Тоон Теллеген - Они еще спали

     Он собрал лоб  в гармошку и  хмуро подумал: "И тогда? Что тогда-то? Ну, пройдусь вприсядку...... ну и что с того... "

     Он пожал плечами, глубоко вздохнул, заложил хобот за шею, откинулся на спину и уснул.

     Так  и  спали они, в траве, теплым летним днем, Белка  и Слон. А солнце светило, и неугомонная Ласточка расчерчивала небо резкими зигзагами.

     УЛИТКА И ЧЕРЕПАХА РЕШИЛИ ВМЕСТЕ ОТПРАВИТЬСЯ НА ПРОГУЛКУ.

     - Уж мы-то с тобой нога в ногу зашагаем, - сказала Черепаха.

     - Надеюсь, Черепаха, - ответила Улитка. - Ох, надеюсь.

     Накануне  Черепаха забегала к  Улитке, и  они обсудили  маршрут. Было решено  сходить  проведать розовый куст - тот, что цвел под буком, напротив Улиткиного домика.

     Этой ночью они улеглись  спать неподалеку друг от друга - Улитка у себя домике, Черепаха - под своим панцырем.

     Первой  проснулась  Черепаха. Она  высунула   голову  из-под  панцыря, увидала, что солнце уже встало, и тихонько постучала в стенку Улитки.

     - Улитка... - позвала она негромко.

     Спавшая  безмятежным  сном Улитка подскочила  так, что  пробила  крышу домика и рухнула на него сверху. И крыша и стены разлетелись в щепки.

     Бледная  и  подавленная, восседала она среди обломков. Черепаха стояла рядом и мямлила, что это не входило в ее намерения...

     - Ах! -  воскликнула Улитка. - И куда  так торопилась, и  зачем в стенку молотила!

     - Ну а как же наша прогулка? - спросила Черепаха.

     - Прогулка, прогулка... - проворчала Улитка. -  Ну не так же сразу-то...

Я, Черепаха, так сразу не люблю. У меня очень большое  предубеждение  против "сразу".

     Черепаха уставилась себе под ноги и прошептала:

     - Мне очень жаль.

     - Ах, тебе жаль... -  проговорила Улитка  с горечью. - Жалость - то же самое, что торопливость, а? - Ее трясло. - Видишь, как меня пробирает? - не унималась она. - Я ведь  вообще никогда не дрожу. А все из-за твоей жалости.

Нет, Черепаха, против  жалости  у меня такое же предубеждение, как  и против "сразу".

     Черепаха молчала.

     - Ну, и что теперь? - спросила Улитка.

     Черепаха понурилась, и они долго  сидели рядом  в  траве, не говоря ни слова.

     В полдень мимо них прошел Жуктор. Его вызвали чинить кого-то, кто ночью неожиданно взорвался.

     - Тю-тю домик? - спросил он.

     - Угу, - ответила Улитка.

     - Чинить будем? - спросил Жуктор.

     - Оно бы неплохо, - сказала Улитка.

     Немного погодя домик Улитки был опять в полном порядке, и оказался даже лучше, чем прежде, поскольку Жуктор выкрасил его красной краской.

     - А это еще зачем, красным-то? - неуверенно спросила Улитка.

     - Это знак, - сказал Жуктор. - Для тебя.

     - Для меня? - спросила Улитка. - Вот так вот прямо для меня?

     Но Жуктор уже отправился по своим делам.

     Улитка забралась в домик, ощупала стены, выглянула в окошки и вернулась на улицу. Черепаха по-прежнему сидела на травке.

     - Я   получила  знак, Черепаха, -   сказала  Улитка, бросив  на   нее многозначительный  взгляд. Черепаха  промолчала. "А  я  вот  чего-то  никогда ничего не получаю", - подумала она.

     Солнце  уже  клонилось  к  закату, и  они решили отложить  прогулку на неопределенное время и, возможно, - добавила Улитка, - на никогда.

     - Ну, тогда я пошла, - сказала Черепаха.

     Улитка стояла  в  дверях  своего  ярко-красного  домика  и  смотрела на Черепаху.

     - Пока, Черепаха, - сказала она. - Отныне торопись малость помедленней.

     Черепаха неумело скрипнула зубами и поплелась домой.

     Сгустился туман, и  солнце  скрылось  за деревьями. "Невезучая  я", - подумала Черепаха.

     Но внезапно настроение у  нее приподнялось. "Вот  она я  какая, стало быть, -  подумала  она, -  невезучая. "  Она  изо  всех  сил  старалась  не торопиться. "Невезучая, одним словом. С Улиткой такого никогда не случается! Мне ли того не знать. "

     БЕЛКА И ЛЯГУШКА сидели  в  камышах  на  берегу реки и рассуждали насчет спать и не засыпать  и проспать и не  хотеть спать и  проспаться и заснуть и так далее и тому подобное.

     - Я люблю засыпать с кваком, - сказала Лягушка. - Я, Белка, себя  в сон уквакиваю. Это  очень  приятно. Но, разумеется, для  этого  нужно  уметь квакать...

     Она посмотрела на Белку с некоторым снисхождением.

     - Да, - сказала Белка.

     - В особенности, - продолжала Лягушка, - люблю я по вечерам чего-нибудь веселенького  восквакать. Но  не всегда получается. И это мне очень странно, Белка. Иногда вот прямо душа поет, а выквакивается сплошной мрак. И все-таки я - королева квака!

     Она поднялась на задние лапки и озадаченно уставилась на Белку.

     - А иначе и быть не может! - сказала она.

     - Да где же нам знать, - вздохнула Белка.

     - Нигде, - согласилась Лягушка и  снова уселась. Плечи ее опустились. - Я бы очень  хотела всквакнуть что-нибудь такое меланхолическое, - сказала она, - когда туман, или там снег идет... Тогда это  совсем другое дело. Но вот по вечерам, на сон грядущий... У тебя такое бывает?

     - Чего?

     - Когда ты чему-то не хозяин, а сам знаешь, что все-таки хозяин.

     - Бывает, - сказала  Белка и подумала: "Мои мысли, им-то я  никогда не хозяйка, они живут сами по себе, кишат, суетятся... будто я тут вовсе ни при чем! ".

     Но вслух она ничего не сказала.

     Помолчав, Лягушка заметила:

     - Чудно.

     Солнце скрылось за макушками деревьев.

     - Ага, - согласилась Белка.

     - А иногда я и просыпаюсь от квака, - сказала Лягушка. - И вот тогда все начинают причитать - вот, дескать, всю ночь проквакала, спать не давала...

     Она глянула  на  Белку, но  та  смотрела  на  водную  рябь в  зарослях тростника.

     - Страшного-то в этом, конечно, ничего нет, - продолжала Лягушка. - Хотя и хотелось бы мне узнать, что это я там во сне квакаю... Ну да что ж...

     Она  задумчиво  смотрела на прибрежные  волны  и тихонько напевала  про себя.

     Вдруг она встрепенулась.

     - Ну нет, -- воскликнула она. - Опять  я  тут квакаю сама не знаю чего.

Вот дела! Вот странно!

     Они замолчали. Лягушка широко раскрытыми глазами глядела на воду, Белка зевала.

     - Квакство, Белка, - сказала  Лягушка, - это умом не понять. Это, может быть, самая непонятная штука на свете.

     Белка кивнула.

     Лягушка подскочила, издала громкий вопль, шлепнулась в воду и с веселым кваком поплыла на другой берег.

     - Я - королева квака! - вопила она. - Королева самой непонятной штуки на свете!

     Белка прокашлялась, подумала  про мед  и про горизонт и про неожиданные письма с приглашениями в гости от разных незнакомых зверей, и сказала:

     - Ну.

     ЖУК НИКАК НЕ МОГ УСНУТЬ.

     Он ворочался с боку на бок под своим камнем на краю леса.

     "А я знаю, почему, -  думал он. -  Это потому, что  завтра  я впаду в меланхолию".

     Он и сам не знал, с чего бы  это  ему было впадать в меланхолию. Но то, что он в нее впадет, он знал точно.

     Он нахмурил брови и  подумал: "Может, мне потому не спится, что  у меня уже  сейчас меланхолия, от одной мысли о  том, что завтра я в нее впаду? Да ну, вот еще. Ведь сейчас у меня никакой меланхолии нету".

     Его  мысли застыли на мгновение, будто  перед  командой  "кругом", или, скорее, сжались, как пружина перед выстрелом.

     "Так что пока-то я в полном порядке", - думал он неуверенно.

     Он  встал, глубоко  вздохнул  и  прошелся  вприсядку, распевая: "Как хорошо"!

     Но, выдав  коленце-другое, он застыл как вкопанный. "Ну вот ведь ерунда какая, - подумал  он, - сейчас  я пляшу, а утром  - нате  вам, меланхолия. И никакого тебе веселья! Разве это жизнь? "

     Он покачал  головой, вновь улегся и повернулся на бок. Его  меланхолия стояла у него перед глазами. Она надвигалась на него, как громадное облако, как  всемирный потоп. "Да, - думал он, - вот на что это похоже, на  мрачный потоп, на большое черное наводнение".

     Он  вновь  улегся на  спину  и  уставился из-под камня  на звезды. Они переливались  и подмигивали. "Завтра они померкнут, - сказал  он себе. - Вот увидишь. - Он тяжко вздохнул. - Вот только пожалуйста  без тяжких вздохов, - тут же подумал он. - Завтра еще навздыхаешься".

     Он попытался  больше не вздыхать  и не глядеть озабоченно  и  не бровей хмурить.

     Вот  так  и  лежал он на  спине, в темноте, в  ночь  накануне  прихода меланхолии.

     Это была длинная, изнурительная ночь.

     "Если я утром припомню все то, что со мной сейчас делается, - думал он, - я только присвистну от удивления. Сейчас-то лежу  себе, забот не  знаю... "

Он  присвистнул. И тут же подумал: "Нет, это я оставлю на  завтра. А сейчас только кивну". Он кивнул.