Корнелия Функе - Чернильное сердце

Он повернулся и побрёл к сваленной в углу куче соломы. Вздохнув, он сел на неё, прислонился затылком к стене и закрыл глаза.

– Что ж, кажется, теперь мы квиты – Сажерук и я, – сказал он. – Хотя мне интересно, как Каприкорн вознаградит его за предательство. То, чего хочет Сажерук, он ему не даст.

– Квиты? Что ты имеешь в виду? – Мегги села рядом с ним на корточки. – А что ты должен сделать для Каприкорна? Чего он от тебя хочет, Мо?

Солома была слишком сырой, мало пригодной, чтобы на ней спать, но всё же лучше, чем голый пол.

Мо помолчал какое-то мгновение, показавшееся вечностью. Он разглядывал голые стены, запертую дверь, грязный пол.

– Придёт время – и я расскажу тебе эту историю, – сказал он наконец. – Хотя я собирался рассказать её тебе не в таком безрадостном месте и только когда ты немного подрастёшь…

– Мне двенадцать лет, Мо!

Почему взрослые думают, что дети скорее мирятся с секретами, чем с правдой? Разве дети не догадываются, какие глупые сказки сочиняют только для того, чтобы не выдавать эти секреты? Лишь много лет спустя, когда у самой Мегги будут дети, она поймёт, что бывает такая правда, которая до краёв переполняет сердце отчаянием, и её не хочется рассказывать никому, тем более своим детям. Особенно когда отчаяние не скрашено ни малейшей надеждой.

– Садись, Элинор, – сказал Мо и подвинулся немного в сторону. – Это довольно длинная история.

Элинор вздохнула и осторожно присела на влажную солому.

– Этого не может быть, – пробормотала она. – Всего этого не может быть…

– Я девять лет убеждаю себя в этом, – сказал Мо и начал свой рассказ.

В ТУ ПОРУ

Он взял в руки книгу.

– Я почитаю тебе. Для настроения.

– А о спорте там есть?

– О фехтовании. Схватках. Пытке. Яде. Истинной любви. Ненависти. Мести. Великанах. Охотниках. Злых людях. Добрых людях. Прекрасных дамах. Змеях. Пауках. Хворях. Смерти. Храбрецах. Трусах. Силачах. Погонях. Избавлениях. Лжи. Правде. Страстях. Чуде.

– Звучит заманчиво, – откликнулся я.

– Тебе, Мегги, как раз исполнилось три года, – начал Мо. – Я помню, как мы отмечали твой день рождения. Я подарил тебе книгу с картинками. Ту самую, с морской змеёй, у которой болят зубы и которая обвилась вокруг маяка.

Мегги кивнула. Эта книга до сих пор лежала в её сундуке и уже дважды одевалась в новое платье.

– Мы? – переспросила она.

– Я и твоя мама.

Мегги отдирала от брюк прилипшую солому.

– Уже в ту пору я не мог равнодушно пройти мимо книжного магазина. Дом, в котором мы жили, был невелик – мы называли его обувной коробкой, мышиной норой, мы придумали для него много разных имён, но в тот день я опять купил целый ящик книг в одной букинистической лавке. Элинор, – он бросил взгляд в её сторону и улыбнулся, – некоторые из них пришлись бы весьма по вкусу. Среди них была и книга Каприкорна.

– Он был её владельцем? – Мегги изумлённо поглядела на Мо, но тот покачал головой.

– Нет, дело не в этом, но… Давай по порядку. Твоя мама тяжело вздохнула, когда увидела новые книги, и спросила, куда же мы их денем, но потом, конечно же, распаковала ящик. В ту пору я по вечерам читал ей что-нибудь вслух.

– Читал вслух?

– Да. Каждый вечер. Твоей маме это нравилось. В тот вечер она выбрала «Чернильное сердце». Она всегда любила занимательные истории, блестящие и мрачные. Она могла перечислить имена всех рыцарей короля Артура, она знала всё про Беовульфа и Гренделя[1], про древних богов и менее древних героев. Она обожала также истории про пиратов, но больше всего ей нравилось, если попадался хотя бы один рыцарь, хотя бы один дракон или, по крайней мере, хотя бы одна фея. Кстати, она всегда принимала сторону драконов. В «Чернильном сердце» ни один дракон не упоминался, зато там было в избытке блеска и мрака, фей и кобольдов… Кобольдов твоя мама тоже очень любила. Брауни, Букка-Бу, Фенодерри, Фолетти – она знала их всех по именам. Итак, мы дали тебе стопку книг с картинками, устроились поудобнее рядом с тобой на ковре, и я начал читать…

Мегги прильнула головой к плечу Мо, уставившись глазами на голую стену. Она увидела на грязно-белом фоне себя, какой она была на старых фотографиях: маленькую, с пухлыми ножками, белокурую (с тех пор её волосы слегка потемнели), листающую крохотными пальчиками большие книги с картинками. Так бывало всегда, когда Мо что-нибудь рассказывал: Мегги видела картины, живые картины.

– История нам нравилась, – продолжал отец. – Она была занимательна, хорошо написана и населена странными существами. Твоя мама любила, когда книга увлекала её в неизведанное, и тот мир, куда её увлекло «Чернильное сердце», был вполне в её вкусе. Порой он становился чересчур мрачным, и всякий раз, когда напряжение возрастало, твоя мама прикладывала палец к губам и я читал тише, хотя мы не сомневались, что ты слишком занята собственными книгами и не прислушиваешься к печальной истории… На улице уже давно стемнело – я помню, словно это было вчера, – стояла осень, и в окно дул ветер. Мы разожгли огонь – в обувной коробке не было центрального отопления, только печка в каждой комнате, – и я начал читать седьмую главу. Вот тут-то оно и случилось…

Мо умолк. Он смотрел перед собой, словно заблудившись в собственных мыслях.

– Что? – прошептала Мегги. – Что случилось, Мо?

– Тут появились они, – сказал он. – Внезапно они очутились перед нами у двери в прихожую, будто они зашли с улицы. Когда они повернулись к нам, послышался шелест, словно кто-то разворачивал лист бумаги. До сих пор у меня на устах их имена: Баста, Сажерук, Каприкорн. Баста держал Сажерука за воротник, как провинившегося щенка.

Уже тогда Каприкорн любил красный цвет в одежде, но он был на девять лет моложе и не такой худой, как сейчас. У него был меч – я ещё ни один меч так близко не видел. У Басты на поясе тоже висел меч и ещё нож, тогда как Сажерук… – Мо покачал головой. – Ну, у него-то при себе ничего не было, кроме рогатой куницы – он показывал с ней разные фокусы и тем зарабатывал себе на жизнь. Я думаю, никто из них троих не понимал, что произошло. Я тоже понял это лишь гораздо позже. От моего голоса они выпали из своей истории наподобие закладки, которую кто-то забыл между страниц. Как они могли осознать это?..

Баста так грубо толкнул Сажерука в спину, что тот упал. Баста хотел уже вытащить свой меч из ножен, но его руки, бледные, как бумага, очевидно, утратили силу. Меч выскользнул из его пальцев и упал на ковёр. Мне показалось, что на лезвии была засохшая кровь, но, возможно, это просто огонь отражался в нём. Каприкорн стоял и озирался. Наверное, у него кружилась голова, он шатался, как дрессированный медведь, долго вертевшийся вокруг своей оси. Может быть, это нас и спасло – по крайней мере, так всегда утверждал Сажерук. Если бы Баста и его господин совсем не лишились сил, они, наверное, убили бы нас. Но они ещё не полностью переселились в этот мир, и я схватил отвратительный меч, лежавший на ковре среди моих книг. Он был тяжёлый, намного тяжелее, чем я думал. Вероятно, я обхватил его как какой-нибудь пылесос или как палку, но, когда Каприкорн, шатаясь, приблизился ко мне, я выставил остриё меча ему навстречу, и он остановился. Я что-то мямлил, пытаясь объяснить, что случилось, хотя сам ничего не понимал, Каприкорн таращился на меня своими водянистыми глазами, а Баста стоял рядом с ним, рукой касаясь своего ножа, и, казалось, только и ждал, когда его господин прикажет перерезать нам глотки.

– А Пожиратель Спичек? – Голос Элинор тоже звучал хрипло.

– Он сидел на ковре, точно оглушённый, и не издавал ни звука. О нём я в тот момент вообще не думал. Если ты возьмёшь корзину, а из неё вдруг выползут две змеи и одна ящерица, то ты в первую очередь обратишь внимание на змей – разве не так?

– А мама? – Мегги смогла выговорить это слово только шёпотом. Она не привыкла произносить его вслух.

Мо посмотрел на неё.

– Её нигде не было видно! Ты по-прежнему стояла на коленях возле своих книг и во все глаза смотрела на чужих вооружённых людей в больших, тяжёлых сапогах. Я безумно испугался за вас, но, к моему облегчению, ни Баста, ни Каприкорн не обращали на тебя ни малейшего внимания.

«Хватит болтать! – сказал наконец Каприкорн, когда я окончательно запутался в собственных словах. – Меня не волнует, каким образом я оказался в этом убогом месте. Сейчас же верни нас обратно, проклятый колдун, или Баста вырежет твой болтливый язык у тебя изо рта».

Эти слова не очень-то успокаивали, да и в первых главах я уже прочёл про обоих достаточно, чтобы уяснить: у Каприкорна слова с делом не расходятся.

Мне стало дурно, в отчаянии я соображал, как же прервать этот кошмарный сон. Я поднял книгу – может быть, надо ещё раз прочесть то же самое место… Я попробовал. Я спотыкался на каждом слове, в то время как Каприкорн неподвижно уставился на меня, а Баста вытаскивал нож из-за пояса. Ничего не происходило. Оба по-прежнему стояли в моём доме и не собирались возвращаться назад, в свою историю. И вдруг мне стало совершенно ясно, что они нас убьют. И я выронил книгу и поднял меч, брошенный мной на ковёр. Баста попробовал опередить меня, но я оказался расторопнее. Мне приходилось держать смертоносную штуковину двумя руками, я до сих пор помню, какой холодной на ощупь была рукоять… Не спрашивай, как мне это удалось, но всё же я сумел оттеснить Басту и Каприкорна в прихожую. При этом какие-то вещи разлетались вдребезги – так рьяно я размахивал мечом. Ты начала плакать, и я хотел обернуться к тебе и сказать, что всё это лишь кошмарное наваждение, но мне стоило огромного труда отбиваться от ножа Басты и меча Каприкорна. «Вот оно и случилось, – вертелось у меня в голове. – Ты оказался посреди книжной истории, о чём всегда мечтал, и это сущий кошмар». В реальности страх имеет совсем другой вкус, чем когда ты о нём читаешь, Мегги, и роль героя оказалась гораздо менее приятной, чем я думал. Они наверняка убили бы меня, но, к счастью, оба плохо держались на ногах. Каприкорн рычал, его глаза чуть не вылезли на лоб от ярости. Баста бранился, угрожал и глубоко порезал мне плечо, но тут неожиданно входная дверь отворилась, и оба, шатаясь, как пьяные, исчезли в ночи. У меня едва хватило сил закрыть задвижку – так дрожали пальцы. Я прислонился к двери, прислушивался к звукам с улицы, но ничего не слышал, кроме бешеного стука собственного сердца. А потом я услышал в комнате твой плач и тут же вспомнил, что там оставался ещё третий. Спотыкаясь, я пошёл назад, всё ещё с мечом в руках, и там посреди комнаты стоял Сажерук. У него не было оружия, только куница на плече, и, когда я подошёл к нему, он отпрянул с бледным как смерть лицом. Судя по всему, выглядел я ужасно: по руке текла кровь, и я дрожал всем телом – не знаю, от страха или от злости.