Владислав Дорофеев - Сказки Таргистана
Вы не ослышались. Куклы слов разговаривали друг с другом на телепатическом языке, а, значит, мысли, которые касались всех, были слышны всем, кто принимал участие в разговоре. Лишь интимные мысли, рассказывающие о жизни конкретного слова или условий проживания куклы в своей пещере – например, вдруг закапало в углу пещеры, значит, нужно обращаться за советом к кукле-сантехнику – другие куклы не могли услышать, если этого не хотела сама кукла. Но вступать в контакт с реальными предметами куклы слов не могли.
Одним словом…Таргистан уже больше не засыпал. Никакой добропорядочный таргистанец не мог уснуть, потому что он забыл – как называется то, что раньше звучало…
Дальше ни один из таргистанцев ничего не мог вспомнить. А раз они не могли вспомнить слово, значит, они не знали, не понимали, что им нужно сделать.
Жизнь у них перепуталась, и я бы даже сказал, что жизнь у них совсем разладилась. Потому как не стало сна, и пропала прелесть ночи, исчезло очарование дня, и они перестали замечать нежность восхода, и уже их не интересовала сила заката, и таргистанцы перестали любоваться воцарением луны и солнечным покоем. И это было самое обидное в этой истории.
Только теперь всем стало очень понятно, что нет маленьких или больших слов, нет важных или не очень важных, нужных или менее значительных. Оказалось, что все слова очень нужны. Оказалось, что без сна, например, вся жизнь, то есть просто вся без остаточка жизнь потеряла всякий смысл.
Очень скоро всем стало плохо. И куклам, потому что они сделались совсем не нужны. И таргистанцы начали испытывать страшную усталость, которая их совсем истомила, поскольку они не знали, что с этой усталостью делать. Они перестали ложиться в постель и не пили на ночь свой любимый ягодный крепкий напиток, с нежным, хотя и странным названием – кейра, и не целовали детей на ночь, ведь они же не ложились спать, и не читали на ночь молитву, и не чистили зубы и не расчесывались, и не убирали со стола, и не готовили ужин, а соответственно, не готовили и завтрак, поскольку не уходили на работу.
Но самое страшное, чего больше всего боялись таргистанцы и их правители: они перестали разглядывать на ночь перед зеркалом кончик носа.
Нет, в самой этой процедуре ничего странного не было. Потому что таргистанцы делали это с незапамятных времен, это делали и маленькие, и старые, мужчины и женщины, все и всегда, в войне или мире. Почему? – никто не знал. Но таков был обычай.
И обычай этот вовсе не был блажью. Если таргистанец – мужчина или женщина – переставал разглядывать кончик носа перед сном, значит, ему осталось жить ровно неделю, то есть семь суток.
И это был очень удобный, очень правильный обычай. За оставшееся до смерти время, таргистанец успевал доделать все свои громарские дела.
Причем, самый добропорядочный таргистанец ничего не знал о дате своей смерти до того момента, пока вдруг однажды вечером он обнаруживал, что у него пропало желание разглядывать перед зеркалом кончик носа.
И вот теперь весь Таргистан находился в великом унынии. На следующий день вечером, после того как кукла-сон проснулась, таргистанцы перестали рассматривать кончик носа, значит, им всем осталось жить неделю.
Да, верно! Вся страна, все эти милые белые колобки и серьезные горюны, мудрые карапетяне и веселые коровы, лошади и смешные тококоны – приготовились к смерти, потому как и жить им так дальше было нельзя. Жизнь без сна потеряла всякий смысл.
А жить так хотелось.
Но вот что удивительно. У кукл-слов никогда прежде не было ощущения жизни, как, впрочем, и смерти. Они были всего лишь куклами, потусторонними предметами, духовными тенями в зазеркалье слов, они были даже не моделью жизни, чем был язык и слова, а отражением этой модели – потому-то дыхание жизни и смерти до них никогда не доходило.
Но теперь что-то произошло. И то-ли оттого, что кукла-сон, в нарушение закона, продолжала разговаривать с настоящей горой на телепатическом языке, то-ли потому, что кукла-кошка попыталась телепатически загрызть куклу-крысу, но однажды куклы почувствовали всеми органами чувств вкус к жизни и вкус к смерти.
А это означает, что время кукл-слов будто замедлило свой ход, будто стало тормозиться, кажется даже, что куклы слов стали уменьшаться, будто таять, но не с одного бока, а как бы изнутри.
Они начали жить своей жизнью, значит, и умирать, потому что у них появилась своя история. И теперь они должны были исчезнуть. Причем, на день раньше таргистанцев, потому что в тот вечер, когда кукла-сон проснулась, таргистанцы еще продолжали разлядывать на ночь, как обычно, перед зеркалом кончик носа. А куклы-слов уже ожили, чтобы исчезнуть.
То есть таргистанцы умирали бы в полной тишине и безмолвии – слова исчезли бы вслед за куклами-слов, то есть прежде, чем расстались бы с жизнью таргистанцы. А Таргистан бы совсем обезлюдел.
Но как это ни странно, все знали, что нужно было делать. Впрочем, странного в том ничего не было. Нужно было обратиться за помощью к кукле-дуре. Но сделать это могла только кукла-царь.
И кукла-царь позвала куклу-дуру.
Между ними состоялся странный разговор. Точнее, этот разговор мог бы состояться, если бы куклы могли разговаривать.
На самом же деле некоторое время кукла-царь и кукла-дура стояли друг напротив друга и молчали (если бы, конечно, они могли стоять и молчать), – если бы они могли говорить вслух, то тогда бы это так называлось. Но мы же знаем, что, на самом деле, они разговаривали громко, очень бурно, перебивая друг друга, но на телепатическом языке. Так вот, если бы вы могли услышать, то вы бы услышали, как кукла-дура сказала кукле-царю.
– Что ты на меня так смотришь? Будто блох во мне выискиваешь.
Кукла-царь не обратила внимание на дурье ехидство. И лишь произнес.
– Кукла-дура, нас всех спаси. На тебя наша последняя надежда. Иначе Таргистан превратится в огромную бессловесную тварь, и на Громаре воцарится царица Холопка. А мы превратимся из теней слов в тени теней, и нас даже под землей не будет видно, потому что в конце-концов мы исчезнем, словно бы растаем. Мы станем ничто. И будем нигде.
На что кукла-дура резонно возразила.
– Для этого я должна стать куклой-силой или куклой-ум, или куклой-мудростью. Я же умею быть лишь куклой-дурой. Какая от меня польза?
Кукла-царь даже подскочила от возмущения.
Самое время обратить ваше внимание на еще одно существенное отличие жизни в Куклоне от таргистанской обычной жизни. В Куклоне не было вещей. Например, не было стола, или стула, или ложки, но были – кукла-стол и кукла-стул, кукла-ложка, на которых, разумеется, сидеть нельзя было, как, впрочем, и есть ими, поскольку они были не для того, чтобы их использовали, но они жили затем, чтобы сохранять слова. Поэтому, кукла-царь сидела не на троне, когда разговаривала с куклой-дурой, да и, вообще, она не сидела, впрочем, она и не стояла. И разговор у них был, не как царя с одним из своих подданных, а как двух кукол, одна из которых жила жизнью царя, а другая жизнью дуры.
Ну, так вот, кукла-царь подскочила пружиной на том месте, где она как бы и не стояла, и, хитроумно прищурившись, почти нараспев, сказала.
– Ну, как же ты не понимаешь. Такой случай. Нам не обойтись силой, умом или мудростью. Нет. Всего этого недостаточно, или слишком много. Ты умеешь мечтать, да так, как никто не умеет мечтать, ты умеешь фантазировать так, как никто из нас не умеет фантазировать. Помоги нам усыпить куклу-сон.
Как известно, главное отличие дуры или дурака от всех остальных в том, что дурак умеет только мечтать, но ничего и никогда не делает. Зато, смешивая между собой мечты и реальную жизнь, дураки соглашаются на такие задания, от которых остальные откажутся от страха или ума. Итак, кукла-дура пошла спасать всех, потому что у нее не было ни страха, ни ума, лишь надежда на Бога.
Да. Еще кукла-царь отрядил на помощь кукле-дуре куклу– ключ, куклу-спасение, куклу-жизнь и куклу-погоняло, которые жили рядом с пещерой куклы-царь.
И кукла-дура попросила сорок шесть тысяч четыреста секунд: три тысячи шестьсот секунд на всякий случай, десять тысяч восемьсот секунд на советы с друзьями и еще тридцать две тысячи четыреста секунд, чтобы помечтать, – то есть придаться своему главному и дурацкому занятию, во время которого приходят в голову самые неожиданные и прелестные мысли.
Перво-наперво кукла-ключ отомкнула все пещеры, в которых жили затворниками куклы, чтобы кукла-дура могла свободно входить в пещеры или выходить из пещер. Затем кукла-дура постучала в стенку кукле-сказке, которая жила в соседней пещере, та постучалась к своему соседу кукле-открытию, а та, в свою очередь, нашла куклу-отверстие, которая привела к ним куклу-дыру. Так между двумя пещерами открылась сквозная настоящая дыра, которая редко бывает между разными куклами слов, впрочем, так же как редко бывает сквозной смысл между разными словами. На открытие дыры и всех пещер ушло ровно три тысячи шестьсот секунд, которые кукла-дура попросила, как она выразилась, на всякий случай.
