Евгений Клюев - Сказки на всякий случай
Но предмет лежал на столе и был синий. И обещал возвращаться.
Тогда все пошли на улицу — убедиться в том, что Синего Бумеранга не бывает. А сам Синий Бумеранг при этом держали в руке — и он в руке синел и делал вид, что бывает. И бывал. Но Мама сказала, что забросит его сейчас куда подальше и что он никогда больше не вернётся. А маленький сын, От Горшка Два Вершка, немедленно заплакал и сказал, что ему жалко Синий Бумеранг и что пусть он вернется.
Тут Мама забросила Синий Бумеранг куда подальше, а он сделал в воздухе круг почёта и вернулся к ней в руки — Мама даже вся перепугалась. Потом Папа бросил Синий Бумеранг изо всех сил так далеко, как только мог, и вскоре тоже весь перепугался — потому что Синий Бумеранг и к нему вернулся. И к тому, который От Горшка Два Вершка, вернулся. Только тот, который От Горшка Два Вершка, вообще не перепугался: он‑то знал, что Синий Бумеранг вернётся. И Синий Бумеранг стал жить в доме счастливой семейной жизнью.
В доме его любили, потому что он всегда выполнял свои обещания и делал как в словаре. Сказано: «возвращается» — и он возвращался.
А другое ничего и правда не возвращалось: уж за этим‑то тот, который От Горшка Два Вершка, стал теперь специально следить! И очень скоро понял, что взрослые правы и ничто никогда не возвращается.
Например, один раз кот (он был до того толстый, что ему даже дали такое специально большое имя — Кирилл‑и‑Мефодий) забылся и сожрал синего попугайчика. И тот, который От Горшка Два Вершка, долго сидел перед котом и просил синего попугайчика вернуться — раз он тоже синий, как Синий Бумеранг. Но синий попугайчик так никогда и не вернулся назад из кота… наверное, очень обиделся.
И не только синий попугайчик — много чего никогда не возвращалось. Пропал, скажем, велосипед — и никогда не вернулся. Потерялся мамин тапочек левый — и тоже никогда не вернулся. Только Синий Бумеранг всегда возвращался. Правда, краска с него стёрлась — и он теперь возвращался не синий, а почти белый, но это всё равно. Его продолжали называть Синий Бумеранг — и многие даже удивлялись: чего это Вы его называете «синий», когда он белый!
Но однажды, наверное, устал и Синий Бумеранг. Тот, который был уже От Горшка Довольно Много Вершков, запустил его совсем далеко в небо… и пропал с тех пор Бумеранг. Ветер был сильный… даже некоторые синие бумеранги с таким не справились бы. А наш Бумеранг был почти белый — и он уж точно не справился. Тот, который От Горшка Довольно Много Вершков, долго ждал его, но не дождался. И ушел домой. А Родители сказали:
— Теперь видишь? Мы же говорили, что ничто никогда не возвращается… Вот и от тебя детство ушло— вместе с Синим твоим Бумерангом. Ушло и уже никогда не вернется.
Скоро того, который От Горшка Довольно Много Вершков, вообще перестали так называть… а потом вообще стали называть Инженер‑Конструктор‑Точного‑Машиностроения. Это было большое имя — ещё больше, чем у толстого кота Кирилла‑и‑Мефодия, — и оно очень смешило того, который… м‑да, который его носил. Но он всё равно носил его с удовольствием, потому что строил разные хитроумные машины. Хитроумные машины эти должны были отправляться в неведомые дали и возвращаться назад. И они даже сначала возвращались, но потом переставали и тоже не возвращались — как всё вокруг. Как детство, как юность, как зрелость… как Синий Бумеранг.
— Береги каждую минуту твоей жизни, — говорил Инженер‑Конструктор‑Точного‑Машиностроения, который теперь носил ещё одно имя, тоже довольно большое — Дедушка‑по‑Маминой‑Линии, — своему внуку. Внук его был маленький — от горшка два вершка. — Береги каждое мгновение… потому что ничто никогда не возвращается. Всё проходит, всё исчезает, всё улетучивается. Жизнь — это место, где со всем прощаются навсегда.
Но Маленький Внук не верил Дедушке‑по‑Маминой‑Линии: тот был всегда очень грустный, а грустным — чего верить? И ещё Дедушка‑по‑Маминой‑Линии всё время читал газеты — тем, кто читал газеты, Маленький Внук тоже не верил.
Вот и в это утро Дедушка‑по‑Маминой‑Линии сидел в саду под цветущей яблоней и читал газету. Перед ним стоял уже остывший кофе и лежал недоеденный бутерброд с вареньем: вообще‑то Дедушка‑по‑Маминой‑Линии очень любил бутерброды с вареньем, однако на сей раз что‑то в газете, наверное, совсем отвлекло его внимание от бутерброда.
Но внезапно Дедушка‑по‑Маминой‑Линии выронил газету из рук… То есть даже не выронил: она просто была вышиблена каким‑то предметом, который Дедушка‑по‑Маминой‑Линии теперь вместо газеты держал в руках.
— Что это? — закричал Маленький Внук, подбегая к Дедушке‑по‑Маминой‑Линии.
— Синий Бумеранг, — ответил тот.
— Он не синий, — возразил Маленький Внук, разглядывая совсем потерявший цвет и изрядно потрёпанный треугольник.
— Присмотрись к нему, — сказал Дедушка‑по‑Маминой‑Линии и весело улыбнулся. — Присмотрись — и ты увидишь, что он самый синий на свете.
Тут Маленький Внук присмотрелся сначала к весёлому Дедушке‑по‑Маминой‑Линии, которому он теперь верил, а потом к Бумерангу.
И Бумеранг был действительно самый синий на свете.
ШАРИКОВАЯ РУЧКА НА ДВА КИЛОМЕТРА
Конечно, не стоит думать, что Шариковая Ручка была длиной два километра… таких длинных шариковых ручек, наверное, всё‑таки не бывает. А то, что на ней было написано «2 км», означало следующее: если вести этой ручкой одну непрерывную линию, то длина линии составит два километра. При том, что два километра, понятное дело, большое расстояние. Средним шагом человек может пройти два километра только за полчаса. А если ещё тащить за собой шариковую ручку и вести ею непрерывную линию… даже и получасом явно не обойдёшься!
— Два километра! — восхитилась Струйка‑Пара‑над‑Чашкой‑Кофе. — Мне столько никогда не пролететь… истончусь до невидимости.
— Подумаешь! — сказала Прозрачная‑Линейка‑Длиной‑Двадцать‑Сантиметров. — У неё же шарик внутри, у ручки этой: катись да катись себе… Будь у меня внутри такой шарик, для меня и десять километров было бы не расстояние. И для Вас было бы не расстояние, будь шарик у Вас внутри.
— У меня внутри… шарик? — растерялась Струйка‑Пара‑над‑Чашкой‑Кофе и подумала, что более дурацкого предположения ей ещё никогда не приходилось слышать.
Шариковая Ручка улыбнулась и промолчала: глупо было возражать. Само собой, никто не собирался вести ею непрерывную линию длиной два километра… нет на свете таких сумасшедших! Ею собирались писать, а это совсем другое… Представьте себе — написать целых два километра разумных слов… те самые два километра, которые средним шагом человек может пройти только за полчаса! Это много.
И Шариковая Ручка сосредоточилась. Однако в первый день ею написали всего одно слово — «Конечно». Шариковая Ручка подождала: вдруг напишут что‑нибудь ещё — но, так больше ничего и не написав, её положили на стол и там забыли.
— Интересно, сколько уже метров прошло? — подумала Шариковая Ручка и попыталась вытянуть слово «Конечно» в линию. Разумеется, ей это не удалось — и, вздохнув, Шариковая Ручка принялась ждать следующего раза.
— Чего ж Вы не катитесь? — спросила Прозрачная‑Линейка‑Длиной‑Двадцать‑Сантиметров. — В Вас же ещё минимум сантиметров двадцать осталось!
«Двадцать сантиметров? — про себя ужаснулась Шариковая Ручка. — Вот уж никогда не думала, что «Конечно» — такое длинное слово! Но если это так, то меня хватит, пожалуй, только на точку… или нет, на восклицательный знак. Как быстро проходит жизнь!»
Она ещё раз посмотрела на написанное ею: «Конечно». А что… очень даже неплохая мысль! Ради такой мысли и жизнь прожить не жалко. Вот только бы ещё восклицательный знак — и тогда всё в порядке.
Впрочем, хватило её на гораздо больше, чем восклицательный знак, не говоря уж о точке. На следующее утро её повертели в руках и, поставив после слова «Конечно» запятую, написали «не»…
«Вот и всё, — сказала себе Шариковая Ручка. — Я сделала что могла… и, пожалуй, даже больше, чем могла. Получилось не очень хорошо и совсем коротко, но всё‑таки получилось!»
Тут она ещё раз с большим удовольствием прочитала: «Конечно, не»… — и решила, что это, в общем‑то, гораздо лучше, чем просто «Конечно».
«Интересно, осталось ли во мне хоть сколько‑нибудь сантиметров? — подумала она, замечая, что её снова кладут на стол. — Хотелось бы всё‑таки восклицательный знак. Или, на худой конец, точку».
— Прощайте, — сказала вдруг Прозрачная‑Линейка‑Длиной‑Двадцать‑Сантиметров, явно обращаясь к Шариковой Ручке. — Теперь в Вас и двадцати сантиметров нет, это уж как пить дать! И шарик не поможет…
— Вы о каком шарике? — спросила Новая‑Струйка‑Пара‑над‑Чашкой‑Кофе: она только что появилась на свет и вообще не поняла, о чём тут идет речь.
