Турмуд Хауген - Семь царских камней
Дверь в квартире на втором этаже была открыта, и по площадке разносился приятный запах.
— Владимир! — позвала Флоринда.
Язык с трудом произнес русское имя. «Какой позор, — подумала она, — мне уже трудно говорить на своем родном языке». По-русски Флоринда говорила только с Владимиром, да и то он всегда старался перейти на норвежский, жаловался, что у него начинает болеть голова и разрывается сердце, когда он слышит, как в устах Флоринды их любимый язык лишается своей поэзии.
Владимир вышел в прихожую. Ее имя прозвучало, точно стихотворная строчка. Никто не произносил его так, как Владимир.
Он улыбался, глаза у него по-прежнему были молодые и ясные, а вот волосы поредели и поседели. Борода, которая в их последнюю встречу еще была темная, стала почти белой.
Он обнял ее, и она прислонилась к нему.
— Ах, Флоринда, Флоринда, почему ты так редко приходишь ко мне?
— Ты сам знаешь.
Владимир чуть отстранил ее от себя и серьезно посмотрел ей в лицо. Флоринде было приятно чувствовать на себе его взгляд.
— У тебя неприятности, — сказал он. — И серьезные. Что-нибудь с Идун?
— Нет… Да… Не знаю… Как бы тебе это объяснить… Мне нужна твоя помощь или хотя бы добрый совет.
Лицо его просияло.
— Я рад, что ты пришла именно ко мне. Сколько лет мы знакомы? Сорок?
Флоринда невольно улыбнулась:
— Ты прекрасно знаешь, что не сорок, а уже почти шестьдесят!
С Владимиром познакомилась Идун, когда она была совсем маленькая. Владимир родился в Норвегии, но был самый русский из всех русских знакомых Флоринды. Он никогда не был в России, однако знал о ней больше, чем кто бы то ни было, Он рассказывал о природе России, о ее городах так, словно бывал там.
— Россия для меня — это прекрасная поэма, — говорил он. — Я всегда душой нахожусь в России.
— Почему же ты не поедешь туда? — спросила однажды Флоринда.
— Боюсь, что она окажется не такой прекрасной, какой я сочинил ее для себя, — со слезами на глазах ответил Владимир.
— А что если она еще прекрасней?
Он покачал головой:
— Нет, Флоринда, я боюсь потерять ее навсегда.
Когда сорок лет назад Идун уехала, Владимир долго пропадал. Его нельзя было застать дома, и никто не знал, где он скрывается. Потом он пришел к Флоринде, и она поняла, что он пережил большое горе. Он похудел, побледнел, его темные, блестящие глаза провалились. Он весь дрожал, и у него подкашивались ноги. Флоринда не успела подвинуть ему стул, как он оказался на полу. Только тогда она поняла, что он просто наголодался. Он никогда не рассказывал, где был, что делал и о чем думал все это время. Еще много лет после того он не говорил об Идун. И Флоринда тоже не упоминала о ней, боясь причинить ему боль.
— Заходи и садись, — пригласил Владимир. — Сейчас будет готов чай.
Владимир жил в трехкомнатной квартире, где все дышало Россией.
Он провел Флоринду в гостиную. Две стены здесь были заставлены книгами о России и произведениями русских писателей на их родном языке. Владимир очень часто их перечитывал.
Когда-то давно отец Владимира торговал русским чаем не только в Норвегии, но и по всей Европе. После революции его торговые связи нарушились, и он решил не возвращаться в Россию.
Мать Владимира давала уроки музыки, у семьи были небольшие сбережения и они с трудом сводили концы с концами. Потом один знакомый принял отца на работу в свой обувной магазин, и жить стало немного легче.
Рассказы Флоринды пробудили в Идун тоску по стране, которую в конце концов ей непременно захотелось увидеть. Родители Владимира тоже много рассказывали сыну о России, и Флоринда с тревогой следила за ним. Однако у него эти рассказы не вызвали желания увидеть эту страну своими глазами.
На третьей стене в гостиной висели старинные иконы и большая картина художника Маковского: широкая река под хмурым небом, сквозь нависшие тучи пробиваются лучи невидимого солнца. Воздух напоен каплями дождя, трава на переднем плане слегка пригнулась от слабого ветра.
Флоринда не могла смотреть без слез на эту картину. Дома у них висела копия этой картины. Когда она первый раз увидела подлинник, ее поразило, что по цвету он более сдержанный, чем копия, которую она видела в детстве. Ей казалось, что на картине было больше солнца. Должно быть, та копия была не совсем удачная.
От запаха, наполнявшего квартиру, у Флоринды слегка закружилась голова, но ей было приятно. В подсвечнике, стоявшем на резном ларце перед книжными полками, ровно горели свечи.
Владимир разливал чай. Флоринда внимательно следила за его движениями. В них был покой.
— Ты все еще играешь на балалайке? — спросила она.
Он с удивлением поднял на нее глаза:
— Да и по-прежнему танцую казачка, хотя ноги, конечно, уже не те. Но ведь: ты пришла не для того, чтобы спросить об этом?
— Нет.
— И не для того, чтобы поговорить об Идун?
Нет…
— Тогда объясни, в чем дело. Я не верю, Флоринда, что ты пришла, чтобы рассказать мне о своей тоске. Ты всегда скрывала ее.
Так звонко произносить ее имя умел только он. В его словах не было и тени упрека..
Флоринда отставила чашку, вкус у чая был точь-в-точь как в детстве, и от этого ей стало грустно.
— Сегодня вечером ко мне пришел Максим. Без звонка. Хотя обычно он непременно предупреждает о своем приходе. Ему вдруг захотелось получить какие-нибудь материнские вещи, до которых раньше ему и дела не было. Это само по себе подозрительно. Но потом он спросил, что мне известно о каком-то золотом ожерелье с семью драгоценными камнями. Оно будто бы принадлежало царю.
Флоринда взглянула на Владимира. Он смотрел на нее невидящими глазами.
— Владимир! — осторожно позвала она его. — Ты меня слышишь?
Его взгляд ожил, он кивнул, поднял чашку и пригубил ее, словно в ней был не чай, а какой-то священный напиток. Флоринда не помнила, так ли пили чай во времена ее детства. Может, Владимир сам придумал всю эту церемонию.
— Я пью за то, что ты мне сказала, — проговорил он так, что Флоринда даже смутилась. — Думаю, речь идет о лунных камнях, которые в наш век принято называть царскими.
Лунные камни? Я никогда о таких не слыхала. А что такое царские камни? Что все это означает?
— Интересно, почему вдруг Максиму понадобились царские камни? — прервал ее Владимир. Его голос звучал тихо, но настойчиво. Флоринда выпрямилась.
— Я потому и пришла к тебе, что сама этого не знаю, — немного резко сказала она.
— Наверное кто-то сказал ему о них.
— Не знаю.
— А ты не можешь спросить у него, откуда ему стало известно о царских камнях?
— Не могу.
Владимир долго смотрел на нее.
— Я слышал, что этим камням нет цены, — сказал он.
От этих слов у Флоринды пересохло во рту.
— Нет цены? — прошептала она. — Но при чем тут?..
— Будь у тебя такое ожерелье, ты бы не могла забыть о нем, — снова прервал ее Владимир.
— Надеюсь. — Флоринда была немного задета. — Конечно, я не забыла бы о таком богатстве, хоть ты и считаешь меня выжившей из ума старухой…
Владимир улыбнулся в бороду, и Флоринда сообразила, что незаметно для себя перешла на русский.
— Максим будто бы помнит, как Идун говорила об этом ожерелье. Но ведь Идун никогда не видела царя! К тому же, я уверена, что он обманывает. Он был слишком мал, чтобы запомнить это.
— Но ты-то сама была у царя, — напомнил ей Владимир.
— Я? Ты имеешь в виду тот раз? Но ведь мне было тогда всего восемь лет…
Флоринда замолчала. Она давно забыла тот случай. Он как будто выпал из ее детских воспоминаний. Обычно она вспоминала только их жизнь на берегах Ладоги, как правило, летом.
Она помнила широкие улицы Петербурга, толпы людей, крики, ожидание завтрашнего дня, чувство согласия, объединившее народ, которому больше не угрожала нужда…
Именно в ту осень она познакомилась с Артуром Ульсеном, моряком и искателем приключений. Неожиданно для него самого, он стал свидетелем революции в России, где ему довелось встретить любовь.
— Восемь лет — это не так мало, — сказал Владимир, и Флоринда очнулась от своих смутных воспоминаний.
— Но ведь у меня нет никакого ожерелья с семью камнями!
— Ты уверена в этом?
— Конечно! — твердо ответила она и тут же пожалела об этом, потому что теперь уже не была уверена ни в чем. Теперь ей казалось, будто она припоминает именно такое ожерелье.
Зазвонил телефон, этот современный звук неприятно оторвал от воспоминаний о прошлом.
— Меня он иногда пугает, — с улыбкой признался Владимир и вышел в соседнюю комнату.
Вернулся он серьезным и смущенным.
— Что случилось? — спросила Флоринда.
Владимир сел.
— Странно, — сказал он. — Позвонила какая-то женщина и спросила, нельзя ли ей прийти ко мне через полчаса. Я согласился.
