Туве Янссон - Муми-тролль и шляпа Чародея
— Добрый вечер, кузина! — поприветствовала белую мышь лесная крыса.
Но та только одарила ее долгим презрительным взглядом своих красных глаз.
Муми-папа поднялся с места и предложил пришельцам по стаканчику пунша. Но они его не удостоили даже взглядом. Какое-то необъяснимое дурное предчувствие нависло над долиной. Все стали удивлённо перешёптываться. Тофсла и Вифсла вдруг ощутили тревогу. Они подняли рубин, положили его обратно в чемодан и защёлкнули замочек.
Но как только они собрались унести чемодан, белая мышь поднялась на задние лапы и стала стремительно вырастать. Она сделалась такой огромной, почти что с Муми-дом. И вдруг превратилась в Чародея в белых перчатках, с красными глазами. Перестав расти, он сел на траву и уставился на Тофслу и Вифслу.
— Прочь подисла гадкий стариксла, — сказала Вифсла.
— Откуда у вас Королевский рубин? — спросил он грозным голосом.
— А тебе чтосла? — ответила Тофсла.
Никто ещё ни разу не видел Тофслу и Вифслу такими храбрыми.
— Я искал его три сотни лет, — сказал Чародей. — Больше меня ничего в этой жизни не интересует.
— И нассла тожесла, — отрезала Вифсла.
— Ты не имеешь права забрать у них рубин, — сказал Муми-тролль, — он по-честному куплен у Морры!
Правда, Муми-тролль не упомянул, что он куплен за его же, Чародея, старую шляпу. (Впрочем, у того на голове уже красовалась новая.)
— Дайте мне чем-нибудь подкрепиться, — сказал Чародей. — У меня начинают сдавать нервы.
Муми-мама тут же ринулась к нему с блинчиками и вареньем, положив всё на самую большую тарелку.
Пока Чародей ел, все отважились подойти поближе. Тот, кто ест блинчики с вареньем, не может быть уж чересчур опасным. С таким можно говорить.
— Ну как, вкусла? — спросила Вифсла.
— Да, спасибо, — сказал Чародей. — Я не ел блинчиков с вареньем уже восемьдесят пять лет.
Все сразу же почувствовали к нему жалость и подошли ещё чуть ближе.
Когда Чародей насытился, он вытер усы и сказал:
— Я не могу отнять у вас рубин, потому что купленное может быть снова только куплено или подарено. Не продадите ли вы мне рубин за, скажем, две алмазные горы и долину, полную самых разных драгоценных камней?
— Нетсла! — разом отозвались Тофсла и Вифсла.
— Может быть, вы мне его подарите?
— Не-е-етсла! — с жаром повторили Тофсла и Вифсла.
Чародей вздохнул, посидел какое-то время молча, погрузившись в размышления, и вид у него при этом был самый несчастный.
— Ладно, — проговорил он наконец. — Пусть продолжается праздник. А я обращусь к своим чарам. Каждый получит от меня что-нибудь волшебное. Пожалуйста, задумывайте желания. Первыми задумывают Муми-семейство.
— Это должны быть видимые вещи или мысли? — спросила Муми-мама. — Если вы меня, конечно, понимаете?
— Понимаю вполне отчётливо, — ответил Чародей. — С вещами, безусловно, легче иметь дело, но мысли тоже допускаются.
— Ну, тогда я хотела бы, — высказала желание Муми-мама, — чтобы Муми-тролль больше не тосковал по Снусмумрику.
— А я и не знал, что это так заметно, — смутившись, сказал Муми-тролль и покраснел до кончика носа.
Чародей, ни секунды не медля, взмахнул своим плащом, и печаль сразу же улетучилась из сердца Муми-тролля. Тоска сменилась ожиданием, а это уже намного легче.
— Мне тоже пришла в голову мысль! — воскликнул Муми-тролль. — Дорогой Чародей, пожалуйста, сделай так, чтобы этот стол со всем, что на нём есть, полетел бы к Снусмумрику, где бы он сейчас ни находился!
И тут же, в один миг, стол поднялся в воздух, пролетел между деревьями и направился в южную сторону со всеми блинчиками и вареньем, с фруктами, цветами и карамельками, а заодно и с книгой Ондатра, которую он положил на краешек стола.
— Ну уж это безобразие! — завопил Ондатр. — Так я не согласен! Прошу немедленно отколдовать мою книгу обратно!
— Что сделано, то сделано, — сказал Чародей. — Но вы получите новую книгу. Вот, пожалуйста!
— «О необходимости всего сущего», — прочёл Ондатр. — Но вы ошиблись! Это не та книга! В моей говорилось о тщете всего сущего.
Но Чародей только посмеялся.
— Теперь, очевидно, моя очередь, — сказал Муми-папа. — Страшно трудно что-нибудь выбрать. Я перебрал в уме массу вещей, но так ни на чём и не остановился. Теплицу интереснее построить самому. И ялик тоже. А так в остальном у меня всё есть.
— Ну так и не надо ничего загадывать, — сказал Снифф. — Отдай мне, и я загадаю два раза, идёт?
— Да-а, — протянул Муми-папа. — Но раз уж есть такая возможность, то…
— Ну поторопись же немного, — сказала Муми-мама. — Пожелай парочку прекрасных переплётов для твоих мемуаров.
— Да, это было бы замечательно! — обрадовался Муми-папа.
И все с удивлением вскрикнули, когда Чародей протянул Муми-папе инкрустированный жемчугом переплёт из золота и красного сафьяна.
— А теперь я! — закричал Снифф. — Хочу собственную лодку! Лодку, похожую на морскую раковину, с пурпурными парусами! И чтобы мачта была из палисандрового дерева, а все уключины — изумрудные!
— Однако немало! — усмехнулся Чародей и взмахнул плащом.
Все затаили дыхание, но никакой лодки не появилось.
— Не получилось? — разочарованно спросил Снифф.
— Как это не получилось? — удивился Чародей. — Всё получилось. Но я, разумеется, оставил её у морского берега, на воде. Ты найдёшь её там завтра утром.
— С изумрудными уключинами? — спросил Снифф.
— Разумеется, — ответил Чародей. — Их там четыре штуки и одна в запас — на всякий случай. Кто следующий?
— Не знаю, что и сказать, — отозвался Хемуль. — Вообще-то я потерял свою лопаточку, которой я выкапываю растения для ботанической коллекции. Мне абсолютно необходима новая лопатка.
И он сделал книксен после того, как Чародей вручил ему новую лопаточку. (Конечно, немужское это дело — книксен, но ведь Хемуль носил юбку, а в юбке кланяться довольно нелепо.)
— Это очень утомительно производить всякие чародейства? — участливо поинтересовалась фрёкен Снорк.
— Нет, — сказал Чародей. — Пока это всё очень лёгкие вещи. А что бы хотелось маленькой фрёкен?
— Думаю, это очень трудное дело, — сказала фрёкен Снорк. — Можно, я шепну вам на ухо?
Когда она прошептала своё желание, Чародей слегка пожал плечами.
— Вы совершенно уверены, что вам это необходимо?
— Да. Уверена, — решительно отрезала фрёкен Снорк.
— Ну что ж, — сказал Чародей. — Пусть.
В следующую секунду у всех разом вырвался крик изумления. Фрёкен Снорк сделалась решительно на себя не похожа.
— Что ты над собой учинила? — разволновался Муми-тролль.
— Я пожелала себе глаза деревянной королевы, — отозвалась фрёкен Снорк. — Ты ведь говорил, что она красивая!
— Да, но… — начал было с несчастным видом Муми-тролль.
— Тебе они не понравились? — спросила фрёкен Снорк и расплакалась.
— Ну не расстраивайтесь, — сказал Чародей. — Если такие глаза вам разонравились, ваш братец может пожелать, чтобы вернулись прежние.
— Да, но я задумал совсем другое! — запротестовал Снорк. — Я не виноват, что у неё такие дурацкие желания. Я-то здесь при чём?
— А что ты задумался — спросил Чародей.
— Вычислительную машину. Чтобы она решала, что справедливо, а что нет, что хорошо, а что плохо.
— Это уж слишком сложно, — сказал Чародей. — Даже мне с этим не справиться.
— Ну тогда хотя бы пишущую машинку, и пусть моя сестрица обходится своими новыми глазами!
— Всё это так. Только уж больно они её изуродовали, — сказал Чародей.
— Братец, миленький, — рыдала фрёкен Снорк, глядя на себя в зеркало. — Пожелай, чтобы мои прежние глаза вернулись. Я выгляжу просто ужасно!
— Ладно уж, — великодушно согласился Снорк. — Получишь их обратно, чтобы спасти фамильную честь. Но я надеюсь, что после этого твоё дурацкое тщеславие поубавится.
Фрёкен Снорк посмотрелась в зеркало и закричала от радости. Её прежние, уютные глазки были на своём месте, но ресницы стали немного длиннее. Сияя от счастья, она обняла своего братца.
— Голубчик! Солнышко! — говорила она. — Весной я подарю тебе машинку, которая пишет!
— Оставь, — смущенно сказал Снорк. — Нечего нежничать при всём честном народе. Мне было тебя страшно жаль, я не мог видеть, как ты убиваешься. Только и всего.
— Ну что ж, из домочадцев остались только Тофсла и Вифсла, — сказал Чародей. — Вам положено одно желание на двоих, вы нераздельная парочка.
— А ты самсла себесла ничего не пожелалсла? — спросила Тофсла.
— Мне не положено, — печально отвечал Чародей. — Я могу только желать за других и ещё принимать разные обличья.
