Джордж Макдональд - Страна Северного Ветра
— Что там такое, мамочка? — спросил мальчик.
— Какой-то обрывок бумаги, — ответила та.
— Он вроде больше обрывка, — заметил Алмаз.
— Хочешь, схожу посмотрю? — предложила мама. — Глаза-то у меня уже не те, что раньше.
Она поднялась, подошла поближе и увидела, что оба они отчасти были правы — в песке лежала тоненькая книжка. Её почти засыпало, но несколько страниц ещё шелестели на ветру. Мама подняла книгу и принесла Алмазу.
— Что там, мама? — спросил мальчик.
— Кажется, детские стихи, — ответила та.
— Мне так хочется спать. Почитай немножко, — попросил сын.
— Конечно, — согласилась мама и начала читать. — Чепуха какая! — вскоре остановилась она. — Поищу получше.
Она принялась листать дальше, но трижды неожиданно налетал ветер и переворачивал страницы обратно.
— Пожалуйста, прочитай те стихи до конца, — Алмаз, по-видимому, разделял мнение ветра. — Они так красиво начались. Я знаю, они хорошие.
Мама подумала, что стихи позабавят мальчика, хотя они и казались полной бессмыслицей. Ей и в голову не приходило, что Алмазу, в отличие от неё, они могут понравиться.
Не знаю точно, что читала мама, но вот какие стихи услышал мальчик или же после решил, что он их услышал. Как я уже говорил — ему тогда очень хотелось спать. Может быть, он и сам не заметил, как заснул, а думал, что слушает, и во сне ему придумались стихи получше. Вот они:
Бежит в реке водаНеведомо кудаЛетит вода речнаяКак ласточек стаяСонная вода,Спящая вода,Поющая водаМногие годаНеведомо кудаЛасточек стаяГнёзда свиваетПтенцы вырастаютВеселей не бываетВместе летаютвоздух пронзаютстрелою свистящейНад водой летящейИ гнёзда строятИз кусочков тиныИла и глиныДля лучших в миредеток весёлыхптенцов зелёныхлетающих вместев любую погодувсё шире и ширевсё дальше и дальшеза мамой и папойнесущими в клювечервей и москитоввсё что добытов земле у речкипоющей вечероми утром поющейспящей или бегущейгде овцы пасутсяи лютики жёлтыекак клювы у ласточеку реки распускаютсяи так быстро растутчто никак не склюют иховцы как ни стараютсяи маргаритки белыеберег усеялик солнцу тянутсяпрославляют егозамолкают лишь на ночьа утром поют опятьвенцы раскрываюти песнь запеваюткоторую никому не узнатьи слышат их —так тихо они поют —только солнце взрастившее ихи овцы которые их жуюти растят весёлых ягнятскачущих по травезабывших о завтракевеселясь в синевес шерстью белой как облакопрыгающие возле мамна траве что растёт вдоль берегау реки, поющей всегдау реки вечно бегущейягнята всегда веселыесли пьют поющую водуу цветущей травыи едят зелёные травытакого яркого цветав который раскрасили ихбегущая речка и летои лютики жёлтыеи лилии белыес зелёными травамислиться хотели быкогда ветер спускаетсяи быстрые ласточкив гнёзда слетаютсянад речкой мелькают —веселей не бываету речки поющейрадость несущейвместе летаютгнёзда свиваютиз веток и глиныи ветер что веетслегка над нимиих превращаетв жилища сухиесвоим дуновеньемгнёзда скрепляети ласточек в стаю ветер сгоняетчтоб вместе летать имкак сам летаети летают над траваминад ягнятами и их мамамичто щиплют травуво сне или наявуи птенцы подрастаютвеселей не бываети вместе летаюти перья роняютнад речкой вечно бегущейвсегда поющейветром живущейпотому чтоэто ветра делачто речка с ласточками жива.
Алмаз вдруг понял, что мама остановилась.
— Мамочка, почему ты не читаешь дальше? — спросил мальчик.
— Ну и чепуха! — воскликнула его мама. — Они никогда не кончатся.
— Это так на неё похоже, — произнёс Алмаз.
— На кого? — не поняла мама.
— Ну как же, на реку. Она журчала почти такую же песенку.
Мама испугалась, что к сыну возвращается лихорадка, и не стала ничего ему возражать.
— А кто сочинил эти стихи? — спросил Алмаз.
— Не знаю, — отозвалась мама. — Какая-нибудь глупая тётя придумала для своих детей, а потом решила их напечатать.
— Значит, она тоже была в Стране Северного Ветра, — решил Алмаз. — Эти стихи могут быть только оттуда. Вот как пела река.
Тут он стал напевать то одну строчку, то другую, но мама, боясь, как бы сыну не сделалось хуже, ничего не говорила.
А завидев приближающуюся повозку зятя, она вздохнула с облегчением. Вдвоём они усадили туда Алмаза, забрались в повозку сами и отправились «снова домой, снова домой, снова домой», как пел мальчик. Но скоро он затих, и не успели они доехать до Сендвича, как Алмаз уже крепко спал, и снилась ему Страна Северного Ветра.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
И снова старый Алмаз
лмаз быстро пошёл на поправку и уже через несколько дней вполне смог бы вернуться домой. Дело было только за тем, чтобы отец устроился на новое место и подыскал им другое жильё. Но ему, как назло, не попадалось ничего подходящего, и он принялся обдумывать новый план, вспомнив о своих сбережениях. На эту мысль его натолкнул случай. В Блумсбери жил его старый знакомый. Он сдавал кебменам внаём лошадей и кебы. Этот знакомый встретил однажды отца после очередной неудачной попытки найти работу и спросил:
— Ты чего не начнёшь собственное дело? Почему не станешь кебменом?
— Где ж столько денег-то сыскать? — ответил отец Алмаза.
— Да ладно, наверняка у тебя отложен приличный капиталец. Пойдём-ка со мной, я покажу лошадку, за которую прошу совсем недорого. Купил её пару недель назад, думал сгодится для двуколки. Да куда там! Силищи у неё и для повозки хватит, да повозка — это тебе не двуколка. Для двуколки резвость нужна. Те, что нанимают двуколки, хотят прокатиться с ветерком, а эта с ветерком не выдюжит, не первой уже молодости лошадка. Зато для извозчичьей кареты, что нанимают всей семьёй да ещё со скарбом впридачу — в самый раз подойдёт. Увезёт хоть целый домишко. Я его задёшево купил, задёшево и уступлю.
— Вряд ли это для меня, — ответил отец Алмаза. — Такие вещи запросто не решить, обдумать всё надо. Да и кеб тогда нужен. А где мне такую уйму денег взять?
— Я берусь всё устроить, — убеждал его друг. — Пойдём, взгляни на коня.
— Как расстался со своей старой парой — той, что была у мистера Коулмана, — произнёс отец Алмаза, отправляясь за хозяином кебов, — до сих пор духу не хватает лошади в глаза заглянуть. Жалость-то какая — человеку расстаться со своей лошадкой.
— И не говори! — друг сочувственно кивнул.
Какова же была радость бывшего кучера, когда в стойле он обнаружил, что конь, которого продавал его друг, это никто иной, как старый Алмаз, только худой ужасно, кожа да кости на длинных тощих ногах, словно его изо всех сил пытались приспособить для двуколки!
— Он уж точно не для двуколки, — с негодованием заявил отец Алмаза.
— А я что говорю? Не красавец, верно, зато вынослив, — сказал хозяин.
— Не красавец?! Да он красивше любого коня, что когда-либо возили джентльменов, — не выдержал отец, а про себя подумал: «Зря я это сболтнул», — уж очень не хотелось ему признавать, что его старый Алмаз так здорово сдал.
— Что ж, — заметил его друг, — вот тебе здоровая, как дом, лошадь. А уж бегать она будет не хуже поезда, разве что чуток помедленнее, — поправился он.
Но у кучера в горле стоял ком, и к глазам подступили слёзы. Услышав знакомый голос, старый конь повернулся в его сторону, а когда бывший хозяин подошёл ближе и погладил его по спине, старый Алмаз тихо заржал от радости и уткнулся огромной мордой хозяину в грудь. Это всё и решило. Он сам не заметил, как обнял коня за шею и заплакал. Нынешний владелец никогда не привязывался к лошади настолько, чтобы так её обнимать, и он быстро сообразил, в чём тут дело. Но у него было доброе сердце, ибо никакой другой продавец не поступил бы так, как он: вместо того, чтобы накинуть цену — ведь теперь хозяин знал наверняка, что сделка состоится — он решил продать коня на целый фунт дешевле, подумав, что разлучать старинных друзей негоже.
Придя в себя, отец Алмаза поинтересовался, сколько его друг просит за коня.
