Михаил Каришнев-Лубоцкий - Каникулы Уморушки
– Тебе что хотелось бы получить? – спросила Светлана Николаевна гения сцены, для которого писал роли сам А.С. Пушкин. – Плейер или «дипломат»?
– Конечно, плейер!
– Ты его получишь, – тут же заверила Петю Барабанова. – Директор школы так и сказала: «Плейеры – в первую очередь приглашенным!»
– Так и сказала? – недоверчиво выдохнул Брыклин.
– Да, так и сказала, – снова подтвердила учительница.
– Ну что ж, я подумаю…
– Думать уже некогда, Брыклин. Послезавтра в десять тридцать репетиция. – Светлана Николаевна сделала небольшую паузу и спросила:
– Где наша школа расположена, знаешь?
– Знаю, – ответил Брыклин. – На трамвае нужно ехать до Новокуличанска, а там пешком метров сто.
– Триста, – поправила Барабанова Петю. – Но это все равно рядышком. Так ты приедешь к нам?
Брыклин пожал плечами:
– Я подумаю…
– Ну, думай, думай. – Барабанова улыбнулась и стала прощаться. – Ладно, Брыклин, уже поздно, я спешу. До скорой встречи! Не забудь: репетиция в десять тридцать!
И Светлана Николаевна быстро зашагала к трамвайной остановке.
Глава шестая,
в которой Альтер Эго подает голос
А Петя Брыклин стал думать. Хотя, если сказать по совести, и думать-то тут было нечего: желанный приз – это, конечно, здорово, но выступать за чужую школу, предавая при этом свою, это, без всякого сомнения, свинство. Петя был смышленый мальчик, и он быстро обо всем догадался.
– Ну уж нет, – сказал он решительно самому себе, как только бывшая воспитательница оставила его в покое. – Предателем я не был и не буду. А плейер мы еще купим!
И он, взбодрив себя довольно зыбкой надеждой, зашагал домой. Но дома, стоило ему только уединиться в своей комнате, дурные мысли снова приползли к нему: «Купят тебе плейер, держи карман шире!.. У мамы сапог зимних нет, у папы шапка старая… А ты – плейер! – И никакое это не предательство, а взаимовыручка. Тебя кто попросил? Твоя бывшая воспитательница. А ты ее за воспитание так благодаришь?»
Петя мотнул головой, и дурные мысли вылетели из нее на некоторое время.
– Не уговорите, не таковский я… – прошептал Брыклин и подошел к окну, чтобы хоть как-то отвлечься.
За окном было уже темно, внизу у второго подъезда тускло светила лампочка в сорок ватт, по-братски делясь освещением с первым – Петиным – подъездом. Обычно ее здорово выручала луна, но сегодня на небе висел тоненький месяц и, если он и светился, то не столько светом, сколько худобой и прозрачностью. Черные листья тополей тихо шуршали под окнами, навевая на Петю печаль и тоску.
«За две школы выступать нельзя: все равно одна победит, а другая проиграет… Скажут, нарочно так сделал… Да и не получится за две школы: репетиции тут и там в одно время. Разорваться что ли?»
Подумав о разрывании себя на две части, Брыклин вспомнил об Альтер Эго.
– Ну, что молчишь? – спросил он мысленно второе «я». – Советуй, как поступить!
– По-совести, – ответил вдруг Альтер Эго.
– А это как?
– Не притворяйся, сам хорошо знаешь.
– А если я так не хочу? Если мне хочется плейер получить?
– Тогда потеряй совесть – и никаких проблем!
Брыклин сжал зубы от злости и сердито хмыкнул:
– Молчи, совестливый! Тебе-то плейер не нужен! Тебе вообще ничего не нужно, поэтому и выступаешь!
Он передразнил второе «я»:
– «Совесть-совесть!..» А если бы ты с руками-ногами был, не так бы пел!
– Ну что ж, смотри сам, Петька… А меня больше не спрашивай, – и Альтер Эго умолк.
– Выключился, учитель… – проворчал Петя Брыклин уже вслух и отправился на кухню пить чай.
– Ты что, Петенька, не ложишься? – спросила его Виолетта Потаповна. – Уже поздно.
– Не спится что-то… – Петя присел за стол рядом с бабушкой и лениво, без всякого аппетита отпивая душистый чай, спросил немного невпопад:
– Когда тебя просят доброе дело сделать, то надо его делать или нет?
– Конечно, нужно! – отозвалась бабушка.
– А если из-за этого других людей подведешь?
– Тогда, конечно, не нужно.
Петя вздохнул: «Ловко получается: и так, и так плохо! Кого-нибудь да обидишь…»
– А в чем дело, Петечка?
Но Брыклин не стал делиться с бабушкой своими проблемами. Допив чай, он пожелал Виолетте Потаповне спокойной ночи и поплелся к себе в комнату, где дурные мысли вновь накинулись на него с особой яростью: «Спи, спи, Петечка!.. А плейера тебе не видать! Светлана Николаевна так на тебя надеется, а ты ей неблагодарностью ответишь? Молодец, хороший воспитанник! Плейеров хороших в продаже может долго не быть, а тут – через неделю, задаром! Плейер пока только у Кузнечикова есть, а тогда и у тебя будет. Кузнечиков от зазнайства враз вылечится! А ты зазнаваться не будешь, ты сам плейер поносить дашь! И друзья тебя поймут и простят. Соглашайся, Петя, соглашайся!..»
Брыклин подошел к окну, взглянул на далекий, просвечивающийся насквозь месяц, прислушался к чуть слышному отсюда перестуку колес пассажирского поезда и тихо, боясь признаться в этом самому себе, согласился…
Глава седьмая,
в которой Маришка и Уморушка приходят к важному решению
Уморушка приехала в Светлогорск как и обещала: в ночь, когда народился месяц. Калина Калиныч не стал провожать ее до города, – другие дела и заботы удержали его в Муромской Чаще, – но взял с внучки клятву, что Уморушка будет сидеть тихо-смирно в вагоне до тех пор, пока не приедет на место.
– Иначе смотри, егоза, вмиг лишу чародейной силы! – пригрозил старый лешак, усаживая свою отличницу на поезд.
– Буду сидеть, как приклеенная! – пообещала Уморушка. И тихо прошептала: – Анды-шаланды-баланды…
– Что? – не расслышал Калина Калиныч. И, не дожидаясь ответа, добавил: – В окно не высовывайся, а то ветром утянет!
– Теперь не высунусь… – угрюмо ответила внучка, – до самого Светлогорска…
Она поерзала на жесткой вагонной лавке и еще печальнее повторила:
– Точно, деда, не высунусь, это уж как пить дать!
– Ну и хорошо, ну и славно…
Тепловоз взревел, и состав, набирая скорость, покатил по рельсам.
– Приветы, приветы всем передай! – запоздало выкрикнул Калина Калиныч и, достав из кармана расшитый узорами платочек, замахал им вслед уносящим любимую внучку вагонам.
Маришка и Иван Иванович встретили Уморушку цветами и поцелуями, а потом повели ее домой. Несмотря на поздний час, они устроили приехавшей на каникулы юной лесовичке праздничный ужин с тортом, пирожными, мороженым и лимонадом. Уморушка пробовала все подряд и не успевала восхищаться:
– Ой, какое ЭТО!..
– Ай, какое ЭТО!
– Ух, какое ЭТО!
– Ох, какое ВСЕ!
И хотя ей на самом деле понравилось все, больше всего понравился все-таки лимонад, а точнее, углекислый газ, который старался вырваться на свободу через Уморушкин нос.
На следующий день Иван Иванович собрал после завтрака попечительский совет, на который пригласил Маришку и Уморушку.
– Присутствуют трое: значит, совет собрался полностью, – объявил Гвоздиков своим подопечным. – На повестке дня один вопрос: что делать с зелеными кудрями Уморушки и ее не менее великолепным нарядом?
Маришка посмотрела на подругу и вдруг увидела ее словно другими глазами: действительно кудряшки Уморы за время разлуки успели принять изумрудный оттенок и здорово отличались теперь по цвету от волос светлогорских девчонок. Да и костюм лесовички – домотканое платье, расшитое красными петухами и синими курочками, золотистые липовые лапоточки и вязаные носки из медвежьей шерсти – не очень-то вписывались в требования здешней моды.
– Придется тебя переодеть, – сказал Иван Иванович после небольшой паузы.
– И переобуть, – добавила Маришка.
– И перекрасить, – решительно подвел итог главный попечитель.
– Надо, так надо, я согласная, – не стала спорить Уморушка. – Я краситься люблю, да мне дедушка не всегда разрешает.
– Ничего, сегодня можно, – и, посоветовавшись с Маришкой, Гвоздиков объявил: – Быть тебе, Умора Муромская, светлой шатенкой! Отныне и на весь срок каникул!
И старый учитель пошел колдовать над тюбиками с краской для волос, которой, на Уморушкино счастье, у дочери Ивана Ивановича имелось в достаточном количестве. А Маришка, открыв свой походный чемодан, стала доставать из него платья и запасные сандалии.
– Ну-ка, Умор, примерь…
В тот момент, когда Уморушка с разгоревшимися от азарта глазами примеряла второе платье, в коридоре зазвонил телефон.
– Мариш, возьми трубку! – крикнул из ванной Гвоздиков. – У меня руки в краске!
Маришка подошла к телефону.
– Алло, я слушаю.
Звонил Петя Брыклин. Сбивчиво и неясно он пробубнил однокласснице, что он никак – ну просто никак! – не может выступать в спектакле «Кот в сапогах», а должен выступить в постановке «Сказок Пушкина» новокуличанской школы, так как об этом его попросила любимая воспитательница детсада Светлана Николаевна Барабанова, и он дал ей слово, что выступит. И теперь он не может нарушить слово, данное любимой воспитательнице, и просит Маришку и свой класс на него не рассчитывать, а лучше пусть они постараются подыскать другого кандидата на роль Кота в сапогах, и чем скорее, тем лучше. Выговорив все это, Петя бросил трубку. А растерянная Маришка еще некоторое время продолжала слушать бессмысленное пипиканье.
