Алексей Налепин - Сказки народов Европы
А королевич подрос тем временем и на дочке восточного короля женился.
Свадьба была богатая, за столом всем местечко досталось, а бывший бедняк там чардаш[61] отплясывал, да не по-вашему, а как у них в деревне танцуют.
Может, еще и нынче пляшет, если не притомился. Завтра, может быть, и к вам в гости нагрянет.
Глупый Ишток
Венгерская сказка
В обработке Э. Бенедека. Перевод Е. Малыхиной
ил на свете бедный человек, и было у него три сына. Ничего не нажил бедный человек, кроме быка одного, помер — только быка и оставил сыновьям в наследство. Да лучше б вовсе не оставил ничего, потому как сыновья извелись, голову себе ломая, как им быть, как быка на три части делить. Младший сын, Ишток, — его все глупым Иштоком звали за глупость — предложил братьям быка забить, а мясо продать и разделить деньги поровну. Но разве же старшие братья будут согласны, если дурак что предложит! Да только и сами они ничего придумать не могут, а кормить быка не хотят, каждый на другого кивает: поди ты ему корма задай, бык-то не только мой, но и твой. Совсем отощала бедная животина, одни ребра торчат.
Наконец сговорились на том, что все трое построят быку по хлеву: в чей хлев бык по своей воле зайдет, тому и владеть им. Засучили рукава, строить принялись. Два старших брата, каждый — ума палата, каменные хоромы соорудили, в каких и герцогу пожить не зазорно, а Ишток, глупая голова, наломал веток зеленых и сплел из них сараюшку. Старшие братья смеются, над меньшим потешаются: дурень ты, дурень, сперва найди такого быка-дурака, вроде себя самого, тогда и жди, чтоб к тебе он пошел!
Ну, слово — не дело… Когда все трое управились, быка во двор выпустили. Дни стояли как раз погожие, теплые. Хлестнул бык хвостом, пробежал по двору и вдруг — что уж там взбрело ему в голову — забежал в сараюшку Иштока.
Так и случилось, что бык глупому брату достался. Старшие братья злятся, а младший, ни слова не говоря, повесил котомку себе на шею и погнал быка в город продавать. Шел он, шел, березу увидел. А тут ветер поднялся, качает березу, стонет она, потрескивает. Остановился Ишток, задумался: что говорит береза? И надумал, глупая башка, что береза спрашивает:
— Крр… крр… дорого ль отдашь?
— Тебе отдам за сто форинтов, — отвечает Ишток березе.
— Крр… крр… согласна, — говорит береза.
Привязал Ишток быка к березе, стоит, денег ждет. А береза, конечно, денег ему не дает.
— Эй, кума, выкладывай денежки, — кричит ей Ишток.
Но береза скрипит, кряхтит под ветром, и слышится Иштоку:
— Крр… крр… завтра отдам!
«Что ж, можно и завтра», — подумал глупый Ишток и вернулся домой. Братья его спрашивают:
— Ну, дурак, за сколько быка продал?
— За сто форинтов.
— И кто ж купил у тебя?
— Да береза одна.
Повалились братья со смеху, по земле катаются, за животы держатся, но глупый Ишток обижаться не стал. Назавтра пошел он к березе, а от быка одни кости остались да веревка — в ту же ночь его волки съели. Стал он опять у березы деньги просить, а она ему:
— Крр… крр… завтра отдам!
Завтра так завтра. Ушел Ишток домой. На другой день тот же ответ: «Крр… крр… завтра отдам!»
Так три недели прошло. Тут уж и дурня зло взяло, подхватил он топор, подошел к березе и говорит:
— Отдай деньги, не то срублю тебя!
— Крр… крр… завтра отдам!
— Ах, ты вот как?! Ну, погоди же!
Размахнулся он топором и всадил его березе в бок — так и застонала, бедная. Потянул глупый Ишток топор назад, а из насечки золото посыпалось. Нападало его столько, что Ишток котомку под завязку набил.
— Значит, хорошо я делал, что не спешил, вон сколько процентов набежало!
Пошел он домой, взял ведро, из какого лошадей поят, высыпал туда золото, ситом накрыл, поставил под навес. Братья диву дались: откуда дурак столько золота взял? Но еще больше тому дивились, что полоумный их братец к золоту и не прикасается, на одной мамалыге[62] живет, как и прежде.
— А ведь он, дурак, и не знает, что с деньгами делать! — сказал старший брат среднему.
И сговорились они золото выкрасть: уж им-то объяснять не надо, на что деньги нужны!
Выбрали они золото из ведра, а в ведро пшеницы гнилой наложили доверху. Заглянул однажды Ишток в ведро, видит — было золото, да сплыло! Но глупый парень горевать не стал, обвязал ведро сверху скатеркою и пошел «пшеничное снадобье» продавать. Пришел в деревню, кричит:
— Покупайте пшеничное снадобье! Покупайте!
Деревенские его спрашивают:
— Эй, парень, а что же оно такое?
— Снадобье очень хорошее, — говорит им Ишток, — от него и полумертвый на ноги встанет, едва испробует.
Эх, сколько народу тут набежало! Каждый хочет чудесного снадобья хоть малость купить. Открыл глупый парень ведро, а оттуда как шибануло в нос, осмеяли люди дурака и разбежались все кто куда.
Под вечер пришел Ишток в город, постучался в богатый дом, попросился на ночлег. Впустили его, а ведро он в сарае поставил. Свиньи запах гнилой пшеницы учуяли, в сарай забрались да и сожрали все без остатка. Увидел утром парень, что ведро пустое, шум поднял. «Я, — говорит, — казначей короля, сейчас же к королю пойду, расскажу, как золото его драгоценное украли в этом доме». Испугался знатный вельможа и, чтоб задобрить слугу королевского, столько денег дал, что парень едва унес их.
Вернулся он домой, денег приволок больше прежнего, братья надивиться не могут.
— Где ж ты этакое богатство раздобыл?
— Да вот, снадобье то пшеничное распродал, — ответил Ишток.
Братья дальше слушать не стали, каждый набрал гнилой пшеницы в ведро, и заспешили они в деревню соседнюю. Идут по улице, кричат во все горло:
— Кому пшеничного снадобья? Кому пшеничного снадобья?
Сбежался народ, надавали тумаков братьям, едва унесли ноги. Подались было в другую деревню, но и оттуда вырвались битые.
Братья и прежде-то на дурака-брата косились, а теперь и вовсе в ярость пришли. Сговорились они его погубить, пошли к старосте и насказали, будто младший брат с чертями якшается, как ни уйдет из дому, всякий раз гору денег приносит, а теперь родную деревню напрочь истребить задумал. Староста им поверил, вся деревня поверила тоже: уж верно, без чертей не обошлось, коли Ишток такие чудеса откалывает. И порешили на сходе посадить Иштока в бочку, днище забить и бросить бочку в воду возле запруды. Сказано — сделано: посадили дурака в бочку, днище забили и поставили бочку у церкви. Дело-то в воскресенье было, вот и подумали люди: «После службы отнесем бочку на гать и в воду бросим». С тем все в церковь пошли.
А Ишток в бочке сидит да кричит:
— Зря стараетесь, меня вам не уломать! Сказал, не буду губернатором и не буду! Ни за что не соглашусь!
Проезжал тут как раз барин большой, карета четверней запряжена. Слышит барин, кто-то из бочки кричит. Остановил лошадей, из кареты вылез, к бочке подошел, спрашивает:
— Что это вы кричите, земляк?
— А то, что в губернаторы не пойду, хоть повесьте!
— Не надо шум подымать, земляк, вылезайте лучше из бочки скорее, одеждою обменяемся, а я вместо вас в бочку сяду. Лошади, карета — все теперь ваше!
Так все и сделалось, как барин пожелал. Вылез Ишток из бочки, барин вместо него влез. Сел Ишток в карету и укатил, а барин дождался, когда народ из церкви пойдет, и ну кричать во все горло:
— Люди, я передумал! Согласен губернатором быть!
«Будешь, будешь, как среди рыб очутишься!» — ухмыляются люди, но помалкивают; подняли бочку, отнесли на гать и бросили в воду.
Думал честной народ, что Иштоку конец пришел, будет знать, как с чертями водиться. С легким сердцем повернули назад, в деревню. Глядь, навстречу Ишток в карете катит, четверней управляет, кнутом лихо щелкает. Заохали люди, заахали.
— Где ж ты карету такую нашел? — спрашивают.
— Как это где? Под гатью, — отвечает Ишток заносчиво. — Там их видимо-невидимо, на всю деревню хватило бы. Не верите, сами поглядите, гляделки откройте пошире!
Народ валом за ним повалил, а Ишток вдоль берега катит, карета его в воде отражается, видят люди на дне лошадей, карету, совсем ума лишились от жадности.
— Глядите, глядите, и впрямь там упряжки не хуже! — галдят. — А ну-ка, попытаем счастья!
И попрыгали в реку, все, как один, да еще каждый другого норовил оттолкнуть. Все попрыгали, и звонарь, и пастор, одна пасторша наверху осталась, куда уж ей-то с клюкой! А прочие так ко дну и пошли, на воде только шляпа пастора плавает, поля-то у ней широкие, вот и не утонула. Видит пасторша шляпу мужнину, клюкой ее в воду заталкивает, уговаривает:
— Глубже ныряйте, глубже, муженек дорогой, выбирайте все самое лучшее!
Так и сгинули все, за дармовым добром погнались, ни один не вернулся.
