько говорить?…
– Не за этим мы пришли, спекулянтская душа! – заорал Моська. – Нужен ты нам, разговаривать с тобой! На деньги, сыпь в свою толстую мошну!
– За что?
– За змеиную шкурку и за сливы, – сказал Андрейка. – А то небось у тебя душа болит, скоро с ума сойдешь…
– У меня ничего не болит… – ответил Сенечка, а сам покраснел, и глаза у него бегали, как у настоящего жулика…
Деньги он взял, нахально заметив:
– Ну что ж! Давно бы… Копейка, она рубль бережет.
– Излупить тебя!… – не сдержался вспыльчивый Моська, но Андрейка дернул его за рукав, и все, соблюдая достоинство, ушли.
Сенечка, подумав, захохотал вслед им, подражая артисту, который недавно представлял черта по телевизору:
– Ха! Ха! Ха! Ха!…
– Вот гад! – удивился Алеха. – Нисколько совести нет. Я бы… прямо утопился!…
Однако отверженный обществом Сенечка не только не собирался топиться, а разгуливал по улице, посвистывая и вызывающе поглядывая на ребят.
Вечером к Андрейке пришел Читака:
– Дай гривенник, а то у меня нет…
– Зачем?
– Да Сенечке: он корову пригнал.
Читакинская корова славилась своей красотой и озорным характером. Она любила убегать в лес и бродить там в одиночестве. Читаки дома ругали, что не уследил, и посылали искать. Лучше всех умел ее находить зоркий и хитрый Сенечка, только раньше его приходилось упрашивать, а на этот раз он сам по себе нашел корову и пригнал…
Андрейка дал Читаке гривенник, и тот отнес его Сенечке.
– Ну как, взял? – спросил потом Читаки Андрейка.
– А то не взял!… – ответил Читака. – Он да не возьмет! Еще и мало… Спрашивает: «За что?» Я говорю: «За пригнатие коровы!» А он: «Пригнатие стоит дороже!» Я говорю: «Тогда отгони ее назад, где была, – сам найду…» Он и заткнулся!… Здорово я его, а? Потом еще говорю: «Много с музея содрал?»
– А он?
– «Сколько есть, все мои!» До чего нахальный, прямо как… Кащей бессмертный!
Вскоре явился к Андрейке Моська:
– Давай сорок копеек!… Сенечке нужно отдать за сливы.
– Зачем брал?
– Не я! Стану я у него, у спекулянта, брать, за кого ты меня принимаешь! Брат Федор съел… Двадцать штук! В игрушечное ведерко помещается ровно двадцать штук, я считал! Он же – маленький, ума нет, ему дают – он и ест… Надо теперь рассчитаться, ну его на фиг!…
Отнеся спекулянту деньги. Моська вернулся к Андрейке, рассказать, как все происходило:
– Прихожу, они сидят на завалинке: мать, он, теть Нюша, беседуют о своих кулацких делах… Лариска ихняя тут играет, когда вырастет, тоже, наверно, спекулянтка будет, ох и ушлая девчонка!… Сенечка меня увидал, зачуял, почему я иду, заерзал, как змей!… Я подхожу, как джентельмент: на, говорю, деньги!… За сливы, которые брат Федор ел… Читака научил меня разным кулацким пословицам, я и говорю: «Не имей друзей, а имей сто рублей» Хи-хи-хи!… Они и рты поразевали. Сенечка бормочет: «Шутишь, что ль?» Деньги они не брали, я кинул их на землю, небось потом подберут… Как уже ушел, еще одну подходящую поговорку вспомнил: «Запас есть не просит», но говорить ее было уже поздно, когда-нибудь в другой раз скажу…
И довольный Моська поспешил к Алехе, чтоб и ему рассказать, как остроумно он беседовал со спекулянтами на их спекулянтском языке…
После этого Сенечка перестал посвистывать и нагло расхаживать по улице, больше сидел дома, а завидев ребят, старался им навстречу не попадаться: поворачивал назад или брел в обход…
Вскоре прикатил в отпуск самый старший Сенечкин брат моряк Гена с женой. Все в Шапкине шли его по видать, ребята тоже пошли, интересуясь, как выглядит в моряцкой форме известный всем Гена, который был ни в чем не виноват и к жульническим махинациям брата отношения не имел. Сенечкин отец, дядя Михаил, человек хороший и уважительный, был, очевидно, не в курсе дела и, завидев Андрейку с ребятами, обрадовался:
– Вот она, молодая смена! Сенечка, где ты там? – позвал он. – Иди, друзья к тебе припожаловали! Угощай их московскими конфетами!…
Сенечка, красный и растерянный, вынес какую-то большую красивую коробку, раскрыл ее и пролепетал:
– Вот… Гена привез…
– Налетай, не стесняйся! – ликовал дядя Михаил, но никто не подошел и конфет не взял. Моськин брат Федор шагнул было, вытянув шею и стараясь издали разглядеть, что там, в коробке, но Моська оттянул его обратно…
– Не надо нам… – сказал Андрейка, хоть и не хотелось ему обижать невиноватого дядю Михаила…
– У нас денег нет! – пояснил дерзкий Моська. – Сенечке заплатить! А то потом начнет еще требовать, да жалобы строчить… Ну их, обойдемся!…
– Это… как надо понимать? – оторопел дядя Михаил.
– Он знает! – показал на Сенечку Андрейка, повернулся и пошел, а за ним ребята.
Во дворе у Андрейки они обсуждали этот случай, гадая, что теперь делает окончательно опозоренный Сенечка. Калитка вдруг открылась и в ней показался дядя Михаил.
– Можно взойтить? – спросил он. – Есть разговор…
Дядя Михаил присел на ступеньку, закурил, помолчал, потом сказал:
– Значит, так. Я навел следствие, признался он во всем… Дело, конешно, некрасивое… Прямо скажем, позорный проступок с его стороны…
– Осрамил он нас! – воскликнул Моська.
– Это так… – кивнул дядя Михаил. – Тут правда ваша… Завтра я буду в городе, зайду в музей, принесу извинения, так что считайте – не было ничего… Сам он тоже проявил осознание своего проступка, сильно переживает… Вы со своей стороны должны пойти ему навстречу… Как осознавшему вину!… На первый раз можно простить… имел место, стало быть, капиталистический пережиток… С кем не бывает!
Он ткнул пальцем в грудь Моськи:
– Вот ты намедни отнял у городских ребят бамбуковую удилищу…
– Я как отнял? – гордо возразил Моська. – Я честно отнял… без жульничества всякого! Тут нельзя сравнивать!…
– Какое может быть сравнение!… – поддержал его Андрейка.
– Это конешно… – согласился дядя Михаил. – Поэтому у меня будет к вам такая просьба: на первый раз предать дело забвению… допустить его обратно в свои, значит, ряды!…
