Эдуард Лабулэ - Волшебные сказки

Великий Бушибюс был слишком занят делами, чтобы обращать внимание на воркование голубя, но все-таки он был изумлен тем, что понимает птичий язык, и счел за лучшее рассказать об этом чуде своей новой госпоже, невесте принца Карлино.

Негритянка не замедлила спуститься на кухню и, услыхав пение, приказала Бушибюсу поймать голубку и приготовить из нее рагу. Сказано — сделано. Бедная голубка позволила схватить себя без сопротивления. В одно мгновение Бушибюс, вооруженный своим огромным ножом, отрубил ей голову и выкинул в сад. Три кровинки упали из головы на землю, и через три дня на этом месте появился свежий росток лимонного дерева, который так быстро рос, что зацвел еще до наступления вечера.

И вот случилось, что принц, стоя на балконе, увидел вдруг лимонное дерево, которого он ранее не замечал.

Он позвал повара и осведомился у него, кто посадил это прекрасное дерево.

Рассказ Бушибюса привел Карлино в большое замешательство. Он приказал, чтобы под страхом смерти никто не трогал лимонное дерево и чтобы за ним установили особенный, тщательный уход.

На следующий день принц, проснувшись, побежал в сад. На дереве уже висело три плода, три точно таких же лимона, которые когда-то ему подарила фея. Карлино сорвал эти прекрасные плоды и заперся в своих покоях. Трепетной рукой он наполнил водой, украшенную рубинами чашу своей матери, и раскрыл нож, с которым никогда не расставался. Он разрезал один лимон, появилась первая фея. Карлино даже не взглянул на нее и дал ей улететь. То же самое было и со второй, но как только появилась третья, принц поднес ей чашу, и она стала, улыбаясь, пить во всей своей невиданной красе.

Затем фея рассказала юному принцу о том, что ей пришлось перенести от злой негритянки. Карлино, исполненный бешенства и ярости, начал кричать, проклинать, петь, рыдать. Казалось, что в одно мгновение он перенесся с небес в преисподнюю и из преисподней к небесам. Шум был так велик, что прибежал сам король. Теперь настал его черед потерять рассудок. Он пустился в пляс с короной на голове и со скипетром в руке. Затем он вдруг остановился, нахмурил брови, накинул на свою невестку большую вуаль, покрывшую ее с головы до ног, и, взяв ее за руку, повел за собой.

Было время завтрака. Министры и придворные стояли вокруг длинного, великолепно убранного стола и ожидали появления королевских особ, чтобы сесть за стол. Король подзывал к себе поочередно каждого из гостей. По мере приближения их к фее, монарх поднимал вуаль и спрашивал подходившего:

— Как следует поступить с тем, кто решился погубить такую красавицу?

И каждый в изумлении отвечал по-своему. Некоторые полагали, что виновник подобного преступления заслуживает пенькового галстука. Другие предлагали повесить ему камень на шею и бросить в воду. Просто отрубить голову казалось старому министру слишком мягкой карой для подобного преступника, он предложил, чтобы с преступника живьем содрали кожу и чтобы все присутствующие рукоплескали при этом.

Когда наступила очередь негритянки, она приблизилась, ничего не подозревая, и не узнала фею.

— Государь, — сказала она королю, — чудовище, посягнувшее на эту очаровательную особу, заслуживает быть заживо сожженным в печи, пепел же следует развеять по ветру.

— Ты осудила себя сама! — вскричал Король Алых Башен. — Несчастная! Узнай же свою жертву и приготовься к смерти! Пусть сложат костер на дворцовой площади! Я хочу получить удовольствие, видя, как жарится эта колдунья. Это повеселит всех в течение одного-двух часов.

— Государь! — сказала молодая фея, схватив короля за руку. — Ваше Величество не откажет мне в свадебном подарке?

— Конечно нет, — отвечал старый король. — Проси у меня, чего душа пожелает. Захочешь ты мою корону — я буду счастлив предложить ее тебе.

— Государь, — отвечала фея, — подарите мне помилование этой несчастной. Ее, невольницу, невежду, несчастную, жизнь ничему не научила, кроме мстительности и зависти. Позвольте мне осчастливить ее и показать, что счастье на земле состоит в любви.

— Дочь моя, — отвечал король, — сразу видно, что ты — фея и не хочешь слышать о человеческом правосудии. У нас не исправляют злодеев — их убивают, — это быстрее. Но как бы то ни было, я дал слово. Пригрей эту змею на свой страх и риск, я не стану противиться.

Фея подняла с пола негритянку, которая со слезами целовала ей руки. Сели за стол. Король был так доволен, что ел за четверых. Что касается Карлино, не спускавшего глаз со своей невесты, то он пять или шесть раз в рассеянности порезал себе палец, что каждый раз приводило его в самое прекрасное расположение духа. Все становится приятно, когда сердце очаровано.

После смерти старого короля, утомленного годами и славою, Карлино и его прекрасная супруга вступили на престол. В течение полувека, если верить истории, они приносили счастье своим подданным, ни с кем не воевали и любили друг друга. Поэтому даже теперь, много лет спустя, добрый народ Алых Башен все еще вздыхает при воспоминании о тех временах. И не только малые дети спрашивают, настанет ли время, когда снова будут царствовать феи?

Добрая жена

Норвежская сказка

В давние времена на дальнем косогоре жил хозяин уединенной фермы, добряк Гудбранд, его так и звали — Гудбранд с косогора. Тут же следует сказать, что у Гудбранда была замечательная жена, что порою случается; но, что бывает гораздо реже, Гудбранд знал цену подобного сокровища. Итак, супружеская чета жила в полном согласии, наслаждаясь своим благополучием, не беспокоясь ни о богатстве, ни об уходящих годах. Все, что ни делал бы Гудбранд, его жена одобряла заранее, так что он не мог ни до чего дотронуться, ничего изменить, ничего переставить в доме без того, чтобы его подруга жизни не поблагодарила его за то, что он угадал и предвосхитил ее желание.

Одним словом, жизнь их была легка. Ферма принадлежала им, в ящике шкафа лежало сто крон, а в хлеву стояли две славных коровы. Всего было у них вдоволь; они могли бы понемногу стареть, не страшась ни дряхлости, ни нищеты, не нуждаясь ни в жалости, ни даже в дружбе посторонних.

Однажды вечером, когда они болтали вдвоем о своих делах и планах, жена Гудбранда сказала ему:

— Дорогой друг, мне пришла на ум следующая мысль: не взять ли тебе одну из наших коров и не продать ли ее в городе? Той, которая останется, будет достаточно для того, чтобы снабжать нас маслом и молоком. Зачем нам утомляться для других? У нас есть деньги, которые спят в ящике, детей у нас нет, не лучше ли было бы поберечь наши руки, чем утомлять их? Тебе всегда найдется дело в доме, починить что-нибудь из мебели или исправить какое-нибудь орудие, а я получу возможность подольше сидеть около тебя с прялкой и веретеном.

Гудбранд нашел, что его жена права, как всегда. На другой же день, рано поутру, он отправился в город продавать корову. Но день был не базарный, он не нашел покупателя.

— Ну что ж, отлично! — подумал Гудбранд. — На худой конец придется возвращаться с коровой домой… Сена и соломы у меня хватит, а обратный путь домой ничуть не длинее, чем на базар.

И он спокойно повернул домой.

Через несколько часов он почувствовал усталость, но тут ему встретился человек, направлявшийся в город верхом на коне, статном животном, оседланном и взнузданном. «Путь долог, и ночь не за горами», — подумал Гудбранд. — «С моей коровой конца не будет странствованию, а завтра мне придется снова начинать прогулку. Вот эта лошадь — другое дело. Я вернулся бы к себе так же горделиво, как наш судья. А кто был бы счастлив при виде своего мужа, возвращающегося с триумфом этаким римским императором? Жена старика Гудбранда, конечно». После подобных размышлений он остановил всадника и обменял корову на коня.

Но, проехав немного верхом, он почувствовал сожаление. Гудбранд был стар и тяжел; конь был молод, резв и пуглив. Спустя полчаса всадник уже шел пешком, держа повод в руке и с большим трудом таща животное, которое беспрестанно закидывало голову и вставало на дыбы перед каждым камнем на дороге.

— Дурное приобретение, — промолвил он и вдруг заметил крестьянина, погонявшего перед собою жирную откормленную свинью, брюхо которой касалось земли.

«Полезный гвоздь лучше брильянта, который блестит, да бесполезен», — подумал Гудбранд, — «моя жена часто повторяет это».

И он обменял своего коня на свинью.

Мысль была счастливая, но расчет добряка оказался неверным. Госпожа свинья устала и не хотела двигаться с места. Гудбранд кричал, просил, ругался — все было тщетно. Он тянул свинью за голову, он толкал ее сзади, бил ее со всех сторон — напрасный труд. Свинья лежала в пыли, как судно на мели. Фермер пришел в отчаяние, как вдруг увидел человека с козой, которая с выменем, наполненным молоком, прыгала, бегала, скакала с резвостью, восхищающей глаз.