Борис Привалов - Лесоруб Кумоха
Про то, как чудеса в этот день творились одно за другим
Из поповского дома Кумоха вышел поздно вечером, неся на спине большой узел. Пройдя вдоль улицы, уже возле дома Ворона, Кумоха развязал узел — в нем была белая овца из поповской овчарни.
Тихо, чтобы колдун не слышал, Кумоха отворил дверь в хлев и завел туда овцу. Потом, стараясь шагать как можно тяжелее, чтобы слышно было, вошел в дом.
Ворон не спал.
— Отец у попа ночевать остался,—сказал Кумоха.—Так лучше. Про наши дела ему ничего не известно.
— Лучину запали,— приказал колдун.
Кумоха от угля разжег лучину. В избе стало светлее.
На полу, между печью и лавкой, спал в овчине рыжий.
Лицо его, измученное и усталое, во сне улыбалось.
— Пришел на закате и неизвестно откуда,— забубнил Ворон.— Говорит, у родичей был. И свалился как подкошенный.
— Какие родичи у него!..— махнул рукой Кумоха.—Пьянствовал где-нибудь в селе. Жалко, что ли? Пусть, пока можно, поживет в свое удовольствие!
Тщедушный Ворон свешивался с печки, как птенец из гнезда. Цепкая, хитрая ладонь колдуна мелькала перед глазами Кумохи: Ворон снова и снова говорил о том, как должно произойти овечье чудо.
— Всех, кто мне помог, озолочу! — обещал он.— Игно мошенник умрет от зависти! А ко мне народ отовсюду пойдет! Все узнают силу Ворона-колдуна!
Его глаза горели. Он представлял себе свершение давней своей мечты: в непроходимых лесах поставить село, где будут жить только те, кто поклоняется ему, Ворону!
— А девица где? — вдруг переходя на обычный спокойный тон, спросил колдун Кумоху.— Завтра чудо, а девицы я и не видел.
— Говорил же тебе, хозяин, рядом она тут, в лесу, у верных людей. Что ей до поры до времени в селе появляться? Нынче на рассвете ее приведут. В окошко стукнут — я встречать выйду.
— Не проспи девицу-то,—задувая лучину, проговорил Ворон.
…Кумоха проснулся от того, что Ворон тряс его за плечо.
— Вставай, вставай, в окошко стучат…
Кумоха проверил, не слезла ли повязка с глаза, вскочил, накинул кожух.
Сам не выходи, хозяин,— строго промолвил он.— Люди те, лесные, не знают тебя, не знают, зачем нам девица понадобилась. Если тебя увидят, то потом разговоры могут пойти: скажут, водили ту самую девицу, которая чудесно из овцы обратилась, к Ворону. Понял?
— Не пойду, не пойду! — замахал руками колдун, хотя его распирало от любопытства.— Я потом на нее в щелочку… в щелочку взгляну… потихоньку…
— Ну там видно будет,— выходя из избы, сказал Кумоха.
Забрызганное звездами небо уже светлело на востоке. Капелька-звезда слезой скатилась куда-то за село.
Как и было договорено с отцом Василием, козлобородый пономарь-сторож-звонарь, стукнув в оконце, притаился за углом ближайшей избы.
Собака полаяла было на него, но, видимо, не захотела мерзнуть и спряталась в тепло.
Топая валенками и хлопая рукавицами по бокам, козлобородый ждал Кумоху.
— Отец Василий меня в подмогу тебе прислал.
— А что делать надобно, сказал?
— Отец Василий повелел так: «Что одноглазый скажет, то и твори».
Кумоха облегченно вздохнул, вытащил из-под рубахи мягкий женский головной платок, теплый от долгого лежания за пазухой.
Заматывайся, чтоб бороды твоей видно не было.— распорядился Кумоха.
У звонаря ничего не получалось: платок ложился как-то криво, борода упрямо лезла наружу.
— Эх, безрукий! — с веселой досадой произнес Кумоха я так обмотал голову сторожа, что кончик бороды вылез из-под платка где-то возле глаза.
Будешь сидеть в хлеву до утра,— приказал Кумоха.— Платка не снимай. Если Ворон придет в хлев, лицо совсем закрой, на его вопросы не отвечай, молчи.
— Сомлею я до утра-то,— жалобно сказал сторож.
— На святое дело идешь, голова ольховая! — убежденно проговорил Кумоха.— Нечистую силу будем позорить! Тебя, если дело сладится, могут в церкви мучеником объявить: А то и великомучеником! Свечки будут ставить!
— Мученики-то, они после смерти мучениками нарекаются.— Из-за туго затянутого платка пономарю трудно было говорить, и он бормотал и шепелявил.— Где ж это видано, чтобы живые мученики были?
— А ты при жизни станешь! — вдохновенно воскликнул Кумоха.— Опять же отец Василий обещал тебе пять рублей дать, если все обойдется.
Весть о пяти рублях звонарь воспринял с большим воодушевлением, чем туманную перспективу стать великомучеником.
Кумоха быстро провел звонаря через двор в хлев. Дверь из избы была приоткрыта.
«Подсматривает, вор,— весело подумал Кумоха.— Ну смотри, смотри, все равно ничего не увидишь…»
В густой темноте хлева Кумоха усадил пономаря между белой и черной овцой на охапку сена, прямо возле вырытого лаза, прикрытого старыми мешками.
— Не провались в яму раньше времени,— шепотом предупредил звонаря Кумоха.— Не ложись на мешки! Холодно станет—к овечкам притулись.
Корова знакомо вздохнула.
У Кумоха даже в груди что-то екнуло, когда он представил себе, как мать и Айно сейчас убиваются, вспоминая об уведенной Вороном корове, как им трудно приходится без нее.
Возле хлева послышались шаркающие шаги колдуна.
Кумоха вышел на двор, ему навстречу.
— Привел? — спросил Ворон.
— Как сговорились,— ответил Кумоха спокойно.
— А чего она в мужицком полушубке?
— Чтоб не разобрали, ежели кто ненароком увидит,— пояснил Кумоха.— Перед чудом-то она во все, как положено, оденется. Нужно бы одежду ей получше раздобыть.
— Зачем же ты ее в хлеву оставил? Пусть в избу идет, там теплее… До утра еще долго.
— Ну, а если в избу к тебе явится кто под утро? Увидит ее, тогда что? Всему делу нашему тут и конец придет.
— Ладно, пусть в хлеву посидит, все не на улице,— согласился Ворон, сделал несколько шагов к избе, остановился.
— Посмотреть-то мне на нее нужно,— сказал он.—Как же так, не посмотреть?
«Вот что тебя корежит! — про себя усмехнулся Кумоха.— Кто она да откуда…»
— А если бы чудо настоящее было,—шепотом спросил он колдуна,—ты ведь не знал бы, какая девушка из овцы получится, а? Не знал бы, хозяин?
— Не знал бы. Откуда мне ее знать?
— Вот и сейчас знать тебе не надобно. А то девушка она простая, из лесной глухомани, дочь смолокура, людей почти не видит. Она на тебя будет уже как на знакомого смотреть— оговорится при народе. Нет, пусть она будет сама по себе, а ты отдельно… Про одежду-то не забудь…
Ворон вошел в избу, Кумоха следом.
Тускло тлела лучина.
Рыжий разметался на овчине, борода торчком, руки-ноги в разные стороны, словно бежит, догоняет кого-то.
— Досыпать будем,— спросил Ворон,— или как?
«Волнуется, ворюга,— с удовольствием подумал Кумоха.— Чует, что где-то не все ладно, старый обманщик?»
— Кто как,— сказал Кумоха.—Я посплю, пожалуй, малость.
«Притворюсь, спать-то нельзя, неизвестно еще, что хитрый дед придумает,— решил про себя Кумоха, укладываясь на лавку и сладко зевая.— Вдруг в хлев решит заглянуть или еще что…»
Но колдун залез на печь и оттуда больше не спускался, пока оконце не стало серым: наступила заря того дня, которого так ждали многие люди в разных концах села…
Утром к дому колдуна стал сходиться народ
Стояли, сидели на бревнах, которые Ворон еще осенью привез из леса, но на дело не пустил.
Мужчины курили трубки, женщины переговаривались тихо.
Все смотрели на занавеску, которая отгораживала угол, где смыкались стены хлева и сарая.
— Занавеска зачем? спросил один из соседей Кумоху.
— Так ведь овца-то в шубе, а девушка Улли неизвестно в чем оказаться может,— объяснил охотно Кумоха.—Одной овечьей шкурой ей не прикрыться… Замерзнет, одеться нужно—
Спрашивали, где рыжий. Не объяснять же им, что он возле лаза с пономарем возится!.. Чуть не рассмеялся Кумоха, представив себе, что бы произошло со зрителями, услышь они такую новость!
— С дочкой своей, с овечкой своей,— тяжело вздыхал Кумоха,— где же ему быть еще!
Ворон сидел на лавке в избе, тяжко вздыхал, пил холодное молоко.
Обе старушки с неизменными трубками в сухих ртах сидели тут же и преданно таращились на колдуна.
Овца Улли стояла возле печи, жевала какое-то духовитое, из колдовских трав сено,
— Начнем, пока поп не заявился,— сказал, входя в избу Кумоха.— Отец мои с ним, верно, тоже придет… Нужно до них все закончить.
— Да, да,— согласился Ворон,— идем…
Старушки бесшумно и сноровисто, как мыши, выскользнули из избы.
— Всё там в порядке? — устало спросил Ворон.
— Все… Только, хозяин, поскорее,— посоветовал Кумоха.— Не по-поповски, с молитвами да пением, а так, чтобы никто и ахнуть не успел. Опять же до прихода отца Василия: этот бородатый всякого может натворить…
— Они,— кивнув на старушек, проговорил Ворон,— одежду для Улли принесли… Отнеси ее… туда…
Кумоха прикинул на ладони легкий красивый кожушок, мягкие теплые сапожки: красиво!
