Евгений Шварц - Сказочные повести. Выпуск шестой
А третий мальчик был не похож ни на первого, ни на второго. И все потому, что был сделан из очень твердого сучковатого дерева, которое не всякая пила возьмет. Весь какой-то неотесанный, угловатый, брови всегда нахмурены, и все делал не так, все — наоборот. Скажут ему: «Сядь!» — он встает. Скажут «Иди!» он стоит. Если хорошо — говорит «плохо», если плохо — говорит «хорошо», и всегда любил приговаривать «не так» да «не так».
Так и прозвали его: НЕТАКОМ. Лучше не придумаешь, сколько ни думай.
Конечно, и у него была своя песенка — песенка-наоборотка, и пел он ее своим деревянным, трескучим голосом всегда невпопад, чаще всего, когда другие спали. Послушайте и ее:
До чего смешной народВсе везде наоборот:За столом сидят, едят,Почему-то ночью спят.По траве и мостовойХодят кверху головой.Кто ж к порядку призовет?Все везде наоборот.Только раки ходят верноХодят задом наперед.Вот!
Хотя мальчики не умели ни читать, ни писать, все же неучами их назвать нельзя было: ведь они имели дело только с образованными людьми — учениками третьего класса!
Правда, считать игрушечные мальчики умели только от двух до пяти, потому что меньше «двойки» и больше «пятерки» в этой школе никому не ставили. Зато они отлично знали, как устроена рогатка, отчего в дневниках вместо «двоек» бывают дырки и почему в арифметические задачки, туда, где стоит решение, попадают самые разлапистые и хвостатые кляксы. Все это они знали потому, что у ребят от них никаких секретов не было. Уж кто-кто, а игрушечные мальчики умели держать язык за зубами.
Глава вторая
Приключения начинаются
Как-то утром, когда жаркое июньское солнце заглянуло в комнату и разбудило игрушечных мальчиков, они не узнали школы. Произошло что-то непонятное: из коридоров не доносились крики, в классах не хлопали крышки парт, ни одна дверь не прищемляла девчоночьих кос и ни одна чернильница… Впрочем, это уже неважно. Важно то, что всю школу заполнила тишина, необычная и непонятная.
— Что, что? Что случилось? — в испуге запрыгал Непоседа. — Может, братцы, я оглох? Или мне в уши попала вата?.. Нетак, а ну загляни-ка!.. Да не в нос, а в ухо, сюда…
— Там дырка, — пробурчал Нетак, ковырнув пальцем в ухе приятеля. — А должна быть вата!
— Ты меня слышишь? — закричал Непоседа.
— Нет.
— Почему?
— Не хочу.
— А ну скажи «А»!
— «Б», — сказал Нетак и высунул язык.
— Но я же все слышу, — обрадовался Непоседа и бросился целовать деревянного друга. — Это, наверное, ребята перестали в коридорах бузить.
— Нет, не перестали! — рассердился Нетак, потому что сам был отчаянным шалуном.
Мякиш тоже хотел что-то сказать, но передумал, а поскольку рот уже был открыт — зевнул. Не пропадать же работе!
Все стало ясно, как только открылась дверь и в комнате показались щетка и тряпка, а следом за ними вошла уборщица тетя Глаша. Они всегда ходили вместе, потому что без тети Глаши ни щетка, ни тряпка ничего не хотели делать.
Старая уборщица была женщиной строгой, дисциплину и порядок уважала больше всего. Никто из учеников не помнит, чтобы тетя Глаша скакала по партам или стреляла из рогатки, никто не видел у нее на лбу или под носом чернил. Сама же она сторожу дяде Егору говорила: «Будь я здесь директором школы, все эти мурзилки-мазилки ходили бы у меня как шелковые, как по тетрадочке в косую линеечку!..» Да что говорить, тетя Глаша отлично видела все, кроме паутины на стенах.
Так вот. Поставила она в угол свою старую, облысевшую щетку, распахнула окна, двери и сказала:
— Ну, слава богу, уехали!
— Кто уехал? — спросили мальчики.
— Тетя Глаша посмотрела на полочку, где жили малыши.
— Ах, это вы! — вздохнула она. — Уехали, уехали ребята в лагерь. А вас, бедняжек, оставили. О-хо-хо! — и, взяв в руки Непоседу, щеткой прочистила его пружинки.
Нетака она протирать на стала — взяла его в руки и тут же бросила, потому что в палец засела заноза.
— Ну и шершавый! — покачав головой, сказала она и принялась выбивать пыль из парусов старого фрегата.
— А как же мы? Как же мы? — кричал Непоседа. — Это нечестно: уехать в лагерь и не взять нас с собой! Они не имели права! Ведь мы совсем незаконченные!..
Тетя Глаша не видела, законченные они человечки или незаконченные. Но это была чистая правда.
Посудите сами. У Непоседы не хватало одного винтика, который должен был скреплять между собой пружинки рук и ног. Поэтому на его железном животе, как раз там, где у школьников бывают пряжки от поясов, виднелась дырка с резьбой. Конечно, без такого важного винтика всякий Непоседа за лето может совсем разболтаться.
А деревянный Нетак?
Этот был весь из одних сучков и задоринок — просто неотесанный мальчишка. К нему нужно было как следует приложить руки и отшлифовать. Ну, а Мякиша и вовсе оставили недолепленным. Одного уха не хватало, правая нога короче левой.
— Что же тут поделаешь! — приговаривала старая уборщица, переставляя мальчиков с места на место, чтобы тряпкой получше продраить палубу фрегата. Каковы мастера, такова и работа!
Мякиша тетя Глаша разглядывала дольше других, потому что на его животе были нацарапаны какие-то слова. Уборщица повертела пластилинового толстяка перед глазами, а затем прочитала вслух:
РАБОТА ПЕТИ МАМИНА-ПАПИНА. РУКАМИ НЕ ТРО…
Больше на животе ничего не поместилось, поэтому«…ГАТЬ» залезло на спину.
Тетя Глаша поставила Мякиша на место и сама у себя спросила:
— Это кто же такой Мамин-Папин?.. Не тот ли самый Петя, которого в лагерь не отпустили? Ну и странная же у него фамилия: Мамин-Папин! Стало быть, по папочке он Мамин, а по мамочке — Папин! — объяснила сама себе тетя Глаша и, вздохнув, добавила: — Несчастный ребенок!
«Несчастный ребенок»? С этим Непоседа, Мякиш и Нетак никак не хотели согласиться.
Какой же он несчастный, если его каждый день в школу привозили на папиной машине! Завтраки ему с собой давали такие большие, что они занимали весь портфель и тетради приходилось привязывать сверху. Съедать такие завтраки было нелегко, но, по мнению Мякиша, это не такая уж беда. Он-то всегда с завистью поглядывал на Петины бутерброды и куриные ножки, которые торчали из портфеля…
Так они думали о Пете, пока с шумом не упала на пол тети Глашина щетка. Тут они вспомнили, что сами покинуты, забыты в пустынной, пыльной и душной комнате. Оставлены незаконченными человечками. Надо было прежде позаботиться о себе.
— Что же нам теперь делать? — спросил Мякиш.
— Бежать! — звякнул Непоседа.
— А ку-уда?
— В пионерский лагерь, к ребятам!
— Куда? — переспросил Нетак и, поднявшись на носки своих башмаков, посмотрел на улицу.
Непоседа и Мякиш сделали то же самое. Теперь все трое молчали и думали: «Бежать? Самим?.. Но как же так?»
Ведь всю свою жизнь они прожили в этой комнате, и что делалось там — во дворе, на улице, в большом шумном городе, — они не знали.
Тетя Глаша все еще продолжала уборку: она подметала пол, вытирала подоконники и заодно тщательно перемывала косточки школьным шалунам. Она любила поворчать, но все же была женщиной сердечной и незлой. Игрушечные мальчики знали это и считали, что ее доброе сердце сделано не иначе как из пластилина. Однако при ней бежать не решались. Они подождали, пока тетя Глаша закончила работу, взяла щетку и тряпку, вышла из комнаты, закрыла дверь на ключ, дважды повернув его в замке, и лишь потом…
Глава третья, из которой вы узнаете, что было потом, и о том, как началось путешествие наших героев
— В поход! Вперед! — нетерпеливо заорал Непоседа и побежал. — За мной, друзья!
— А может, не стоит… — протянул Мякиш. — Ведь в дороге поспа-а-ать не-е-е… — И он зевнул так, что подбородок приклеился к шее.
— Тебе бы только дрыхнуть! — возмутился Нетак и помог Мякишу закрыть рот.
Тут все трое перегнулись через борт фрегата и посмотрели вниз. Да, легко сказать «вперед», а как сойти с верхней полки? Как выйти из комнаты, двери которой дважды заперты на ключ? Этого никто из них не знал.
Но нет таких положений, из которых нельзя найти выхода. Непоседа почесал свои волосы-пружинки, звонко хлопнул себя по лбу, хитро подмигнул и показал на старого паука, который снимал угол с ними по соседству. Жирный паук спал в гамаке из собственной паутины и переваривал завтрак.
— Есть выход! — сказал Непоседа. — Надо разбудить его! Ну-ка, братцы, крикнем что есть силы! Раз, два, три!
И все трое закричали и затопали по палубе своего фрегата.
Паук заворчал, зашевелился и сказал своим липким, тягучим голосом:
