Пол Гэллико - Дженни. Томасина. Ослиное чудо
— Ну знаешь!.. — возмутился Макдьюи. — На чёрта мне…
— Кому-кому, — сказал отец Энгус, — а тебе милосердие нужно.
И мягко закрыл за собой дверь.
14
Я, богиня Баст, прозванная Талифой, помню день, когда к нам пришёл Рыжебородый.
Он ещё до того явился мне во сне, ибо у нас, богинь, — дар ясновидения. И я закричала, не просыпаясь: «Смерть и гибель котоубийце! Красным огнём пылают его волосы, красная кровь — на его руках, и ему не уйти от мщения. В книге мёртвых написано, что убивший одну из нас обречён».
Он был так страшен и могуч, что даже я, богиня, проснулась от ужаса. Я лежала у очага, и затухающий огонь был красен словно кровь. Услышав мой крик, Лори спросила погромче:
— Талифа, что тебе приснилось? — пришла, взяла меня на руки и гладила, приговаривая: — Не бойся ничего, я тут!
Но я знала, что от судьбы не уйти и я скоро увижу наяву рыжебородое чудовище. Так и случилось, я увидела его на следующий день.
Недалеко от нашего дома стоит огромный дуб, а на нижней его ветке, как я говорила, висит Колокол Милосердия. Чтобы Лори вышла из дому, надо дёрнуть за верёвку, свисающую до самой земли. За неё дергали и люди, приносившие к нам зверей, и сами звери.
Вы удивляетесь, а я — ничуть. В моё время никто бы не удивился, ибо звери полевые, птицы небесные, люди и боги жили тогда одной семьёй, помогали друг другу и совместно владели сокровищами ведовства.
В то утро зазвонил колокол, и все мы выбежали посмотреть, кто к нам пришёл. Лори встала в дверях, прикрывая глаза от солнца, и мы увидели раненого барсука.
На задней его лапе болтался капкан. Им он и задел два раза за кончик верёвки, лежавшей прямо на земле. Тут ничего странного не было. Странно было то, что у барсука торчала из плеча кость, была почти оторвана лапа, а он дотащился до моего храма и моей жрицы.
Мы, кошки, разумно сели в отдалении, чтобы он на нас не бросился. На губах у него белела пена. Собаки забеспокоились, они ведь склонны к истерии, и чуть сами не кинулись на него, что не так уж и глупо, всё равно ему умирать.
Но Лори сказала:
— Тихо! Не трогайте его!
Она подошла к барсуку, посмотрела на него (я так и видела прозорливым оком, как его зубы вонзятся в её руку), и опустилась на колени. Я еле успела пустить чары и на неё, и на него.
Лори осторожно отцепила капкан, взяла барсука на руки и что-то стала ему шептать. Он сразу успокоился. Голова его упала на бок, но глаза не закрылись, и все мы видели желтоватые белки, обращённые к Лори. Она встала, понесла его в нашу лечебницу, и мы пошли за ней.
Лечебница наша — в каменном амбаре. Я села в дверях и глядела, как моя жрица одной рукой подстилает чистую скатерть, кладёт барсука на стол, достаёт губку, миску, травки и идёт к плите ставить воду.
Когда она вернулась и поддела ладонью голову барсука, он издал самый жалобный звук, какой я только в жизни слышала. Когда сильный, большой зверь пищит, как мышка, у меня просто сердце разрывается.
Я отвернулась и принялась усердно лизать спинку. Когда я снова посмотрела на Лори, она плакала и отирала барсуку кровь. Белая кость торчала у него из раны, передняя лапа была разорвана в клочья и висела на какой-то жилке. О том, что творилось сзади, я и говорить не стану.
— Видишь, Талифа? — сказала мне Лори. — Не знаю, как ему помочь!.. Он попал в ловушку, и на него ещё кинулась собака. Он с ней боролся, ты подумай, отогнал её! Такой храбрый… Как же ему умереть?..
Барсук лежал на белом полотнище, и Лори осторожно обмывала мех, шкурку, мясо, когти и кость. Лежал он на боку, виден был один глаз, но глаз этот глядел на Лори доверчиво и умоляюще.
— Не знаю, что делать, Талифа, — говорила мне Лори. — Ну совсем не знаю. Не пойму, с чего начать, а он вот-вот умрёт… Смотри, какой он красивый. Бог послал его ко мне не для того, чтоб он умер.
Она на минутку поникла, потом подняла голову, и глаза её засветились.
— Вот мы с тобой и попросим! — сказала она мне. Она и не знала, что просить надо меня. Я бы уж для неё сотворила чудо.
Подойдя поближе ко мне, она села на приступочку, погладила меня и почесала за ухом, глядя в небо. Губы её шевелились, глаза светились.
Что ж, попросила с ней и я, как меня учили когда-то, — и отца моего Ра, и мать мою Хатор, и великого Гора, и Исиду, и Осириса, и Птаха, и Нут, и даже страшного Анубиса.
Я обратилась и к самым древним богам, Хонсу и Атуму-Ра, создателю всего сущего.
Прошло какое-то время, и зазвонил наш колокол.
Я в два прыжка допрыгнула до дерева и оцепенела от ужаса. Мех у меня встал дыбом, ушки прижались, из горла моего вырвалось хриплое, сердитое «мяу-у!», а потом я зашипела.
У дерева, под колокольчиком, стоял незнакомец. Вид его был гнусен. Волосы рыжие, как у лисы; борода такая же; глаза злые. Он дёргал за веревку, словно хотел сорвать наш колокол с дерева.
Тут я узнала его. Это он являлся мне в страшных снах, чудовище, котоубийца, проклятый самою Баст. Я видела, что он обречён, и всё же я боялась его так, что кости дрожали. Он не заметил, как я летела от дома к дереву, а теперь я мигом вскарабкалась вверх, на самые верхние сучья, куда не доносился его запах. Там я сидела, пока не спустилась ночь.
Да, я, богиня, удрала от смертного. Сама не знаю, в чём дело.
Часть третья
15
Когда Макдьюи добрался до места, он чувствовал себя довольно глупо. Остановив машину, он пошёл по длинной тропинке, размышляя о словах своего друга. Ему казалось теперь, что здесь, в лесу, обвиняя какую-то полоумную, он будет выглядеть не намного умнее, чем в суде.
Однако он высоко ставил врачебное дело. Если фермеры будут лечить у этой самозванки свой скот, конец порядку, который он с трудом наладил в здешних местах.
Тут он увидел домик и сарай, остановился и рассердился ещё больше, бессознательно защищаясь от мира и покоя, которыми здесь всё дышало. Ставни были закрыты, домик спал в тени и прохладе, но всюду кишела какая-то почти неслышная жизнь. Мелькнули хвостики двух убегающих зайцев, и белка прошуршала наверху. Птицы встревоженно захлопали крыльями, а кто-то тяжёлый, глухо смеясь, скрылся в листве.
Макдьюи остановился перед огромным дубом. На нижней ветке висел колокольчик, с язычка его свисала длинная верёвка. Ветеринар сердился сам на себя, что не идёт к дому и не колотит в дверь кулаком или хотя бы не звонит в звонок, как положено. Однако что-то его держало. Какие-то чары сковали его, и он стоял и стоял, не вынимая рук из карманов.
Наконец он вспомнил, что друг, веривший не в чары, а в Бога, именно и посоветовал ему звонить в колокольчик. Макдьюи дёрнул за верёвку, сердито выставив бороду, и услышал удивительно чистый, нежный звон. Из чащи выглянул самец косули, удивлённо посмотрел на пришельца тёмными, прозрачными глазами и скрылся. Больше не откликнулся никто.
Макдьюи звонил много раз, колокольчик плясал, но только какой-то меховой зверёк, зацарапав когтями, взлетел на дерево. Макдьюи звонил долго и, тем не менее, удивился, когда простенькая рыжая девушка вышла на его зов.
Он знал от священника, что не увидит колдуньи с крючковатым носом, но такого он всё же не ожидал. Она была слишком юна, слишком проста. Нет, ей было за двадцать пять, может — и под тридцать; удивили его, в сущности, две вещи: пятна крови на её руках и её удивительная нежность.
Другого слова он найти не мог. Красивой она не была, даже странно казалось, что такая неприметная девушка зачаровала весь край, внушая и страх, и почтение, но при ней всё стало иным: Макдьюи услышал или, вернее, почувствовал, что кругом шуршат десятки пугливых зверьков, шелестят и щебечут птицы и где-то хлопает крыльями тот, кто смеялся наверху. Всё стало отрывком из сказки; оставалось узнать, фея стоит перед ним или ведьма. Об этом, сам себе удивляясь, думал Макдьюи, подходя к ней в сопровождении тех, кого он назвал её роднёй: двух кошек, рыжей и чёрной, старой овчарки и весёлого скочтерьера. Белка сбежала вниз по стволу, помахивая хвостом.
— Это вы Лори? — сердито крикнул ветеринар.
— Я, — ответила она.
Да, именно — нежная, нежная и кроткая. Он повторил про себя эти слова, когда услышал её голос. Но слишком долго лелеял он свою ярость, чтобы поддаться на такие штуки, и сердито спросил:
— А вы знаете, кто я такой?
— Нет, — отвечала она, — не знаю.
Тогда он загрохотал так, что земля задрожала:
— Я доктор Макдьюи! Главный ветеринар! Санитарный инспектор!
Если он ждал, что она испугается, опечалится или смутится, он своего не дождался. Лицо её озарилось радостью, словно она не смела поверить собственным ушам, глаза засветились, тревога из них исчезла, и все её черты стали не простенькими, а прекрасными.
— Ох! — закричала она. — Услышал! Мы вас очень ждём, доктор. Идите скорей, а то поздно будет.
