Расмус-бродяга. Расмус, Понтус и Глупыш. Солнечная Полянка - Линдгрен Астрид

— Чоллихопчангчанг фаллера, — пел Расмус, и его звонкий, высокий голос так красиво сливался с низким голосом Оскара.

И костюмы на них были нарядные, летние, узкие брюки… а ботинки у одного из них… верх из светлой кожи с кантом из черной лакированной, блестящей… Ботинки, которые…

Расмус резко оборвал песню.

На ногах у господина Лифа те самые ботинки с лакированным кантом!..

Страх, который ему пришлось пережить утром, нахлынул на него снова. Он вспомнил плач фру Хедберг и звук страшных шагов, который он слышал, лежа за диваном. Это были ноги именно в этих ботинках, которые тогда так грозно приближались к нему. Он не мог петь, глядя на эти ботинки. Оскар сердито посмотрел на него, не понимая, в чем дело, почему он замолчал. Но это не помогло, Расмус петь больше иг мог. Даже если господин Лиф был ни в чем не виновен и лишь по чистой случайности надел эти страшные, ужасные ботинки грабителя, все равно Расмус петь был не в силах. Он глядел на эти ботинки, и ему до того стало худо, что он даже не чувствовал больше голода.

— Послушай, Хильдинг, завтра мы начнем удить рыбку пораньше, — сказал второй господин, сидящий с ним за столом.

Хильдинг! Господина Лифа зовут Хильдингом! Его зовут так же, как грабителя, и ботинки на нем такие же, как у грабителя.

— Да, надо побыстрее использовать оставшиеся дни.

И голос у него такой же, как у того грабителя.

— Но ведь вы останетесь здесь хотя бы до конца недели? — взволнованно спросила толстая дама.

— Конечно. Нам здесь нравится.

Но Расмус не мог этого сказать про себя. Ему здесь вовсе не нравилось. Ему казалось, что он вот-вот упадет в обморок. И как только Оскар допел про короля из Северной Америки, он быстро схватил его за рукав и потянул отсюда.

— А что мы теперь будем делать?

Они снова лежали в песчаной ямке в сосновой роще. Окружающий мир Расмусу казался по-прежнему злым. Он отошел и спрятался за сосну, где его стошнило. Пища не хотела оставаться в желудке из-за всех этих волнений.

Оскар попыхтел трубкой, что-то обдумывая.

— Ничего не поделаешь, видно, придется мне идти к ленсману, ах-ах-ах! Сказать ему, мол, мне кажется, что два благородных господина ограбили фру Хедберг. Но как я смогу заставить ленсмана поверить в это? Как говорится, «это будет уже другая пятерка», сказала старуха, написав цифру семь.

Он выколотил трубку и надел рюкзак.

— Ноги упираются, не хотят идти к ленсману. А хочешь не хочешь, идти надо.

— Да, сохрани нас Господи, — сказал Расмус.

Так говорила тетя Ольга в Вестерхаге перед приходом инспектора. А ведь ленсман-то пострашнее инспектора.

— Однако сюда я теперь приду не скоро. Сущая Ниневия[4] здесь, да и только. Куда лучше ходить по деревням, там у них воров нет.

В маленьком городке, который Оскар с некоторым преувеличением назвал Ниневией, за время их отсутствия произошли заметные изменения. Теперь на каждом перекрестке стояли люди, громко переговариваясь. Было видно издалека, что говорят они о чем-то важном, нетрудно было догадаться, о чем шла речь.

— Хотел бы я послушать, о чем они там болтают, — сказал Оскар. — Прежде чем идти к ленсману.

Он сунул Расмусу в руку пятиэровик.

— Возьми-ка вот монетку и купи кулек тянучек, да послушай, о чем там судачат, навостри уши-то.

— Я их не только навострю, а и махать ими стану, — засмеялся Расмус.

Он побежал по улице и остановился у бакалейной лавки. Глянув в окно, он увидел, что там полно народу. Это было ему на руку. Придется постоять в очереди, и можно будет послушать, о чем там толкуют. А после он купит тянучек. Полный радостного ожидания, он отворил дверь.

Минуту спустя он, запыхавшись, прибежал назад к Оскару. Лицо его было белым, как мел.

— Оскар, нам нужно бежать отсюда! Поскорее!

— С какой это стати? Хвосты нам, что ли, подожгли?

Расмус в отчаянии схватил за руку Оскара:

— Оскар! Анна Стина сказала ленсману, что это мы напали на них.

Оскар вытаращил глаза и покраснел от возмущения.

— Я? Да она меня и знать не знает. Ей даже неизвестно, как меня зовут.

— Она сказала, что пришел бродяга с гармошкой и что с ним был мальчишка. Он сперва поиграл на гармошке, а после вошел в дом и, угрожая револьвером, забрал изумрудное ожерелье фру Хедберг.

Оскар ударил себя по лбу кулаком:

— Ну и дрянь девка эта служанка. Будь она здесь, и запихал бы это вранье обратно ей в глотку. Ну а сама-то фру Хедберг что говорит?

— Она вроде бы помирает, ничего сказать не может, лежит как мертвая. Доктор говорит, что сердце у нее бьется еле-еле…

Жилы на висках у Оскара надулись. От злости он покраснел еще сильнее и снова ударил кулаком по лбу.

— Стало быть, все у них идет как по маслу. Теперь служанка может врать, что ей вздумается, а ленсман, поди, верит каждому ее слову.

Расмус потянул Оскара за рукав:

— Оскар, пошли скорей отсюда!

— И не подумаем, — сердито ответил Оскар. — Я загоню в угол эту служанку при ленсмане, пусть тогда посмеет сказать, что это был я.

Вконец отчаявшийся Расмус сказал со слезами на глазах:

— Тебя ленсман заберет. Ты сам говорил, что он не верит бродягам. Тебя посадят в кутузку, и тогда…

Он замолчал, не в силах думать о том, что будет, если Оскара посадят в тюрьму.

Оскар, понятно, тоже был не в силах об этом думать. Злость вдруг разом как бы слетела с него. Он стоял опустив руки, огорченный и растерянный.

— Да… Если я сейчас пойду к ленсману, меня посадят, твоя правда. Скажи ему, что это Лиф и Лиандер, он станет хохотать до икоты.

— А еще эта дрянь служанка будет врать…

Оскар кивнул, подтверждая слова Расмуса.

— Точно. А фру Хедберг лежит, не в силах сказать ни словечка в мою защиту. Нет, пойди я сейчас к ленсману, мне тюрьма.

Он схватил Расмуса за руку:

— Пошли отсюда быстрее, пока не поздно!

Оскар пошел быстрым шагом, увлекая за собой мальчика.

— Если уже не поздно, — пробормотал он.

Удрать из здешних мест, где каждый человек готов был искать бродягу с гармошкой, было нелегко.

Но им повезло. Они пробрались задворками, быстро и тихо миновали городскую черту и пошли прочь по мирному и пустынному поселку.

— Мы удираем, как какие-нибудь злодеи и убийцы, — сказал Оскар, когда к нему наконец вернулся дар речи.

Расмус сбавил шаг. Он запыхался до того, что едва мог говорить.

— Оскар, ведь ты невиновный!

— Невинен, как невеста!

— И я тоже.

— Ясное дело.

Оскар оглянулся и бросил сердитый взгляд на городок, красные крыши которого выделялись на фоне летней зелени.

— Ниневия! — воскликнул он. — Хорошо, что мы снова топаем по дороге.

И Расмус согласился с ним от всего сердца. На дороге не было ни воров, ни бандитов, дорога была мирной На обочинах росли подмаренник и купырь, а на лугах сладко пахло клевером. Солнце скрылось, стояли предгрозовая тишь. По небу уверенно, словно корабли, плыли серые пухлые тучи, а впереди, насколько хватало глаз, извивалась пустынная дорога. У горизонта, там, где земля и облака встречались, дорога уходила в небо.

— Куда мы идем? — спросил Расмус.

— В одно место, где можно будет спрятаться, — ответил Оскар. — Даю слово, такого места ты еще никогда не видал.

Глава девятая

Деревня Эдебюн[5] стоит на берегу моря. Пять маленьких дворов ютятся в низине, зажатые серыми скалами и сами такие же серые, как эти скалы. Серый цвет, цвет бедности и седой древности. Когда к вечеру летнее небо темнеет, и море становится серым. Серые и тяжелые от дождя, висят облака над деревней, в которой никто не живет.

Сюда и пришли бродяги. Для того, кто хочет спрятаться, это самое подходящее место. Людей здесь нет, здесь царят лишь пустота, тишина, мрачное запустение.