Народные сказки - Сказки народов Севера

— Дедушка! Бери мой серебряный сундук, только расскажи скорее о моём младшем брате! Жив ли он?

Рассказал ей старик о вороне и привёл его. Девушка и ворон обрадовались друг другу и решили устроить большой праздник.

Во время праздника ворон позвал к себе старика и сказал:

— Я женю тебя на своей младшей сестре. Прокуси основание моего правого крыла — там есть живая вода. Выпей её — станешь молодым. Конечно, другим богатырям не понравится, что ты женишься на моей сестре. Они будут подходить к тебе и спрашивать, кто ты и откуда. Ты говори им, что ты богатырь и богатый человек, и при этом двигай руками в стороны. Твои мускулы будут потрескивать от напряжения, и все будут тебя бояться. После свадьбы ударь по серебряному сундуку — появится дворец, в котором вы будете жить.

Старик всё сделал так, как велел ворон. Выпил он живой воды, и одежда на нём затрещала по швам: старик превратился в молодого богатыря. И стали они жить с женой во дворце.

Долго они прожили. Дождались внука-богатыря. И когда внук вырос, он победил злого Ексёкю, и ворон снова превратился в человека.

Вот и вся сказка.

БАРУЧИ

Жил-был Диа. И был у него брат Баручику — однорукий, одноногий. Олешков у них было штук десять. Жили они вместе с матерью. Диа всё время охотился, а Баручику караулил стадо. Однажды ушли олени через речку.

Баручи спрашивает у них — Почему вы ушли за речку? Почему намочили бакари[10]?

Взял он нож, с десяти живых оленей весь камос[11] срезал и говорит:

— Ходите теперь через речку босиком!

Вечером пришёл Диа. Баручи спрашивает у него:

— Почему наши олени такие глупые, ничего не понимают? Вот они ушли через речку, и бакари намокли.

— Какие бакари? Олени бакари не носят, — удивился Диа.

— А что у них на ногах?

— У них не бакари, а камос.

— А я думал, что это бакари. Пожалел, что они намокнут, и срезал.

— Ну что ты наделал! Зачем камос ободрал? Пропадут теперь олени! — сказал Диа и подумал: «Надо Баручику где-нибудь оставить, а то он много чего натворит, если я уйду надолго».

Вот аргишили[12] они однажды. Диа впереди идёт. Вдруг он увидел озеро. Во льду — прорубь. Диа говорит:

— Баручи, иди-ка сюда! Тут в проруби много народу, поют, играют.

Баручи глядел, глядел, ступил ногой в воду да и пошёл ко дну. А брат его дальше отправился.

Через три дня вечером Диа видит: идёт кто-то. Открыл дверь, а это Баручи пришёл и десять больших чиров принёс.

Баручи говорит:

— Брат, ты, наверное, меня за рыбой послал? Я принёс рыбы.

«Что же он за человек? — думает Диа. — Как из проруби выбрался?»

В другой раз опять аргишили. Нашли высокое дерево. Диа поднялся на вершину этого дерева:

— Эй, Баручи! С этого дерева всю землю видно! Ох, как интересно! Иди сюда!

Баручи поднялся к брату, а Диа схватил его и привязал верёвкой к верхушке дерева.

— Вот где будет твоё место! — сказал, а сам слез с дерева и пошёл дальше.

Прошёл он немного, остановился. Три дня на этом месте прожил. Вечером видит: человек идёт. Присмотрелся, а это Баручи.

— Брат мой, наверное, тебе нужны были дрова? Ты оставил меня дрова рубить? Я принёс дров на целый год.

Диа говорит:

— Это опять ты, Баручи! Я же тебя крепко верёвкой привязал! Ну, ладно, больше я тебя трогать не буду. Но и ты ничего не трогай, а то ведь ты меня без оленей оставил!

Так прошло несколько дней.

Однажды решил Баручи пойти на охоту. Шёл, шёл и видит: большое озеро, а на нём много сетей поставлено. Баручи начал вынимать сети. Рыбы в них полно! Вдруг видит: кто-то к нему приближается. А это, оказывается, одноглазый великан Сихио. Подошёл Сихио, говорит:

— Кто ты такой? Почему мои сети вынимаешь?

— Это мои старые сети! — говорит Баручи. — Их здесь мой отец поставил, когда я родился!

— Неправда! Это мои сети! Я их недавно поставил!

— Нет, — говорит Баручи, — это мои сети. Давай принесём сюда шайтанов[13], у них спросим! У тебя шайтан есть?

— Есть, — отвечает Сихио.

— Завтра рано утром приходи сюда с шайтаном. Я тоже приду, — говорит Баручи.

Утром он встал рано и говорит матери:

— Одевайся, мать! Пойдёшь со мной! Взял он маленькие саночки, и пошли они к озеру. Баручи говорит:

— Я скажу Сихио, что ты мой шайтан. Встань на санки на четвереньки!

Старуха встала на четвереньки, Баручи завязал ей лицо. Пришёл Сихио, тоже саночки притащил. Баручи ему говорит:

— Смотри, Сихио, вот мой шайтан. Теперь ты своего покажи.

Сихио показал сделанного из дерева человечка — сэда.

— Теперь мы будем с шайтанами говорить, — сказал Баручи. — Я первый спрошу: «Скажи, шайтан, чьи это сети — Сихио или моего отца? Правду скажи!»

Старуха тут говорит:

— У-у! Это старые сети отца Баручи!

— Ну, Сихио, слышишь? Шайтан сказал, что это мои сети. Теперь ты своего шайтана спроси.

Сихио несколько раз спрашивал шайтана, а у того рта нет — как он говорить будет?

Вот Баручи и говорит:

— Значит, моя правда!

Сихио пошёл домой, а Баручи всю рыбу из сетей вынул. Когда Сихио не стало видно, он развязал мать. Нагрузили они целую нарту[14] рыбой и отправились домой.

ВСЕМОГУЩАЯ КАТГЫРГЫН

Давным-давно жила на Чукотке злая колдунья. Звали её Катгыргын. Где стояла её яранга[15], никто не знал, но появлялась она всюду и много зла делала людям. Придёт, бывало, человек с охоты, свалит моржа с нарт и только начнёт его разделывать, смотрит: под ножом у него и не морж вовсе, а камень.

А то ещё и так было: прибежит к стойбищу заяц и танцует, будто просит: «Бейте меня!» Схватят охотники ружья, прицелятся, а выстрелить не могут. Глядят: вместо ружей в руках у них собачьи хвосты.

Говорили, будто у Катгыргын такая сила тайная была: захочет — человека в зверя превратит. А ещё говорили, будто служили у неё в работниках рыбка-сайка, серый зайка, олень рогатый, волк зубатый, медуза скользкая, белая лисица, кайра — чёрная птица, северная берёзка да мох подснежный, что ягелем[16] зовётся. И все эти работники тоже тайную силу имели. Правда, они не во всё могли превращать своих врагов, а только в самое безобидное для себя существо, и то один раз в жизни, когда им самим смерть угрожала.

Много слышал об этом охотник Тынэн, но не во всё верил…

Однажды пришёл он с работы домой и говорит жене:

— Что же ты всё лежишь? Взяла бы хоть кухлянку[17] починила. Видишь: она вся в дырах!

— Возьми и почини, если тебе охота, — говорит ему жена.

— Устал я, да и не мужское это дело…

— Ну, как знаешь, а мне спать хочется!

— Что же это такое?! — рассердился Тынэн. — Я продрог, хочу есть, а от тебя доброго слова не дождёшься!

Крепко поругался Тынэн с женой и решил уйти от неё — не первый раз она с ним так обращалась. «Всё равно, — думает, — жизни не будет». Сунул он кусок вяленого мяса за пазуху, вскинул ружьё на плечо и пошёл куда глаза глядят.

Долго ли, коротко ли шёл — вдруг видит перед ним ущелье. Справа и слева чёрные скалы острыми пиками небо подпирают. А тут как раз вечер наступил. Тынэн подумал: «Куда в темноте пойдёшь? Надо на ночлег устраиваться». Увидел он впереди пещеру, но не успел и шагу ступить, как из неё вышла старуха — худая, горбатая, нос крючком, голова торчком, зубы как клыки у моржа — длинные-предлинные.

— А-а, Тынэн пришёл! Давно тебя поджидаю!

Удивился охотник: откуда она его имя знает? А старуха говорит:

— Я всё знаю!

И Тынэн понял, что попал в лапы самой Катгыргын.

— Много у меня всяких работников — и птицы, и звери, и растения разные, а человека нет, — говорит старуха. — Слушай же, охотник: отныне ты будешь моим работником! Будешь делать всё, что я прикажу!

Вскинул Тынэн ружьё:

— Не желаю быть твоим работником!

— Ха-ха-ха! Убить меня хочешь? Да ты взгляни, из чего стрелять будешь!

Глянул охотник, а у него в руках вместо ружья палка. Замахнулся он палкой, а старуха перекувырнулась через голову — и сразу такая пурга поднялась, что вокруг темно стало, ничего не видно. Зарылся Тынэн в снег, ждёт, когда пурга стихнет, а она всё сильнее разыгрывается. Ждал, ждал, видит: на месте ничего не высидишь; поднялся и пошёл. Долго ходил по глубокому снегу, но дорогу в стойбище так и не нашёл. Устал Тынэн, повалился в снег и заснул. А когда проснулся, видит: перед ним та же пещера, та же страшная старуха сидит, оленьими рогами волосы расчёсывает.

— Ну, как, охотничек, теперь согласен? — спрашивает.

Подумал Тынэн — выхода нет.

— Ладно, — говорит, — согласен. Только накорми меня сначала.