Ф. Энсти - Медный кувшин
— Мне кажется, я его теперь великолепно понимаю, — сказал Гораций, — и ручаюсь за то, что в нем нет настоящей злобы. Я вам даю честное слово, что если вы будете спокойны и предоставите все мне, то скоро выйдете из этого нелепого положения. Если бы вы могли заставить себя, в знак того, что не подозреваете меня в дурных чувствах, подать мне свою… свою переднюю ногу на прощанье, то я…
Но профессор повернулся задом так неожиданно, что Гораций счел за лучшее уйти и больше не настаивать.
— Я боюсь, — сказал он г-же Фютвой, когда они присоединились к Сильвии в гостиной, — я боюсь, что ваш супруг чувствует некоторое неудовольствие против меня из-а этого несчастного дела.
— Не знаю, чего другого вы могли бы ожидать, — ответила она не без язвительности. — Он не может не чувствовать, как и мы все после вашего разговора, что если бы не вы, то ничего этого не было бы!
— Если вы этим хотите сказать, что все произошло из-за того, что я пошел на аукцион, — сказал Гораций, — то вы могли бы припомнить, что я пошел туда только по просьбе профессора. Вы знаете это, Сильвия.
— Да, Гораций, — сказала Сильвия, — но папа никогда не просил вас покупать отвратительный медный кувшин с мерзким джинном внутри. Да и всякий, у кого есть здравый смысл, держал бы его закупоренным!
— Что? И вы против меня, Сильвия?! — воскликнул Гораций, задетый за живое.
— О, нет, Гораций, никогда! Я не хотела сказать того, чти сказа.ча. Только ведь это такое облегченно: свалить вину ни кого-нибудь! Я знаю, я знаю, что вы чувствуете почти то же, что мы. По до тех пор, пока бедный папочка будет такой, как сейчас, мы останемся чужими друг другу. Вы должны это попять, Гораций.
— Да, я понимаю это, — сказал он, — но поверьте мне, Сильвия, он не останется таким. Клянусь вам, что не останется! Через день или два, не больше, вы увидите его опять таким, как прежде. И тогда… о, милая, милая, ведь вы никому не дадите разлучить нас? Обещайте мне это!
Он бы обнял ее, но она отступила.
— Когда папа станет опять самим собою, — сказала она, — то я что-то сумею ответить. А теперь ничего не могу обещать, Гораций.
Гораций понял, что никакая мольба не поможет получить определенный ответ, поэтому он ушел с сознанием, что изменить это положение необходимо, а до т«х пор придется потерпеть.
Он кое-как пообедал у себя дома, ему не хотелось идти в клуб из боязни, что вдруг джинн вернется во время его отлучки.
— Если он захочет меня видеть, то не постесняется явиться ко мне и в клуб, — размышлял он. — Ведь он столько понимает в приличиях, сколько свинья в апельсинах. Мне вовсе не желательно, чтобы он вдруг вскочил в курительную из-под пола. Не понравилось бы это и клубным старшинам.
Он долго еще сидел, в надежде, что появится Факраш, но джинн не давал о себе вестей, и Гораций начал тревожиться. «Хорошо бы, если бы можно было призвать его звонком, — думал он. — Если бы это зависело от какого-нибудь кольца или лампы, я бы потер то или другое, но бесполезно тереть эту бутыль, да он ей и не подвластен. По всей вероятности, он чувствует, что не особенно-то отличился и считает благоразумным держаться пока подальше. Но если он воображает, что таким образом выигрывает, то увидит, что ошибся.
Его сводила с ума мысль, что несчастный профессор продолжает страдать час за часом в столь несвойственном ему образе мула, с нетерпением ожидая избавления, которое все не приходит. Если так будет продолжаться еще, он даже может умереть с голоду, если семья не догадается достать ему овса и не убедит его поесть. И сколько времени удастся им скрывать сущность его несчастья? Сколько пройдет времени, пока Кенсингтон и весь цивилизованный мир не узнают, что один из выдающихся европейских ориенталистов без устали топчется на четырех ногах у себя в кабинете?
Мучимый этими представлениями, Вентимор пролежал без сна далеко за полночь, а потом впал в тревожный сон, полный видений, не более нелепых и фантастических, чем действительность, подавшая к ним повод.
13. ВЫБОР ЗОЛ
Даже утренний холодный душ не привел Вентимора в его обычное хорошее настроение. Отослав завтрак нетронутым, он стоял у окна и мрачно глядел на сырую зеленую траву парка, на синевшее вдали Аббатство, на башню Виктории и на огромные газовые фонари, тускло маячившие в мглистом тумане.
Он почувствовал глубокое отвращение к своей конторе, куда так недавно шел со светлыми надеждами и воодушевлением. Там для него не оставалось работы. Вид рабочего стола был ему невыносим своей немой насмешкой.
Не мог он также с достоинством показаться в Коттесмор, пока положение не изменилось, и так должно было продолжаться до свидания с Факрашем.
Когда вернется джинн или — о, страшное сомнение! — он никогда не возвратится?
— Факраш! — Он громко застонал. — Не может быть, чтобы ты покинул меня в таком дьявольском положении!
— К твоим услугам! — произнес знакомый голос позади него. Он обернулся и увидел своего джинна на ковре перед камином; при осуществлении его заветного желания, все его негодование вспыхнуло опять.
— Ах, вот вы где! — сказал он с досадой. — Где вы пропадали так долго?
— Не на земле, — был краткий ответ, — а в заоблачных мирах, чтобы найти средство, как увеличить твое благополучие.
— Если вы там имели такой же блистательный успех, как здесь, — резко возразил Гораций, — то я вас покорно благодарю.
— Я более, чем удовлетворен, — отвечал джинн, который, подобно другим достопочтенным особам, был недоступен для иронии, — твоими заверениями в признательности.
— Я вовсе не признателен, — сказал Гораций, пылая гневом. — Я чертовски расстроен!
— Почему ты так встревожен? Чем ты еще недоволен?
— За коим чертом превратили вы заслуженного и безобидного ученого в бессловесного мула? — разразился Гораций. — Не для насмешки ли?..
— Это было очень легко, — сказал джинн, благодушно пропуская сквозь пальцы жидкие пряди своей бороды. — Я не раз совершал такие превращения.
— Тогда стыдитесь, вот и все! Теперь вопрос в том: как вы ему вернете прежний вид?
— Я далек от того, чтобы изменить сделанное, — был назидательный ответ.
— Что! — воскликнул Гораций, не веря своим ушам. — Вы, надеюсь, но намерены оставить несчастного профессора в таком виде навсегда?
— Никто не может отвратить предназначенного судьбою.
— Очень может быть. Но никем не предназначено, чтобы ученый человек вдруг был унижен до скотского образа на весь остаток своей жизни. Судьба не так глупа.
— Не презирай мулов, эти животные полезные и ценные в хозяйстве.
— Но — будьте вы прокляты! — разве у вас нет воображения! Неужели вы не можете представить себе, каково человеку обширной образованности и громкой известности, внезапно попавшему в такое унизительное положение?
— Да падет вина на его же голову, — холодно сказал Факраш. — Он сам навлек на себя эту участь.
— Что же, вы полагаете, что этим фокусом принесли мне пользу? Будет ли он теперь более расположен в пользу моей женитьбы на его дочери?
— У меня нет того намерения, чтоб ты взял себе в жены его дочь.
— Одобряете ли вы или нет, а я намерен на ней жениться.
— Наверно, она не пойдет за тебя, пока отец ее будет оставаться мулом.
— В этом я согласен с вами. Значит, вы так понимаете ваше содействие мне?
— Я не принял в расчет твоих интересов в данном случае.
— Будете ли вы добры принять их во внимание теперь? Ведь я дал слово, что он вернется к своему прежнему виду. На карте не только мое счастье, но и моя честь.
— Осуществление невозможного не связано с потерей чести. А это дело не может быть уничтожено.
— Не может быть уничтожено? — повторил Гораций, чувствуя, как сердце его сжалось в холодных тисках. — Почему?
— Потому что, — сказал джинн угрюмо, — я забыл способ.
— Вздор! — возразил Гораций. — Я не верю этому. — Он решил прибегнуть к лести. — Вы такой способный старый джинн, вы можете сделать все что угодно, если только пожелаете. Взгляните, как вы опять вернули прежний вид этому дому. Чудесно!
— Это был пустяк, — сказал Факраш, хотя он, видимо, был доволен такой оценкой своего таланта, — а это — совсем иное дело.
— Но это детская игра для вас, — подстрекал Гораций. — Ладно! Вы это сделаете, когда захотите.
— Может быть, оно так, как ты говоришь, но я не захочу.
— Тогда, я думаю, — сказал Гораций, — принимая во внимание, что вы считаете себя обязанным мне благодарностью, я имею право узнать истинную причину вашего отказа.
— Твое требование справедливо. — отвечал джин поело паузы, — и я должен его удовлетворить.
— Правильно! — воскликнул Гораций. — Я знал, что вы поймете это, как только дело будет представлено вам в надлежащем свете. Теперь не теряйте времени, верните же несчастному образ человека, согласно вашему обещанию.
