Марья-Леена Миккола - Анни Маннинен
— А где живет Природа-Мать? — спросила Анни как бы между прочим.
— А вон там, на вершине той гряды, — ответила старушка таинственно, тоном заговорщицы. — Там, где растут самые высокие ели и сосны. Там она живет. Эта песня доносится туда до нее, до Матери всех Матерей.
Анни вышла со двора и стала подниматься по склону гряды. Внизу, на равнине, девушки с Маари все еще обходили поля по обочинам, поросшим сорняками и репейником. Многоголосое девичье пение доносилось до слуха Анни как отдаленный отзвук из страны эльфов. Чем выше поднималась Анни, тем шире распахивались перед ее взором окрестные дали. Вскоре она увидела всю гряду целиком. До чего же красивое место сотворила для себя Природа-Мать! Наверно, она с великим удовольствием украшала его, разбрасывая среди мощных сосен ягельник, стланик, мягкие мшистые кочки и цветущий вереск. Его букеты вспыхивали среди зелени как сиреневые огоньки. Тут и там краснели грозди спелой брусники. Птицы хлопотали вокруг деревьев, на которых у них были свиты гнезда.
На вершине Анни огляделась. Внизу простиралась истерзанная войском земля: глинистые затоптанные поля, расхищенные амбары с распахнутыми настежь дверьми, оскверненные мутные озера и сонная река. Людям предстояло начинать жизнь заново.
Но где же сама Природа-Мать? По словам старушки, она должна сидеть где-то здесь, на вершине, и слушать песню девушек. Анни внимательно осмотрела каждый камень, каждую кочку. Она медленно брела вдоль гряды, в зарослях пламенеющего кипрея, заглядывая под каждое дерево, потом села на камень и стала терпеливо ждать. Но ничего не происходило.
«Пожалуй, мне надо выпить немного волшебного напитка», — решила в конце концов Анни. И капнула на язык две капли.
Вершина скалистой гряды сразу зашевелилась, задвигалась. Зашатались деревья, взлетело множество птиц. Это Природа-Мать с великим трудом пыталась подняться. Ее тело вросло глубоко в землю, и его оплели крепкие корни можжевельника, сосен и елей, а в волосах гнездились птицы. Она открыла глаза — это оказались два чистейших родника.
— Кто это меня тревожит? — спросила Природа-Мать, и голос ее прошумел как ветер.
— Это я, Анни Маннинен, — ответила девочка и не узнала своего голоса — это был писк маленького птенчика.
— Что ты от меня хочешь, Анни Маннинен? — вздохнула Природа-Мать, глядя глазами-родниками в синий простор неба, простиравшийся над ней. Она была очень морщинистая и вся поросла мохом. Когда она говорила, деревья вздрагивали словно под ветром. — Не надо приходить ко мне, Дитя Человеческое. Вопросы жизни и смерти решаются не здесь… В другом месте. Среди людей.
— Я пришла к тебе за словами, — пропищала по-птичьи Анни. Интересно, кто это дал ей такой голос, голос птенчика зяблика? Может быть, для того, чтобы Природа-Мать поняла ее речь? — Есть ли у тебя слова, чтобы защитить землю и воздух, леса и озера, реки, ламбушки и болота?
Природа-Мать молчала. Она громко вздыхала, ворочалась. От волнения ее глаза-родники заискрились, сосны вокруг закачались, зашумели.
— Все слова у меня иссякли, — сказала Природа-Мать. — Теперь я только ландшафт, без конца и без края. У меня нет больше никаких надежд, никаких желаний. Я ни о чем не думаю, ничего не делаю. Я только существую. Человеку дана страсть бесконечно стремиться к чему-то. Даже к чему-то большему, чем я сама. А значит, вы сами должны найти нужные слова. Возвращайся назад и скажи это людям. А мне позволь опять погрузиться в забытье… И если я устала и истощилась, то это ваша вина. Люди должны сами отыскать заветные слова. Оставь же меня в покое, девочка.
И Природа-Мать медленно повернулась на другой бок. Сосны при этом заходили ходуном, камни и мох покатились вниз по склону, перепуганные птицы покинули свои гнезда, слетели с насиженных мест. Но вскоре все успокоилось, обрело прежний вид. Природа-Мать впала в оцепенение, слилась с грядой и стала опять неразличима среди окружающего ландшафта.
На сердце у Анни стало вдруг очень тяжело. В поисках заветных слов она проделала такой долгий путь. А никаких слов и не было. Может быть, Природа-Мать умела слушать только тех поющих девушек? А ее не понимала, потому что она, Анни Маннинен, пришла из другого времени, куда более позднего. А она-то, глупенькая, совершила такое путешествие, возомнила себя избранницей судьбы. Анни сидела на камне и горько плакала, и ей казалось, что птицы плачут вместе с нею.
Наконец, вытерев слезы, Анни побрела обратно к деревне. По пути она услышала, что кукушка все еще кукует. Люди были заняты своей работой. Они сеяли репу и оживленно переговаривались. Старики вовсю чинили дома и амбары, женщины рвали молодую крапиву и кидали ее в горшки с кипящей водой. Во дворах весело перекликались дети, кидаясь шишками. При виде всего этого Анни стало полегче. И она подумала: «Я же все-таки получила ответ от Природы-Матери. Ведь она сказала, что люди должны сами найти нужные слова. Надо это запомнить».
Белая Лошадь отдыхала на берегу. Она поднялась навстречу Анни, встряхнулась и радостно заржала. Ей уже наскучило стоять на одном месте. Хотелось снова в звездный полет. Анни уселась верхом на лошадь, выпила волшебного напитка и отправилась в обратный путь. Домой.
15
Проснувшись, Анни ощутила такую, слабость, что не было сил подняться с постели. Державшие рядом с ней Дева и Воин показались ей горячими, и тут Анни почувствовала, что сама она тоже пылает как в огне. Мама внимательно посмотрела на нее, потом достала градусник и измерила температуру. Наверно, температура была высокая, потому что мама очень расстроилась.
— Уж не купалась ли ты вчера, доченька? — встревоженно спросила она.
— Нет, — чуть слышно выдохнула Анни.
— А может, ты простудилась?
— Может быть… Я ведь мчалась всю ночь верхом, в одной ночной рубашке. Но мне не было холодно, к тому же волшебный напиток согревал меня, — пояснила Анни тоненьким голоском.
— Да она бредит, господи боже! — испуганно вскрикнула мама.
— Ничего не бредит, она часто так говорит, — сказал Лассе.
— Доченька, выпей таблетку аспирина, — сказала мама и налила в стакан теплой воды. — А ты, Лассе, не уходи сегодня никуда. Тебе придется побыть с Анни целый день. Подогреешь днем суп и дашь ей еще одну таблеточку. А потом, когда я приду с работы, мы вызовем врача, если жар не спадет.
С порога мама еще раз посмотрела на Анни долгим, озабоченным взглядом. Снова предупредив Лассе, чтобы тот никуда не отлучался, она ушла на работу.
Анни было все равно. Она лежала, прикрыв глаза, пышущая жаром. События прошлых ночей лихорадочно проносились в ее мозгу, но все перепуталось местами. Анни сбивчиво рассказывала брату:
— Муттиска и я… мы обе так расстроились из-за животных… Ну, из-за диких. Им же скоро негде будет жить… И поэтому я отправилась за словами к Природе-Матери… А в том селе все было разрушено, ну будто бы войско там прошло… Поэтому Маари никак не хотела начинать песню… А какая красивая Белая Лошадь у меня была, ну эта, из цирка… Но все это произошло давно, очень давно… У Муттиски еще тогда ночью шерстяная кофточка была одета шиворот-навыворот, а туфли были перепутаны: правая на левой ноге, а левая на правой…
Лассе почти не слушал ее, он только мерял ей время от времени температуру и давал попить теплого чая, — словом, делал все так, как велела мама. Анни все твердила, что она будто бы совершила путешествие в далекое прошлое, за какими-то словами к Природе-Матери, и Лассе в конце концов не вытерпел и спросил:
— Ну и что за слова ты раздобыла?
— Никаких слов, — ответила Анни, глядя на Лассе лихорадочно блестевшими глазами. — Ни одного словечка. Природа-Мать сказала, что люди сами должны искать и найти слова, чтобы спасти природу. Неужели мое путешествие было совсем напрасным, а? Как ты думаешь, Лассе? Из-за этого я и заболела. Так неужели я совсем зря страдаю?
— Тебе сказали, что люди должны сами найти те слова? — переспросил Лассе. Он почему-то вдруг очень заинтересовался этим.
— Ага-а, — чуть слышно ответила Анни и от усталости закрыла глаза. Она не могла больше выговорить ни слова. Кажется, и так наговорила брату лишнего…
Увидев, что сестренка заснула, Лассе уселся за стол и стал что-то строчить на бумаге. Он так углубился в свою работу, а вернее, увлекся ею, что даже не расслышал стука в дверь. Стук повторился, и Лассе рассеянно сказал, не поднимая головы:
— Входите.
Он как раз обдумывал самую важную фразу, и поэтому до его сознания не сразу дошло, что в комнату уже вошла Юлкуска.
— Да тут никак болеют, а? — спросила Юлкуска, бросив взгляд на Анни.
