Мирзакарим Норбеков - Шухлик, или Путешествие к пупку Земли

Шухлику очень захотелось разглядеть ось Земли. Он продрался сквозь заросли мимозы и увидел толстый железный столб с дыркой внутри, откуда доносилось поскрипывание, посвистывание и поднимался, как из духовки, жар, не подпускавший льды. Этот стержень пронизывал Землю насквозь и выходил с другой её стороны.

Вернувшись к роднику, Шухлик задумался.

– Не отомстить ли пещерным затылочникам? – вздохнул он. – Хотя они сами себе в тягость, но наказание заслужили! Нельзя же так зверски обращаться с ослами!

– Неужели ты думаешь, что Творцу угодна твоя месть?! – подпрыгнул Малай как кузнечик. – Сказано, мой господин, когда тебя ударят по одному боку, не раздумывая, подставь другой.

Шухлик покрутил хвостом, пошевелил ушами, пробуждая заспавшееся Чу, и оно сразу вмешалось в беседу.

«Но если влепят по другому, не желая понимать твою добрую волю, смело лягайся – бей копытом прямо в лоб!»

А Малай раскраснелся пуще прежнего и ходил кругами, взволнованно обрывая ягоды с кустов.

– Мщение умножает зло! Сразу вдвое! – внушал он, покачивая головой и хмурясь, как школьный учитель. – Тьму не одолеешь мраком. Только свет рассеет потёмки зла. Всегда побеждает любовь!

И Малай кивнул на утконосиков.

Жёлтые от мимозной пыльцы, Жон и Дил весело скакали, собирая букеты. Наверное, хотели покормить родителя и Шухлика.

Да, здесь, в чудесном оазисе, не хотелось говорить о грешниках и смерти, о тьме и мраке, о зле и мести. Сами эти слова звучали сейчас дико, как внезапные сирены пожарных машин.

Так хорошо было вокруг! Вспомнив маму и сад Шифо с его обитателями, Шухлик взгрустнул.

– Пускай Жон и Дил, когда мы вернёмся, поживут в моём саду.

– Слушаю и повинуюсь! – кивнул Малай. – Впрочем, надо всё-таки у них спросить…

Он позвал утконосиков, но те не откликнулись. Их нигде не было! Малай галопом обскакал оазис и нашёл только букетики мимозы, сиротливо лежавшие под железным столбом.

– Мои любимые ушли собирать мимозу и не вернулись, – разрыдался джинн. – О нет, я не утешусь, пока не вернутся собиравшие мимозу!

Он подбежал к оси Земли, заглянул в дырку, и ему почудились далёкие призывные крики.

– О, горе мне! – завыл джинн. – Мои крошки! О, бедный Жон! Несчастный Дил! Они провалились в самые недра! Разобьются, задохнутся, сварятся, спекутся!

В мгновение ока Малай утратил миролюбивый облик красного осла, и высоко в небо с воем и причитаниями взметнулся ствол яркого бездымного пламени.

И вдруг разветвился на множество отростков-языков, которые так чадили и коптили, будто горело мокрое еловое полено вместе с автомобильной покрышкой. Именно такие огни полыхали на пещерных картинах, изображавших ад.

– Спалю! – рычал каждый из языков, охватывая ось Земли. – Расплавлю! Уничтожу! Узлом завяжу! Око за око и зуб за зуб!

Шухлик стоял, как рыжий бессловесный камень, ни жив, ни мёртв – настолько был поражён пропажей утконосиков и превращением Малая. Впервые он созерцал подобное! Скорее всего, настоящего шайтана в скорби, – буйного и безутешного нечистого духа, готового покончить с этим миром.

Едва осознал, что говорило чувство Чу. Подскочил к пруду и увидел два плоских хвоста, а затем и широкие утиные клювы, которые то показывались из воды, то вновь скрывались.

Жон и Дил мирно рыли нору в глинистом берегу, чтобы спрятаться и отдохнуть перед дорогой.

Шайтанский огонь тут же заглох, и перед Шухликом снова объявился красный осёл, – счастливый, но сконфуженный.

Ах, исчезли горести! Вернулись веселье и радость!

– Мои крошки, – приговаривал джинн, – напугали родителя. Нагнали страху! До того довели, что сам себя не помню! Что тут было, мой господин? – заглянул он, смущаясь, в глаза Шухлику.

– Да ничего особенного, – отвернулся рыжий ослик. – Не вернуться ли тебе в пещеры для нового покаяния?

Малай неуверенно, через силу, улыбнулся.

– Шутите, мой повелитель?

– Ну, конечно! – воскликнул Шухлик. – Доставай своих крошек из пруда – пора в дорогу.

Покинув оазис и ось Земли, едва не завязанную в узел, они поспешили в зиму, за уходящим солнцем.

Малай плохо соображал, пережив внезапные горе и радость. Только виновато поглядывал на рыжего ослика, как пёс, утянувший со стола кусок хозяйской колбасы.

– Око за око и зуб за зуб – это полная чепуха, – бормотал он, обращаясь к уже озябшим Жону и Дилу. – Вы только представьте, ребята, что получается, когда выдирают зуб или выбивают глаз! Дырка – пустота и чернота! Ну, выдерем ещё один зуб, выбьем ещё глаз – только увеличим пустоту и черноту в мире! Тьму нельзя победить тьмой!

Шухлик слушал вполуха.

Уже настала долгая ледяная ночь, и множество огромных звёзд сияли так близко, что, того и гляди, сбившись с дороги, окажешься на небесах.

Созвездие Крылатой ослицы Ок-Тавы указывало копытом направление, а чувство Чу – наилучший путь. Но Шухлик с утконосами наверняка бы околели под звёздами в стылой ночи, кабы не джинн Малай.

Красный осёл раздувал в себе чистое пламя и становился похож на жаркую печку-буржуйку. Хоть парься рядом с ним, как в бане!

Утконосов пришлось везти Шухлику, иначе бы испеклись на спине родителя. Они были близнецами – не отличишь! Только у Жона характер скверноватый – задиристый и занозистый.

Сидя на рыжем ослике, чего только не вытворял! То принимался жевать плоским клювом его ухо, то щёлкал перепончатой лапой по лбу, точно меж глаз, то пришпоривал, всаживая коготки в бока, то норовил столкнуть братца Дила, когда тот безмятежно спал. Шухлик на месте родителя давно бы надавал Жону тумаков. Однако Малай только посмеивался, глядя на эти выходки.

– Какой шустрый парнишка! Весь в моего брата-шайтана!

Рыжий ослик скакал вперёд, размышляя, как утихомирить этого окаянного шайтана по имени Яшин. Ведь даже если найти и завязать пупок Земли, шайтан из подлости обязательно вновь развяжет…

Уравнитель и время неведения

Лабиринт затылочников увёл их так далеко от страны Чашма, что впору было лететь со сверхсветовой скоростью. Да уж какие там полёты, когда джинн все силы израсходовал на обогрев студёного пространства! И всё же, миновав четыре широты и три с половиной климата, они достигли экватора, или уравнителя, делящего Землю пополам.

Дня через три, когда луна начала улыбаться, приняв имя Бедр-Басим, послышалась песня соловья.

– Если буль-буль поёт – мы у цели! – обрадовался Малай.

Они перешли вброд жёлтую, вялую речку. Её древнее грозное имя Стикс давно уже обмелело, заилилось, подравнялось и стихло, превратясь в какое-то болотное Тих-тих, как будто река из последних сил отсчитывала своё время – тик-тик-тик…

Перед ними открылась обширная зелёная равнина. Очень ровная. Без гор, холмов, долин и оврагов. Без единой кочки или ямки, как хорошее поле для игры в мяч.

Бегая кругами и тормоша утконосов, Малай восклицал.

– Страна Чашма! Родник неведения! Источник нашей жизни! Глаз отдыхает – ни одной загвоздки!

Их встретили юноши-гулямы – местные стражники. Статные, осанистые, одного роста и толщины. Лица правильные. Прямые рты, носы и ноги. Словом, все одинаковые. Как говорится, равновидной внешности.

– Кто вы, гарибы-чужеземцы? – спросили они достаточно равнодушно, будто и не стражники, а простые гулёны, слонявшиеся без дела. – Из людей или из джиннов?

Известно, что порядочный джинн – существо бездымного огня. В отличие от нечистых шайтанов, которые коптят, как старые керосинки. О людях и говорить нечего – всё понятно.

Если два утконоса могли бы сойти, пожалуй, за беспородных ифритов, то Шухлик решительно не знал, за кого себя выдать, и нервничал, как начинающий шпион.

В другой бы стране его уже схватили, потащили в кутузку, но здешние стражники, чихнув хором, отправились по грибы.

– Напрасно тревожился! – сказал Малай. – Им всё равно, кто ты такой! У нас вообще не разбираются в породах и не понимают собственной натуры. Мы не ведаем, когда родились и кто наши предки. Знаем только, что все равны – джинны, шайтаны, ифриты, мариды и горные гули! Главное, равновесие – на километр добра приходится ровно столько же зла…

Шухлик заметил, что ветра вовсе нет и деревья не качаются. Никакого волнения и беспокойства! Полный штиль – душевный и природный.

Как объяснил Малай, тут круглый год весна. День равен ночи. А длина – не только ширине и высоте, но и весу. Что метр, что килограмм – одно и то же! И весы не нужны. Пуд муки, например, уравновешивается грецким орехом, или бревном, или копейкой, или тремя пудами золота.

Всё всему равно. Младенец – старику, лошадь – корове, а мышь – слону и кошке.

– Честное слово! – таращил глаза Малай. – Чтоб мне лопнуть, если вру! Хотя, прошу прощения, у нас даже при большом желании не лопнешь. И не упадёшь, поскольку равные силы поддерживают…