Альберт Иванов - Новые приключения Хомы и Суслика
— Ты ещё не знаешь, кайой я плохой, — и Хома широко развёл лапами. — Во какой! Если б ты знал, каков я на самом деле, ты бы со мной и здороваться перестал.
Ужаснулся Суслик:
— Так далеко у тебя зашло?..
— Ох, как далеко! Я настолько плохой, что мне от этого даже самому плохо, — резал правду в глаза Хома. — Хуже не бывает. Поверь. Уж я-то себя как облупленного знаю.
— И что на тебя накатило? — беспокойно приложил Суслик ему ладошку ко лбу.
— A-а, заметил. Накатило на меня, набежало, нашло, наехало! Надоело врать, понимаешь? Надо хоть перед самим собой честным быть!
— Перед самим собой — это ладно, — немедленно одобрил Суслик. — Но перед другими-то зачем?
Подумал Хома. Поразмышлял.
Чувствует, что лучший друг в чём-то прав. Но не во всём, пожалуй.
— Значит, о себе говори, что хочешь? — усмехнулся он. — А про других, значит, врать надо?
— Зачем уж так впрямую?
— Я по-иному не могу. Я хомяк прямой и говорю всё, что есть, напрямую. Кривые дорожки теперь не по мне! Не видно, что ли, по мне?
Помолчал Суслик и сказал:
— Видно.
— Вот видишь! — засиял Хома, довольный.
— Видеть-то я всё вижу, да не всё одобряю.
— Но ты так и не ответил, надо ли врать о других? Тебе о тебе хотя бы.
— Врать не врать, но ведь и… — помялся Суслик, — и приукрасить меня слегка можно. А?
— Тебя как ни приукрашивай, всё равно ты страшный. Шея длинная, глаза навыкате, пятнистый, как лягушка. Глаза б мои на тебя не смотрели!
— Не ври! — прикрикнул Суслик. — И на меня наговариваешь, и на себя! Сам страшила, — внезапно сказал он, — на себя посмотри!
— Мне на себя смотреть — противно, — упрямо ответил Хома. — Посмотрел я на себя в лужу по пути, аж отшатнулся. Урод из уродов! Даже лужу от меня передёрнуло. Так и зарябило!
— Надо бы тебя к доктору Дятлу сводить, — встревожился Суслик.
— Веди. Я и ему правду в глаза врежу!
Пошли они в рощу Дятла искать.
Нашли наконец.
Дятел, как всегда, очередное дерево от жучков-точильщиков лечил.
— Здорово, носатый! — крикнул Хома.
— Привет, сутулый! — откликнулся Дятел.
— Я-то?
— Ты-то!
— А знаешь, почему у дятлов сотрясения мозга не бывает?
— А не знаешь, почему у хомяков ума нет? — не остался в долгу Дятел.
— Почему? — невольно спросил Хома.
— По той же причине! — свысока ответил Дятел. С берёзы.
— По какой? — тут же пристал к Хоме любопытный Суслик.
— По какой — по такой! — обиженно ответил Хома. — Мозгов нет! Или мало!
— Особенно у хомяковг, — подчеркнул Дятел.
— Грубиян ты, а не доктор, — в сердцах сказал Хома.
— От грубияна и слышу.
— Уши прочисти, долгонос!
— А ты рот вымой, кривляка!
— Я ещё не завтракал. Отчего рот мыть? — изумился Хома.
— От грубости, — метко заметил Дятел.
— Теперь понял, Хома, чем ты заболел? — восхитился Суслик точностью доктора Дятла. — Грубый ты, а не правдивый. Слышал медицинское заключение?
— А может, я правдивый грубиян! — гордо скрестил лапы на груди Хома.
— Таких не бывает, — покачал головой на берёзе Дятел. — А вот грубияны, которые своё нахальство за правду выдают, — такие встречаются.
— Значит, я ещё и нахал? — съязвил Хома.
— А то кто же!
— Так ведь я и о себе, что хочешь, говорю!
— Да ты это нарочно говоришь, а сам желаешь, чтоб тебе возразили.
Ухмыльнулся Хома:
— Ну, а чего ж тогда ты мне не возражаешь? Я плохой, злой, грубый! Ну-ка, возрази попробуй на мою чистую правду.
— Запросто. Ты — небольшой и симпатичный. Слегка ленивый, в меру умный. Скорее, смелый, чем трусливый. Не очень жадный. И сердце у тебя доброе.
— И лёгкие у меня тоже хорошие. Можешь не простукивать, — смущённо пробурчал Хома. Вдруг стало стыдно ему. Нахалу и грубияну.
Но и легко стало. Когда знаешь, чем заболел, сразу легче становится.
— А ты… А Вы, — поправился Хома, — очень умный, знающий и красивый. Такой разноцветный: чёрный, белый, красный. Особенно красное охвостье Вам к лицу!
Теперь и доктор Дятел засмущался от похвалы и даже скрылся в дупле.
А Суслик с Хомой не спеша отправились домой.
Встретились опять по пути и Заяц-толстун, и старина Ёж.
Всем им вслух воздал должное Хома: Зайцу — за солидность, а Ежу — за воинственный вид.
А те настолько растерялись, что ничего не сказали.
— Почему же они промолчали? — озабоченно спросил потом Хома лучшего друга. — Ничего не ответили… — расстраивался он.
— И без того видно, какой ты благородный.
— Ты тоже хорош, — отвёл глаза Хома, вспомнив прежнее. — Пятнистый, как благородный олень.
— Опять врёшь?
— Да не вру я, не вру! Я взаправду сейчас сказал! — стукнул себя кулачком в грудь Хома. — Ну, надо же, никто правду от вранья отличить не может!
С тех пор стал Хома умней. И грубить стал меньше. Кому нужна такая слава — нахала и грубияна! И без того жизнь трудная. Везде опасность подстерегает: и в воздухе, и на земле. То Коршун, то Лиса. А то и Волк!
Только под землёй и можно спокойно жить. Но и там, глядишь, какая-нибудь грубая, ядовитая змея к тебе в нору заползёт!..
Как Хома ленивым был
В ышли на рассвете Хома и лучший друг Суслик из своих нор.
Встали столбиком и озираются, нет ли какой опасности, прежде чем к ручью пробежаться. Попить и даже умыться надо?..
Суслик упитанный такой стоит. Шёрстка лоснится. Отъелся в последнее время.
— Уж больно ты здоров! — восхитился Хома цветущим видом друга.
— He-а, я здорово болен! — сразу же возразил Суслик.
Он справедливо побаивался, что неспроста его Хома хвалит. Наверняка задумал какое-то хлопотное дело, отдуваться за которое придётся тому, кто здоровее.
А Хома знай твердит:
— Ты просто ненормально здоров!
— Я сильно ослабел, — протестовал Суслик.
— Да нет!
— Нет — да! — упорствовал Суслик.
Он всё более опасался, что тут дело не чисто.
И точно. Так оно и вышло.
— Не скромничай, — снисходительно почесал его за ушком Хома. — Давай к нам канавку от ручья прокопаем.
— Зачем? — поразился Суслик. — Чтобы нас затопило?
— Чтобы пить мы могли в безопасности. Не в норы же к себе канавку выкопаем! Пусть она рядом будет. Захотел, высунулся и попил. Каждый день к ручью ходим, рискуем. Вдруг Лиса набежит, вдруг Коршун налетит!
— Чудила ты, Хома! — удивился Суслик, а сам задумался. Ведь и правда неплохая мысль. Даже обидно, что Хома первый надумал.
— Ну как? Согласен?
— Я-то согласен. Да вот согласятся ли твои Лиса и Коршун нас не трогать, пока твою канавку рыть будем?!
Но Хома настаивал. Он любил порассуждать:
— Это смотря как мы рыть будем, быстро или медленно. Если быстро, то они и напасть не успеют. Если медленно, то сцапают — и привет! Давай всё обдумаем, рассчитаем, промеряем.
Обдумали. Промерили. Рассчитали. Заодно и попили из ручья. Умываться, правда, не стали. В другой раз можно дважды умыться.
До ручья оказалось, конечно, много шагов. Но, как ни считай, Сусликовых шагов почему-то было вдвое меньше Хоминых.
— Ишь, какой хитрый! — расшумелся Хома. — Умный какой! Значит, мне вдвое больше копать придётся?
Озадачился Суслик. Действительно…
Внезапно просиял Суслик:
— Ты не понял. У меня рост больше, оттого и лапы длинней. Поэтому твоих два шага за один мой идут.
— Вечно ты меня принижаешь и уменьшаешь, — разбурчался Хома. — Нашёл, чем гордиться.
— Я же не виноват, что таким вымахал! — гордо оправдывался Суслик.
— Выходит, я виноват, что таким дылдой не стал.
— Так будем копать или нет? — закричал Суслик.
— Завтра начнём.
И Хома ушёл в свою нору.
Всю ночь он не спал. Думал. А утром внушительно сказал Суслику:
— Я тут прикинул в уме: раз у тебя лапы вдвое длинней, то тебе надо копать вдвое больше меня. Я один копок сделаю, ты — два копка. Справедливо?
— Чего? — разволновался Суслик. — Совсем наоборот! Раз твои лапы вдвое меньше, то ты должен вдвое больше копать. На один мой копок — два твоих копка!
— Я — два, а ты — один?!
— Ленивый ты, Хома.
— Ленивый? Сам хвастался, что вдвое выше меня, а как до дела дошло, так меня, маленького такого, загружать, да?
Как ни спорили они, как ни рядили, не могли о главном договориться: кому больше другого копать.
И правда — кому?..
Так и не вырыли они канавку.
А впрочем, всё равно ничего бы не вышло. Ни за что не дали бы им копать те же Лиса и Коршун. Ни днём ни ночью.
Тем более, по ночам ещё и Сова с Филином, как известно, не спят — бессонница. Да и Волк рыщет не хуже Лисы. А может, лучше и больше. У него тоже лапы длинней.
И вообще, как считал Хома, с Сусликом на пару копать — неблагодарный труд. Скорее всего, он бы канавку только до своей норы довёл. Она к ручью чуточку ближе. Стал бы он тебе дальше рыть! Сказал бы: «Моя нора с краю». И хоть трава не расти!
