Жаклин Уилсон - Четверо детей и чудище
Все прыснули со смеху — кроме Робби.
Зажав уши, он лихорадочно твердил «ля-ля-ля», чтобы заглушить все прочие звуки.
— Все хорошо, Робби. Это шутка такая. Это было не страшное чудище. В метро всегда так говорят, когда садишься в поезд. — Я пыталась разжать его руки, стараясь его успокоить.
Бесполезно. Безлюдная станция, крысы и мутант засели у Робби в голове, и он не мог их оттуда прогнать, как ни пытался.
Надо было ему пойти с Элис на кукольный спектакль. Моди, когда мы с ними встретились, была вся переполошенная и распевала крайне странное попурри из детских стишков.
— Гей, кошка со скрипкой, идут на горку Джек и Джилл, апчхи, апчхи, ставь скорее чай!
— Ты все стихи перепутала, Моди, — сказала Шлёпа. — Не так надо петь. Ну что это за песенка такая!
— Такая! — заявила Моди и запела по новой, только громче.
— Умница, детка, пой сколько влезет, — похвалила ее Элис. — Не слушай Шлёпу. Когда ей было как тебе, она ни одной песенки не знала.
— Зато сейчас она замечательно поет, — сказала я.
Элис с папой посмотрели на меня как на чокнутую.
— Шлёпа петь не умеет, — сказала Элис.
— Эх, слышали бы вы! У нее талант. И она сама песни сочиняет. Очень искренние.
— Умолкни, Роз, — сказала Шлёпа, а сама сжала мою руку.
Потом, когда мы все ели пиццу, она спросила, правда ли я считаю, что она хорошо поет.
— А сама как думаешь? От тебя вон весь стадион тащился, — ответила я.
— Да, но это же псаммиад сделал.
— Знаю — но это было прямо твое . Это ведь ты пела.
— Ну да… а ты, может, правда станешь писательницей. Читаешь ты много, так что наловчишься — и свою накатаешь.
Я залилась краской. Ясно, что, скорее всего, она просто ответила любезностью на любезность, но и это дорогого стоило.
— Одно я знаю точно, — сказала Шлёпа. — У Тарзана шансов ноль.
— Да ладно тебе. Бедный Робби. — Я посмотрела на брата. Он вяло клевал кусок пиццы. Заказали его любимую, пеперони, а у него такой вид был, словно она с крысиными хвостами. — Может, он и станет шеф-поваром. Готовить он любит.
— Зато есть, похоже, не очень, — сказала Шлёпа. — Робби, ты будешь доедать? Если нет, отдай мне.
— Ты и так уже переела, Шлёпа, — заметила Элис.
— Ешь, Робби. Давай кусай как полагается. А то щиплешь, как кисейная барышня, — добавил папа.
Робби откусил большой кусок и стал жевать. Зря. У него стало такое лицо. Я знала, что он представляет, что во рту у него крысиные хвосты. Он позеленел, я схватила его за руку:
— Бежим скорее! — и потащила к туалету.
Чуть-чуть не успели. Я вытерла его как могла, но ему, конечно, надо было переодеться.
— Поедем-ка домой, — сказал папа, но тут все было не так просто.
Увидев указатель метро, Робби стал еще зеленее, и его снова вырвало. Пришлось брать такси до вокзала. Папа заплатил двойной тариф — таксист не хотел нас сажать, боялся, что Робби машину ему обтошнит.
Не очень веселый день получился. Элис с папой причитали, что вывозить нас в город — только зря стараться и время тратить. Они были в кухне, но мы слышали каждое их слово.
У Робби было такое лицо, что у меня сердце защемило. Я пошла на кухню.
— Хватит уже это обсуждать! — сказала я. — Это несправедливо. Робби же не виноват, что его тошнило.
— Розалинда, ничего, что мы с Элис разговариваем? — сухо осведомился папа.
— Чего, пап? Вы так говорите, как будто мы виноваты, а мы ничего плохого не сделали.
— Будь добра, не спорь со мной. Вы вообще что о себе возомнили, барышня? Высказалась — можешь идти.
— Тебе все не так. То ты говоришь, что меня не видно и не слышно, то я слишком много болтаю. Ты, значит, можешь нас критиковать, а мы должны все молча терпеть? — повысила я голос.
— Не смей кричать на отца! Ты с мамой так же себя ведешь?
— Она этому от Шлёпы научилась. Она на нее дурно влияет, — сказала Элис. — И что мне делать с этой девчонкой!
— Я тебя слышу вообще-то, — сообщила Шлёпа. — Давай нуди дальше — непослушная, упрямая Шлёпа, всем хамит и грубит, тыры-пыры. Плевать я хотела!
Я надеялась, что Робби нас поддержит, но он по-прежнему был очень бледный, тихий и дрожал. Он лег спать, когда укладывали Моди.
Мы со Шлёпой в тот день болтали допоздна — жаловались друг другу на папу и Элис.
— Дома я так скучаю по папе, а когда мы сюда приезжаем и он начинает командовать и крыситься — я его просто не выношу. Особенно когда он Робби обижает, — сказала я.
— А я не выношу, когда мама мной командует и крысится — а она этим чуть ли не круглосуточно занимается, — подхватила Шлёпа. — Я гораздо больше папу люблю. Раньше то есть так было. Он как женился, обо мне даже не вспоминает.
— Я, наверное, маму люблю сильней, чем папу, — прошептала я — и почувствовала себя свиньей.
— Давай позвоним им. — Шлёпа достала свой мобильник. — Поговорим с твоей мамой и моим папой. Чур я первая.
— А твой папа не рассердится? У него как-никак медовый месяц.
— Фу! Отвратительно: в его возрасте — и медовый месяц, — скривилась Шлёпа.
Она нашла номер в записной книжке. Пошли гудки, Шлёпа нетерпеливо цокала языком и притопывала. На том конце включился автоответчик.
— Привет, пап, это я! Ну возьми трубку! Мне надо с тобой поговорить, — сказала Шлёпа.
Потом сбросила вызов.
— Вот досада. Не переживай. — Я замялась. — Можно я маме позвоню?
— Подожди. Он перезвонит, — сказала Шлёпа. Тут телефон заверещал, и она торжествующе кивнула. — Привет, пап!.. Чего?.. Нет, все в порядке, просто… Слушай, я знаю, что мне спать пора, какая разница, поговорить надо… Чего? Ну рассказать тебе про всякое… Чем я тут занимаюсь. Такие дела творятся! Ты в жизни не поверишь… Ну нет, конкретнее не могу, ты решишь, что я ку-ку… Нет, ничего такого. Всякая волшебная фигня… Ну, вроде и игра, но все взаправду… Что? Откуда мне знать, сколько стоит позвонить с Сейшел… Ты что, не хочешь со мной разговаривать? Слушай, я еще про маму тебе не рассказала — она такая злыдня… Постоянно гундит: «Шлёпа, как ты себя ведешь?» — и намеки отпускает насчет моей фигуры, считает, я жирная… Да, да… Чего? Чего? Конечно, тебе на меня начхать! Покедова. — Она бросила трубку. — А я ведь могу его растормошить, — со злобой сказала она. — Они даже не догадываются, тупицы эти взрослые. Прогуляюсь к песчаной яме и загадаю желаньице… Попрошу, чтобы папа возненавидел эту паршивку Тессу, а мама чтобы возненавидела твоего отца. Так можно им жизнь испортить! Круто было бы, да?
— Нет, по-моему, они только озвереют и нам еще хуже будет.
— Но если моя мама начнет бесить твоего отца, он может вернуться к твоей маме. Разве ты этого не хочешь?
— Я раньше все время мечтала, что так и будет. Мы с Робби каждый вечер перед сном это загадывали.
— Ну вот видишь. А теперь можешь пожелать — и все сбудется.
Я посидела, обкатывая эту мысль. Так дико было сознавать, что я правда могу все изменить. Я подумала о маме и о том, как после развода она каждую ночь плакала у себя в комнате, думая, что мы ее не слышим. Она была бы так счастлива, если б папа к нам вернулся. Правда ведь?
— Шлёп, можно я теперь маме позвоню?
— Ой, да, извини.
Мама жутко долго не отвечала. Я представила, как она сидит в темной комнате в общаге, обложилась учебникам и не замечает, что звонит телефон.
— Алло?
— Привет, мам!
— Роз! Привет, солнышко. Как дела? Ничего не случилось? Как вы там у папы?
— Порядок, мам, — сказала я.
— А Робби как?
— У него… тоже все хорошо, — сказала я. Не хотела ее волновать. Мама была в каком-то шумном месте, грохотала музыка, люди болтали и смеялись — как будто вечеринка.
— А почему ты так поздно звонишь, малыш?
— Я… я просто подумала, вдруг тебе там одиноко.
— Ах ты муся моя. Нет, мне нисколечко не одиноко. Тут замечательно, мы как раз большой компанией собрались, расслабились немножко. Сто лет так не веселилась.
— А. Ясно. Ну здорово.
— Что такое, Розалинда? Тебя что-то тревожит?
— Ну, я тут подумала… ты вообще хочешь, чтобы папа вернулся? — выпалила я.
Мама помолчала. Кто-то спросил ее, все ли в порядке, кто-то другой предложил подлить ей еще.
— Странно, что ты об этом спросила, — наконец сказала мама. — А что, папа что-то такое говорил?
— Да нет вообще-то.
— Они с Элис ругаются? — с надеждой спросила мама.
— Да вроде нет. Но ты же знаешь папу, он со всеми на свете может переругаться.
— Надеюсь, он на вас с Робсом не кричит, — возмущенно сказала мама. — Хочешь, я с ним поговорю?
— Нет, не надо. Мне уже спать пора.
— Это правда. Ночь на дворе. — Мама помолчала. — Вряд ли бы у нас получилось, Роз, даже если б папа и вернулся, — очень мягко сказала она. — Он изменился. Да и я тоже. Знаю, вам с Робсом бы этого хотелось, но боюсь, это невозможно.
