Елена Ланецкая - Одолень-трава
Вдруг в птичьей стае, кружившей над берегом, произошла какая-то перемена. Птицы сгрудились на лету, заслоняя встающее Солнце, и из этой трепещущей груды вырвалась изумительная птица. Она била крылами, отливавшими синевой, солнечные лучи золотою короной сияли над ее головой… Глядь — а головка-то девичья!
Изнемогавший от душевного волнения Скучун, дивился на крылатую Деву. Заря облекала ее в переливчатую, прозрачную мантию радужных лучей, сиянье усиливалось — птица как будто сама источала его.
Очертив над рекою круг, Дева-птица пронеслась мимо дуба, нависшего над обрывом, где у самых корней замер Скучун, чуть не задевши его крылом… И нежный голос проворковал:
— Это утро — твое, милый брат мой! Все мне ведомо о пути твоем. Я помогу отыскать Дух Вещего Леса, только помни: слова отпугнут его. Вещий Лес открывается только тому, кто безгласен, в молчании — ключ. А вот это тебе держи!
И Скучун каким-то чудом, чуть не свалившись в реку, поймал слетевший к нему с небес дар Девы-птицы. Глянул — цветочек. Простой такой, желтенький. Он стал перебирать в памяти все, что читал о цветах, и узнал его — то была примула, первоцвет. Скучун вспомнил, что с нею связано множество древних легенд и сказаний, но так был поражен происшедшим, что плохо соображал… Осторожно, чтобы не помять свое сокровище, он стал пробираться на твердую почву назад по корням, нависавшим над бездной.
С гулко бьющимся сердцем возвращался наш герой к домику лесника. Одуванчики вдоль тропинки давно обсохли, где-то вдали куковала кукушка, покачивались под ветром кустики иван-да-марьи. Скучуну было как-то по-особому тревожно и радостно, что в этой простой и привычной жизни, где-то в самом сердце ее таится другая — желанная и сокровенная.
И сам он только что повстречался с ней!
А между тем утро разбудило уже всех в лесу, но только не его друзей. Старый Урч похрапывал на лавке, Кукой с Куторой, наверное, смотрели уж третий сон, а Ксюн забылась в полудреме, уронив голову прямо на свежевыскобленный, непокрытый стол. Чуть только скрипнула половица — она подняла голову, сощурив покрасневшие глаза.
— А, это ты… Ты куда выходил?
— Сейчас, сейчас… Мне бы водички… — Скучун еле взобрался на лавку.
— Ты что это, Скучуш, а? Тебе нехорошо?
— Мне чудо как хорошо, Ксюшечка, милая моя! Ты даже представить себе не можешь, как хорошо…
За его появлением наблюдала, полулежа на печке, Елена Петровна. Она давно не спала, а плела венки из полураспустившихся, заспанных кувшинок, перевивая их шерстью для крепости. Спешила, пальцы слушались плохо… Склонившись над ними низко-пренизко, бабушка Лена шептала нежным лепесткам что-то очень важное и хорошее. И улыбалась.
Заметив, что Кукой и Кутора наконец просыпаются, а Старый Урч, потягиваясь, протирает глаза, она спустилась с полатей, сама умыла их водой из ведерка и надела каждому на головку влажный белоснежный венок.
Поклонилась всем, распрощалась: решено было, что бабушка останется здесь, чтобы выздоравливать поскорее и ждать…
Заплела Ксюну две косички. Проводила всех на крыльцо, расцеловала. И расплакалась, крестя удалявшиеся фигурки, которые то и дело оборачивались и махали ей издали.
«Одолень-трава! одолей ты злых людей: лихо бы на нас не думали, скверного не мыслили, отгони ты чародея, ябедника…»
И сквозь слезы все равно улыбалась бабушка. Знала она, что не пустая дорога увела от нее самое дорогое существо на свете — внучку Ксюшечку…
«Красота поманила ее, — шептала про себя бабушка Елена. — А за нее ничего не жаль, и ничто не страшно…»
И только крепче прижимала к сердцу маленькую дорожную икону, с которой не расставалась с того момента, как покинули они Москву.
«Одолень-трава! Одолей мне горы высокие, долы низкие, озера синие, берега крутые, леса темные, пеньки и колоды!.. Спрячу я тебя, од олень-трава, у ретивого сердца во всем пути и во всей дороженьке…»
Глава IX
В то время, как наши путешественники безмятежно дремали в сторожке лесника, а ликующий Скучун мчался будить их, спрятав в своем розовом ушке дар Девы-птицы, уже знакомые нам Ор, Зур и Дива под предводительством Тени собрались на свой последний решающий Совет неподалеку от того громадного дуба на самом обрыве реки, где только что побывал Скучун.
Тень была в бешенстве: все их первоначальные планы рухнули, эти беспомощные, хилые козявочки каким-то непонятным образом как ни в чем не бывало выскользнули из расставленных сетей и готовились наутро продолжить свой путь.
Но мало того — Скучуну открылась сама Дева-птица и передала магический ключ, а с его помощью недолго и догадаться, как проникнуть к Духу Вещего Леса! И никто из Совета Четырех не смог помешать этому…
Тень в это время занята была другим важным делом: она намеревалась уничтожить главную московскую библиотеку, расположенную в самом центре Москвы, на высоком холме, и уже собирала стихийных духов, подчиненных ей, которые способны были на такую работу…
Тень полагалась на Ора, Зура и Диву, рассчитывая, что они легко справятся с нахальными и упрямыми козявками, которые вознамерились помешать планам Совета Четырех. Теперь же, судя по всему, настала пора самой Тени вмешаться в ход событий и наказать неудачливых членов Совета за нерадивость.
После истории с жуком Ору не удалось укрыться от гнева всевидящей Тени. И как Ор ни уверял, что дятел, склевавший жука, был вовсе не простой дятел — а как же иначе он мог помешать ворожбе? — Тень оставалась неумолима, считая, что виноват во всем один Ор. И тот обернулся опять старичком, понурившись, ожидал он неминуемой страшной расплаты.
Зуру, принявшему облик водяного, тоже не удалось заманить путешественников в ловушку. Скучуна насторожил вид полузатопленного «бревна», и вправду бывшего вовсе не бревном, а водяным-Зуром; пушистый наш книгочей вовремя вспомнил старинную легенду, подсказавшую, кто перед ними. Да еще и прочел заклинание, которое делало водяного бессильным, не иначе как нашептанное ему кем-то из высших сил Света…
И теперь Зур, утерявший весь свой светский лоск, уныло ковырял землю носком грязного, ободранного в лесу ботинка. На Диву он и глаз поднять не смел ведь она-то еще ни в чем не провинилась, и всесильная Тень возлагала на энергичную, цепкую ведьму особые надежды.
— Я все исполню как надо! — пылко пообещала Дива-Марина. — Тихо! Кажется, идут… Один, второй, третий, четвертая, пятая… все! Вот они, голубчики!
— Прячьтесь как следует! — велела Тень своим вассалам. — До поры до времени эти малявки не должны вас заметить…
И трое членов Совета укрылись в густых кустах дикого шиповника у самого обрыва над рекой.
Отвратительными клочками свисая с обрыва, Тень еле заметно шевелилась, будто гигантский спрут, и ласточки, свившие себе гнезда в песчаной крутизне, с жалобными криками в панике носились над водой.
Но наши друзья, не заметив ничего необычного, один за другим вынырнули из лесу прямо в щедрое блистающее утро.
Глотнув бодрящего рассветного воздуха, они, как привороженные, уставились в заречную даль.
— Вот что, любоваться нам некогда, — сказал Скучун. — После налюбуемся. — Он слегка подергал Ксюна за руку — она кривила губки, чувствуя себя неуютно от недосыпу, речной прохлады и полного неведения относительно цели дальнейшего их путешествия. В голове ее все перепуталось, одно желание мешалось с другим: то ей хотелось поесть, то умыться, то отыскать Вещий Лес и как можно скорей, а то оказаться в своей кровати, укутанной стеганым одеялом по самую макушку!
И все же главной в этом хаосе была мысль о покинутой больной бабушке, которую Ксюн жалела всем сердцем и все бы отдала, чтобы та, здоровая, чуть ироничная и уверенная в себе как и прежде, оказалась бы сейчас вместе с ними…
— Все будет хорошо, вот увидишь, Ксюн! Похоже, придется прыгать вниз, ни одной тропинки тут нет, я глядел…
— Да как же? — пискнула Кутора. — Тут же страшно высоко!
— Как? А вот так — на попе! — и Скучун, не говоря больше ни слова, сиганул вниз. Пыльная песчаная дорожка понеслась за ним следом.
— Экий ты прыткий, — кряхтел Урч, — погоди-ка, мы за тобой… — Он свесил лапы, усевшись на самом краю обрыва. Остальные проделали то же самое и с криком «Три-четыре!» съехали вниз по отвесной береговой крутизне.
Речная долина нежилась в утренней полудреме и никак не желала просыпаться, полеживая в луговой шелковистой постельке. Ее покой нарушили пятеро живых комочков, которые с визгом сорвались с обрыва, плюхнулись в реку и взбаламутили все вокруг.
«Ну вот, — подумала долина, — кажется, начинается! Значит, пора вставать…»
Она недовольно поежилась и отряхнула росу:
— Доброе утро!
Все пятеро благополучно выбрались из воды на узкий песчаный берег и принялись кое-как приводить себя в порядок. Ксюн прыгала на одной ножке, наклонив голову, чтобы вытряхнуть воду из уха. Непредвиденное купание быстренько привело ее в чувство — она больше не хныкала и даже пыталась улыбаться…
