Дмитрий Емец - Таня Гроттер и перстень с жемчужиной
Из современных магов никто не мог повторить подобный результат. Только стражи. «Ну разве что еще сюда прибыл бы Мефодий Буслаев, да и то не сейчас, а лет через пяток… Может, и вытянул бы секунд десять», – с сомнением говорили знающие. К ним, однако, не стоило сильно прислушиваться. Среди магов, особенно на Лысой Горе, полно так называемых «знатоков», и они тем осведомленнее, чем скромнее их собственные дарования.
Таким образом, ревизор, проникший сквозь Гардарику, был предположительно лишь немногим слабее Сарданапала. Магические силы его равнялись магическим силам Медузии и превосходили – даже с некоторым отрывом – остальных преподавателей Тибидохса.
– Вот он! – сказала Зуби негромко.
Появившись из тучи, к стене скользнула фигура в темном плаще. Лицо скрывал капюшон. Лишь белый, тягостный массив подбородка выделялся меловым пятном. Остальное находилось в тени. Маг летел неторопливо, уверенно, не глядя по сторонам. Так летают обычно люди солидные, которым полет давно перестал доставлять удовольствие и служит лишь средством перемещения. Обледеневший край плаща задирался, приподнимаемый чем-то тонким и длинным. Порой так рисуют бретеров-задир, прячущих под плащами шпагу. Однако Тарарах, хорошо знавший магов, догадывался, что это может быть чем угодно, кроме шпаги. В невоенное время истинный маг относится к шпагам, рапирам, эспадронам, полусаблям и прочим колющим и рубящим с известной долей иронии.
Вслед за Зербаганом, неуклюже вцепившись в дряхлый стул с высокой спинкой и провалившимся сиденьем, летел коротконогий пожилой карлик с желтым пупырчатым носом и красными глазами. Вытянутые уши покрывала седая шерсть – верный признак дальнего (а то и не очень) родства с гномами или нежитью. Другим столь же верным признаком были треугольные пильчатые зубы. На плече карлика висела сумка с бумагами, кренившая его на сторону, точно корабельный якорь. За ухом торчало гусиное перо с желтым магвазинным ярлычком, подтверждавшим, что гусь скончался от птичьего гриппа. Обычные циничные шуточки темных магов.
Время от времени карлик начинал подскакивать и трясти спинку стула. Он ужасно боялся отстать от хозяина.
– А это кто? – спросил Тарарах.
– Не знаю. Впервые вижу. Вероятно, секретарь или телохранитель, – равнодушно ответил Сарданапал.
Тарарах поморщился.
– Телохранитель? Этот воробей? Не хотел бы я знать, где сейчас те тела, которые он хранил.
– Да, верно. На телохранителя он не слишком похож. Значит, секретарь, – согласилась с Тарарахом Медузия.
Больше о карлике они не говорили. Его персона явно не заслуживала продолжительного разговора.
Перед тем как опуститься, Зербаган не без ловкости сделал в воздухе резкий поворот и скользнул у стены всего в паре метров от Сарданапала. В сторону академика он, однако, не смотрел, упорно и явно умышленно не замечая его.
– На чем это он летит? Не на помеле? Что под плащиком-то прячем? – с интересом спросил Тарарах. Питекантроп явно нарывался.
Сарданапал озабоченно посмотрел на него.
– Посох. Зербаган крайне редко с ним расстается, – ответил он.
– Посох? Как трогательно! Дело Гэндальфа живет и процветает? – не выдержала Великая Зуби.
– Зуби, спрячь зубки! У тебя глаза светятся! – шепнула ей Медузия.
Это было правдой. Когда Зуби ехидничала, у нее на самом деле начинали светиться глаза. Да еще как светиться! Сияние, дробясь на тонкие лучи, пробивалось наружу точно сквозь огромные сапфиры. На новых учеников Тибидохса это обычно производило впечатление. Некоторых приходилось даже лечить от заикания.
Оглянувшись на Медузию, Зуби поспешно пробурчала заклинание, спеша затемнить очки.
– Так лучше? Не заметно? – спросила она.
– Да уж, не заметно… Доброжелательнее надо быть, мамочка. Оставь пронзительные взоры василискам и… мне! – с улыбкой отвечала Медузия.
– Это не от ехидства, Меди. Совсем нет. Просто меня дико раздражает, когда какой-то надутый фрукт притаскивается и… – начала Зуби, но тотчас, спохватившись, замолкла и изобразила если не приветливую, то вполне нейтральную улыбку.
И в самое время. Опираясь на посох, к ним неторопливо приближался плотный невысокий человек. Свой обледеневший плащ он уже сбросил, ничуть не заботясь о его дальнейшей судьбе. Кривоватые мощные ноги гостя походили на дубовые корни. Казалось, он не идет по стене, а врастает в нее, столь властной была его походка. Массивная голова сидела на толстой негнущейся шее несколько наискось и так низко, что невольно приходила на ум мысль об огромной руке, некогда вдавившей его голову в плечи. Когда нужно было повернуться, маг делал это всем телом.
Руки были под стать ногам – короткие и мощные. Пальцы завершались желтыми ногтями, выпуклыми, как черепаший панцирь. Мизинец и безымянный палец на каждой руке срослись до средней фаланги и, объединенные перепонкой, могли двигаться только вместе. Это (как и у его карлика, кстати) был верный признак дальнего родства с нежитью, родства древнего, жуткого, но все же возможного. Подчеркивалось это и странной поволокой выпуклых немигающих глаз, лишенных век. Зрачок в глазах был так широк и малоподвижен, что нельзя было угадать, на кого конкретно он устремлен, и оттого всякому непривычному собеседнику становилось страшно.
На среднем пальце его правой руки Медузия увидела массивный перстень. В отличие от большинства магических колец перстень ревизора был необычной формы и, видимо, предполагал камень или какое-то иное украшение. Однако камень почему-то отсутствовал. Без него перстень казался щербатым и неполно-увечным. Медузию, которая во всем любила завершенность и систему, это неприятно встревожило.
Ревизор подошел и остановился рядом с Сарданапалом.
«Похож на бульдога и одновременно на жабу!» – подумал Тарарах.
Он заметил верно. Одутловатые щеки ревизора провисали, как у бульдога, а рот казался длинным, жабьим. Покрасневшая, в мелких прожилках кожа была медного цвета с отдельными красными точками. Медузия безошибочно определила, что некогда эту кожу опалил жар Тартара. Никакое солнце не способно оставить такие следы.
– Добрый вечер, Сарданапал! Надеюсь, вам не пришлось долго меня ждать? – произнес маг негромким стершимся голосом.
– Добрый вечер, Зербаган! Ничего страшного. Посмотреть закат со стены Тибидохса – удовольствие. Обычно мы забываем, как прекрасно небо над Буяном в этот час, – спокойно отвечал Сарданапал.
Белесые, выгоревшие в жаре Тартара брови брезгливо приподнялись.
– Вы любитель закатов, Сарданапал? Тогда вам понравится и северное сияние. В том месте, которое выбрали для школы мы с Бессмертником, его можно наблюдать довольно часто. Суровая красота первобытных равнин, знаете ли. Внизу замерзшее болото, а над головой все так и сияет, так и сияет…
Правый ус Сарданапала рванулся к Зербагану, намереваясь щелкнуть его по носу, но немного не достал. Академик тактично сделал вид, что ничего не произошло.
– Мне случалось бывать в тех краях летом. Меня раздражают тучи гнуса, который лезет в уши, в ноздри, в глаза, – сказал он.
– О, вы и это знаете? Ну, гнус можно и уничтожить. Существуют отличные заклинания. В конце концов, можно сотворить защитный купол.
– С таким же успехом можно сотворить среди океана и новый остров, – в тон ему отвечал Сарданапал.
Ревизор с ускользающим и где-то ехидно-сочувствующим видом пожал плечами, точно чиновник, который готовится произнести: «Мне вас жаль, но решения принимаю не я».
– Что я вижу, академик, вы как будто раздражены? Не согласны с выводами предварительной комиссии? Неужели вы считаете, что почтенные Тиштря, Графин Калиостров и Бессмертник Кощеев не заботятся о детях? Да будет вам известно: дети самое дорогое, что у нас есть!
– После навоза на полях!.. Почему бы не собрать всех детей разом и не продать на колбасу? – пробурчал Тарарах, забывая о своем обещании держать себя в руках.
Едва он договорил, снизу послышался странный, крайне неприятный звук. Будто плохо закрепленное стекло задребезжало в раме. Все, не исключая Зербагана, стали с недоумением озираться, пока не поняли, что это хихикает карлик, секретарь ревизора. Увидев, что все на него уставились, секретарь смутился, ссутулился, скособочился еще больше и зажал рот ладонью. Сарданапалу стало грустно. Он подумал, что это существо не просто впало в ничтожество, но стало живой иллюстрацией самого слова «ничтожество».
– Это Бобес, мой секретарь. У него странное чувство юмора. Он начинает смеяться, когда слышит что-то грустное. Бобес, постарайтесь, чтобы мы больше о вас не вспоминали! – процедил Зербаган, отворачиваясь.
Карлик торопливо закивал, хотя хозяин явно не мог уже это увидеть.
– Я не слышал ответа. Так почему бы не продать всех детей на колбасу? – с вызовом повторил Тарарах, обращаясь к Зербагану.
