Кай Умански - Ведьма Пачкуля и непутевый театр
— Где?
— Да вон, смотрите! В глубине зала!
— Они пробрались на нашу пантомиму!
— Давайте им покажем!
Пантомима была забыта, актрисы ринулись со сцены в зал. Гоблины вцепились друг в друга и закатили глаза в ужасе перед надвигающейся волной.
— А НУ СТОЯТЬ!
Голос был громкий, властный, и выразился он ясно и недвусмысленно. Все остановились и посмотрели на сцену. Там, уперев руки в бока, стояла грозная Пачкуля. Рядом с ней слегка покачивалась в свете прожекторов карнавальная лошадь, робкая, как овечка (если, конечно, лошадь может быть как овечка).
— Прафильно! Скаши им, госпоша! — подначивал Хьюго, сидевший на ее плече. — Штоп ты ногу сломать!
— Так не пойдет, — объявила Пачкуля. — Вечно одно и то же. Всегда все заканчивается хаосом. Я придумываю что-нибудь потрясающее, чтобы немного раскрасить наши серые будни, так сказать, а в итоге всегда происходит какой-то дурдом. На этот раз такого не случится, ясно? Я вернулась и принимаю на себя руководство. Мы с Хьюго написали чудесную пантомиму, и все должны ее смотреть и радоваться. Брызг, убери эту клячу. Все остальные — остыньте. Те, кто не участвует в пантомиме, вернитесь на свои места. Актеры, ступайте за кулисы и ждите своего выхода. Дикарь Вилли, присмотри за гоблинами, чтобы не убежали. Они под домашним арестом. Я с ними позже разберусь. А сейчас у нас идет спектакль. Выполнять. ЖИВО!
Все так удивились, что послушались. Зрители покорно расселись в зале, актеры смиренно потопали к сцене.
— А пока все занимают свои места, — продолжила Пачкуля, — вас развлечет карнавальная лошадь. Танцем.
— Э? — сказали два перепуганных голоса из лошадиного костюма.
— Вы слышали, — пробормотала Пачкуля уголком рта. — Это шоу-бизнес. Или пеняйте на себя. — И добавила громко: — Мы же хотим посмотреть, как лошадка танцует, а, мальчики и девочки?
— Да! — раздался оглушительный ответ.
— Музыку, маэстро!
«Непутевые ребята» переглянулись, пожали плечами и заиграли «Янки-дудл» в веселенькой аранжировке.
Ну что им оставалось? Красавчик и Цуцик сделали глубокий вдох, подняли свои налившиеся свинцом ноги и начали танцевать. И больше того, у них очень недурно получалось.
Музыка играла все быстрее, и усталость постепенно улетучилась — в телах у гоблинов появилась живость, а в сердцах песня. Проявляя чудеса координации, карнавальная лошадь вскидывала задние ноги и скакала по сцене, размахивая хвостом и высоко подняв голову.
Завершая номер, она прижала к груди передние копыта и низко поклонилась.
Публика неистовствовала от восторга.
— Еще! — кричали зрители. — Еще!
Хотелось бы сказать, что танец карнавальной лошади стал самым ярким моментом шоу. Но это не вполне правда.
Сражение между леди Макбет, Диком Уиттингтоном и Гаммельнским крысоловом было захватывающим, и хорошие, конечно же, победили, хотя, по общему мнению, леди Макбет выиграла по очкам. Потом появилась таинственная фея и исполнила каждому по три желания, что было очень мило. К несчастью, у нее отвалились крылья, но большинство зрителей вежливо сделали вид, что ничего не заметили. Она же все-таки предводительница.
Когда Шерлок Холмс наконец отыскал пропавших деток и все конфликты были, ко всеобщему удовлетворению, улажены, актеры вышли на сцену для финальной воодушевляющей песни. Грандиозной кульминации спектакль достиг, когда пунцовый от смущения Прекрасный принц неохотно выперся на сцену и, к великому восторгу волшебников в зале и самого Принца вечному стыду, наградил всех трех глупо ухмыляющихся принцесс скупым поцелуем в щечку.
Да, брюки, разумеется, с него свалились. Ну а как иначе?
Когда крики ликования немного утихли, Грымза вышла вперед и произнесла заключительные строки:
Таков истории финал.Надеемся, что зал не спал.
— Ура! — взревела толпа. — Какой там спал! Отличное шоу!
— Автора! — заорало Нечто в футболке «Лунобзик». И все подхватили его крик.
— Автора! Автора!
Музыка для Пачкулиных ушей. Она вышла на сцену, на шляпе у нее гордо восседал Хьюго.
— Спасибо! — обратилась она к залу. — Спасибо всем без исключения. Как некоторые из вас, возможно, знают, судьба у этой пантомимы непростая. Но я думаю, на этот раз, в виде исключения, я могу с уверенностью сказать, что все закончилось хорошо.
Аплодисменты достигли предельной громкости.
— Хьюго, — сказала Пачкуля, — я думаю, это мой звездный час.
И с этими словами она переступила через край сцены и камнем рухнула в оркестровую яму.
Глава двадцатая
Сочельник
— Опять снег пошел, — сказала Пачкуля. — Придется тебе расчистить дорожку, Хьюго. После того как приготовишь мне ужин.
— Йа, латно, — сказал Хьюго. Он стоял на стремянке и вешал игрушки на верхние ветки елки. Метла стояла внизу и подавала ему мишуру.
— Я хочу настоящий ужин для инвалида, имей в виду. Может, немного супа или яйцо всмятку.
— Йа, йа, латно.
— А пирожки еще не пора вынимать? Пожалуй, пропустим инвалидную еду. Обойдусь пирожками.
— Придется подошдать. Еще не готофы.
— Но я есть хочу! — пожаловался инвалид. — У меня после чая маковой росинки во рту не было. А мне надо набираться сил.
— Есть остатки похлепки из скунса. Большой горшок пот ракофиной.
— Не хочу похлебку, — буркнула Пачкуля. — Она там месяца три стоит. В ней зеленые штуки плавают. Хочу сладкие пирожки — немедленно.
— Йа, йа, латно, латно! Мошешь потоштать отну минуту? Хьюго, стелай то, Хьюго, стелай это, Хьюго, не забуть повесить мой чулок, Хьюго, потбрось дроф в огонь, Хьюго, сбегай купи еще рошдественских открыток. Ты не думать, что у меня и так дел нефпроворот?
— Да, но нога-то сломана у меня.
— Я ф этом не финоват.
— Еще как виноват. Ты сказал: «Чтоб ты ногу сломала». И вот, пожалуйста.
— Я ше тебе уше сто рас гофорить! «Штоп ты ногу сломать» — это старая театральная погофорка. Это не сначит, што я шелать тебе сломать ногу!
Но она ее все-таки сломала. Левую. И теперь сидела в своем любимом кресле-качалке с закованной в гипс ногой и костылем на коленях. К тому же в Рождество.
В дверь постучали, и метла метнулась открывать. В хибару влетел шквал снежинок, а вместе с ним Шельма, за плечом у нее был большой мешок.
— Сюрприз! Привет, Пачкуля. Я тебе подарок принесла.
— Правда? — Пачкуля сразу повеселела. — Что за подарок?
— Вообще-то до завтра открывать не полагается, но раз ты болеешь, я разрешаю. Вот.
Она порылась в мешке и достала нечто, завернутое в старую газету.
— Ого, — сказала Пачкуля. — Даже в подарочной упаковке.
Она развернула газету и достала большую, бесформенную кофту цвета грязи.
— Связана вручную, — пояснила Шельма. — Надеюсь, цвет тебе нравится.
— Ой, да еще как. Грязный. Прелесть. Как и все остальные грязные кофты ручной вязки, которые ты мне подарила на четырнадцать последних праздников Рождества.
— Я подумала, ты сможешь надеть ее завтра на большой праздничный обед у Чепухинды, — сказала Шельма. — Ровно в двенадцать, не забудь. Приглашены все. Обязательно надо что-нибудь принести. Кузен Вилли принесет бобы, а кузен Пьер приготовил специально для нас чудесный рождественский пудинг.
— У меня осталось немного славной похлебки из скунса, — начала было Пачкуля, но Шельма замотала головой.
— Нет-нет, Пачкуля. Ты же почетная гостья, мы все так благодарны тебе за пантомиму. Мы, кстати, кучу денег собрали. Ну да ладно. Как твоя нога?
— Болит, — сказала Пачкуля и шмыгнула носом. — Сильно болит. Только одно меня утешает.
— И что же?
— Гоблинам больнее, — с усмешкой сказала Пачкуля.
— Я как раз собиралась тебя спросить. Я знаю, что Чепухинда разрешила тебе самой их наказать, ведь ты от них столько натерпелась. Что ты с ними сделала?
— Я отдала их Туту, — со злорадством сказала Пачкуля. — Она на них практикуется работать с фонарем.
В своем клубе волшебники сидели в мягких креслах перед пляшущим огнем. На каминной полке рядком оптимистично висели чулки. Атмосфера была праздничная. Повсюду коробки шоколадных конфет, вазы с цукатами, стаканчики с дымящейся зеленой жидкостью.
Дверь тихо открылась, и в комнату проскользнул Рональд, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. С вечера пантомимы он избегал общества коллег. Не мог выносить насмешки и шуточки в свой адрес. Он сказал, что у него грипп, и безвылазно сидел в своей холодной мансарде, еду ему приносили на подносе.
Однако сегодня Рождество, и он все-таки спустился в гостиную, на звон бокалов и раскатистый смех. Он надеялся, что о его актерском дебюте уже успели забыть. Он просто тихонько войдет и пять минуточек погреет руки у камина…
