Шалва Амонашвили - Амон-Ра
— Иорам, слушай меня внимательно. Наполни все свое сердце чувством благодарности к отцу, ибо он сотворил тебя. Пронзи свое сердце чувством жалости и сострадания к отцу, ибо он теряет сына из-за своего невежества. Призови всю свою любовь в сердце и направь к отцу, ибо отец — родной тебе человек. И пошли весь этот сердечный огонь вместе с мазью отцу. Иорам, ты — творец добра! Так исцели отца!..
Иорам послушался Амон-Pa. Он закрыл глаза и постепенно погрузился в иной мир.
На лице его отразились боль и сострадание, глаза наполнились слезами.
Баночку с мазью он крепко держал в руке.
Иорам осторожно приближается к отцу.
Сердце его шепчет:
"Отец, я твой сын, твой Иорам.Ты мне отец и я люблю тебя такого, какой ты есть.Я твой сын. Так прими меня такого, какой я есть.Не бойся, отец, я стою на пути добра, а добро не связано с сатаной.Я целитель, отец.Дай мне исцелить тебя.Потом я сам дам тебе большую палку, и, раз так хочешь, разбей мне голову.Отец, сегодня народ оплакивал Мару, она закрыла сына, и твоя палка убила ее.Но Амон-Pa, сын ее, не озлоблен против тебя.Дай мне помочь тебе, отец, я не хочу, чтобы ты на всю жизнь остался калекой.Покажи твою спину.Я смажу твою спину целебной мазью.И ты через три дня встанешь, отец.Я люблю тебя, отец".
Илья и Саломея сидели перед Иорамом и с тревогой следили за мученическим выражением его лица.
— Что с ним? Может быть, ему стало плохо? — шепнула девочка Амон-Pa. Но он не ответил ей, потому что в это время Амон-Pa тоже был там, где и Иорам, и посылал его отцу огонь своего сердца.
Оставшиеся на площади люди окружили детей. Кто с насмешкой, кто с любопытством смотрели на мальчика, сидевшего на камне, вся сущность которого находилась вдали от площади, там, где в полутемной комнате на низкой тахте лежал отец и стонал от нестерпимых болей.
— Женщина, — позвал он жену, — иди сюда! Женщина приблизилась к больному.
— Что тебе, муж?
— Помоги лечь на бок…
Женщина помогла, и муж со стоном сменил положение. Иорам в это время мысленно поднял рубашку отца и по всей ею спине наложил мазь, смешанную с огнем сердца.
— Женщина, что это со мной происходит?
— А что такое? — удивилась жена.
— Как будто по всей спине мурашки бегают, а все тело наполняется приятным теплом. Это ты творишь со мной такие чудеса, или так бывает перед смертью?
— Мерещится тебе все! Я не дотрагивалась до твоей спины. И не бойся, не умрешь пока! — ответила жена и продолжила с гневом, — Эх, ты, безбожник! Что тебе надо было от сына или от других? Бедную женщину, которая спасла сына от твоего безжалостного удара, сегодня хоронили. Не даст тебе покоя в жизни этот грех…
Иорам продолжал втирать мазь.
Муж почувствовал, что ужасная боль отступает и затихает.
— Да, я не умираю, — проговорил отец Иорама, — Бог меня спасает, уходит боль!
— Таким, как ты, Бог не помогает, — ответила жена, — ты крепкий орешек, вот и все.
— Опять вправляешь мне мозги? — гневно закричал муж. Он хотел сказать еще что-то злобное, но вдруг увидел перед собой образ Иорама и услышал его голос: "Вот смажу твою спину целебной мазью, и ты через три дня встанешь, отец!" И после этих слов будто огонь охватил всю спину, и отец Иорама почувствовал сильное жжение.
— Женщина, Иорам здесь? — в недоумении воскликнул он.
— Что ты несешь, муж, у тебя и вправду видения! — печально ответила жена. — Ты же запретил мне впускать его даже во двор, сатаной его обзываешь. Какая это мать, которая сына из дома выгоняет, и какой это отец, который гоняется за сыном, чтобы убить его? Кто же мы теперь после всего этого? — маме Иорама хотелось плакать, но она боялась разгневать мужа, уже готового взорваться.
— Значит, Иорама сейчас здесь нет?! — с недоверием спросил муж, перед глазами которого все время стоял образ сына.
— Ты опять о своем… Сказала же тебе, нет здесь Иорама! Где ты его видишь, несчастный!
— Замолчи сейчас же! — зарычал муж. — Знаю я, где его вижу! Вот тут вижу, перед своими глазами! Ты что, слепая?
— Разрази тебя гром!
— Эх, если бы я мог сейчас встать, то показал бы тебе, на чьей голове разразился бы гром! Надеюсь, наступит этот день… — и опять озадаченно спросил, — скажи мне правду, это ты меня чем-то по спине мажешь?
— Ничем я не мажу тебя, нет у меня никакой мази! Ты же сам запретил мне трогать твою спину!
— Тогда не пойму, что все это значит! — произнес муж так, как будто извинялся перед женой. — Слушай, женщина, — сказал он после некоторого раздумья, — если через три дня я исцелюсь и встану на ноги, найди Иорама и приведи ко мне!
"Как бы не так, — подумала жена, — через три дня, может быть, ты ноги протянешь. Какое чудо поможет тебе встать на ноги? С ним что-то странное происходит. Надо опять пойти к гадалке за советом!" А вслух сказала:
— Зачем его к тебе приводить? Чтобы ты опять разбил ему голову?
— Ты его приведи, а я уж знаю, что с ним сделаю! — проговорил муж с такой странной интонацией раскаяния, что жена подумала: наверное, чувствует приближение смерти и хочет просить у сына прощения…
Амон-Pa открыл глаза и помог Иораму придти в себя.
— Хватит. Через три дня твой отец встанет на ноги. Иорам почувствовал сильные боли в спине, в позвоночнике. Он привстал, но чуть было не упал, хорошо, что его поддержали Саломея и Илья.
— Что с тобой, Иорам? — заволновалась Саломея, — Амон-Pa, помоги ему!
Ни Саломея, ни Илья не знали, что происходило в течение этих последних пяти-семи минут. Они даже не догадывались, где был Иорам и почему ему вдруг стало так плохо. Только Амон-Pa был свидетелем всего, ибо он тоже был там, где Иорам, и во всем помогал ему.
— Не бойся, — успокоил он Саломею, — ничего опасного у него нет.
Амон-Pa взял из рук Иорама баночку с мазью и заглянул внутрь. Иорам тоже заглянул в нее и с изумлением воскликнул:
— Амон-Ра, мазь была до краев! Где же она?
— Чем же ты натирал спину отца? — ответил Амон-Ра.
Собравшиеся вокруг ребят люди все увиденное сочли глупой игрой детей и разошлись по своим делам.
Саломея опять вспомнила, что завтра утром у Горы Оливковых Деревьев с людьми будет говорить Мессия и стала настойчиво просить мальчиков отправиться туда немедленно.
— Далеко это, придется идти ночью, и ты устанешь у нас. Может быть, нам лучше пойти туда рано утром? — предложил Илья.
Но сердце Амон-Pa подсказывало, что надо, не медля ни одной секунды, пускаться в дорогу.
— Послушаемся Саломею, — сказал он, — если не будем терять времени, то в полночь уже придем туда и выберем удобное место, откуда будет все хорошо слышно и видно. До утра мы успеем еще и немножко поспать.
И ребята дружно направились в сторону Горы Оливковых Деревьев.
Глава 20
Была чудесная лунная ночь, поэтому друзьям было нетрудно идти по бездорожью. К Горе Оливковых Деревьев шли и другие — кто впереди, а кто сзади них. Саломея потребовала от мальчиков ускорить шаг, чтобы обогнать других. Однако Иораму было трудно идти быстрее, так как каждый шаг отдавался страшной болью в спине. Ему помогал Илья, который шел рядом и бережно поддерживал его.
Было уже за полночь, когда ребята дошли до Горы Оливковых Деревьев. Ни один из них никогда не видел столько людей, собравшихся вместе. Тут были и иудеи, которых становилось все больше, и галилеяне, и самаритяне, и финикийцы, и кессарийцы, и амонитяне, и римляне, и сирийцы, и греки, было даже несколько иберийцев и армян. Здесь были женщины и дети, молодые и старые. Было очень много больных и калек, некоторые из них были принесены сюда на носилках.
У подножья и на склоне Горы люди устраивались небольшими группами. Кое-где уже горели костры, и женщины готовили на них пищу, а мужчины оживленно о чем-то разговаривали. Многие же, особенно дети и старики, спали, им совсем не мешала суета остальных, даже веселье и танцы неутомимых юношей и девушек не могли их разбудить.
Как только Амон-Pa и его друзья выбрали место и удобно расположились на нем, к ним подошла старая женщина с корзиной.
— Дети мои, вы, надо полагать, голодные! — сказала она и для каждого достала из корзины большой кусок хлеба и рыбу. — А воду вы можете взять вон оттуда! — и она указала им на колодец.
Ребята поблагодарили добрую женщину, быстро поели и приготовились ко сну. Саломея положила голову на плечо Амон-Pa и уснула.
На востоке уже вспыхнул бледный красный свет приближающегося рассвета, смешанный с еще спящими, и поэтому ленивыми, темно-синими облаками, когда Амон-Pa открыл глаза. В лагере было тихо. Мальчик хотел подняться, но побоялся разбудить Саломею, которая спала так же, как и заснула, положив голову ему на плечо.
