Фрэнсис Бёрнетт - Маленькая принцесса
— Ах, Сара! Это ты?
— Да, — ответила Сара.
Странная догадка мелькнула в ее голове — она покраснела.
Она несла одежду и, чтобы ничего не уронить, придерживала ее подбородком. Она не опустила глаз — и оттого Эрменгарда еще больше растерялась. Ей показалось, что Сара теперь совсем другая, — такую Сару она не знала. Верно, это потому, подумала Эрменгарда, что она вдруг обнищала и должна теперь чинить вещи и работать, как Бекки.
— О, — произнесла она, заикаясь. — Как ты?
— Не знаю, — отвечала Сара. — А ты как?
— Я… я хорошо, — сказала Эрменгарда, одолеваемая робостью. И вдруг спросила в неловком доверительном порыве: — Ты очень… горюешь?
Сара почувствовала, что сердце ее истекает кровью. Если человек так глуп, то лучше держаться от него подальше, подумала она. Конечно, это было несправедливо, но в тот момент Сара так не считала.
— А как ты думаешь? — отвечала она. — Ты думаешь, мне весело?
И, не прибавив больше ни слова, она прошла мимо.
Со временем Сара поняла, что, если бы не ее горе, она бы сообразила, что бедную глупышку Эрменгарду не следует винить за ее медлительность и неловкость. Она всегда была такой, и чем больше она переживала, тем глупее себя вела.
Впрочем, Сара обиделась на Эрменгарду, потому что в голове у нее мелькнула досадная мысль.
«Она такая же, как другие, — подумала Сара. — На самом деле ей совсем не хочется со мной говорить. Она знает, что со мной никто не разговаривает».
Несколько недель между ними царило отчуждение. Если они случайно встречали друг друга, Сара отводила глаза, а Эрменгарда не решалась от смущения с ней заговорить. Иногда они кивали друг другу; впрочем, бывало и так, что обе делали вид, что друг друга не видят.
«Если она предпочитает со мной не говорить, — думала Сара, — мне лучше держаться от нее подальше. Мисс Минчин позаботилась об этом».
И правда, мисс Минчин так хорошо об этом позаботилась, что со временем они почти уже не встречались. Все заметили, что в эти дни Эрменгарда стала еще бестолковее; она выглядела беспокойной и невеселой и все чаще совершала промахи. Она часто сидела ссутулившись у окна и не произносила ни слова. Раз Джесси, идя мимо, остановилась и с любопытством взглянула на нее.
— Что это ты плачешь, Эрменгарда? — спросила она.
— Я не плачу, — ответила Эрменгарда прерывающимся голосом.
— Нет, плачешь, — возразила Джесси. — У тебя по носу сейчас скатилась слеза. А вот и вторая!
— Мне грустно, — сказала Эрменгарда, — только тебе что до меня за дело?
Она повернулась к Джесси спиной и, вынув платок, спрятала в нем лицо.
В этот вечер Сара позже обычного поднялась к себе на чердак. Воспитанницы уже разошлись по спальням, а ей все находилась работа; потом она еще позанималась в пустой классной. Поднявшись по лестнице, Сара с удивлением увидела, что из-под двери, ведущей к ней на чердак, выбивается свет.
«Туда никто, кроме меня, не заходит, — пронеслось у нее в голове, — значит, кто-то зажег свечу».
Свечу и впрямь кто-то зажег — и горела она не в кухонном подсвечнике, которым надлежало пользоваться Саре, а в подсвечнике, взятом из спален воспитанниц. На старой скамеечке сидела девочка в ночной рубашке и с красной шалью на плечах. Это была Эрменгарда.
— Эрменгарда! — вскричала Сара, это было так неожиданно, что та чуть не перепугалась. — Тебе попадет!
Эрменгарда неловко поднялась со скамеечки. Шаркая шлепанцами, которые были ей велики, она сделала к Саре несколько шагов. Глаза и нос у нее покраснели от слез.
— Я знаю… меня накажут, если увидят здесь, — сказала она. — Но мне все равно. Да, все равно! Сара, пожалуйста, скажи мне. В чем дело? Почему ты ко мне переменилась?
Она сказала это так горячо и так просто, что у Сары перехватило горло. Это была та же Эрменгарда, которая когда-то предложила ей «дружить». Судя по ее голосу, все то, что последние недели стояло между ними, было просто недоразумением.
— Нет, я к тебе не переменилась, — отвечала Сара. — Я думала… понимаешь, все теперь другое. Я думала, ты… тоже стала другой.
Эрменгарда еще шире раскрыла глаза, в которых стояли слезы.
— Нет, это ты стала другой! — воскликнула она. — Ты не хотела со мной говорить. Я не знала, что делать. Это ты стала другой после моего возвращения.
Сара на миг задумалась. Она поняла, что ошибалась.
— Да, я переменилась, — объяснила она, — только не так, как ты думаешь. Мисс Минчин не хочет, чтобы я разговаривала с воспитанницами. Многие из них и сами этого не хотят. Я думала… ты… тоже не хочешь. И старалась держаться подальше.
— Ах, Сара! — с упреком воскликнула Эрменгарда.
В голосе ее звучали слезы.
И они кинулись друг другу в объятия. Сара прижалась головой к красной шали, укутывавшей плечи Эрменгарды. Признаться, ей было очень одиноко, пока она думала, что Эрменгарда отвернулась от нее.
А потом обе уселись на пол — Сара подобрала под себя ноги, а Эрменгарда закуталась в шаль. Эрменгарда с обожанием глядела на худенькое личико своей подруги.
— Я больше не могла, — говорила она. — Ты, верно, можешь жить без меня, Сара. А я без тебя — не могу. Я чуть не умерла. Сегодня я долго плакала под одеялом, а потом вдруг подумала, что надо прокрасться к тебе наверх и сказать: «Пожалуйста, будем дружить, как раньше!»
— Ты лучше, чем я, — сказала Сара. — Вот я не могла с тобой заговорить — из гордости. Видишь, стоило начаться испытаниям, и стало ясно: я совсем не такая уж хорошая! Этого я и боялась! — Она нахмурилась: — Может, потому мне и были посланы испытания.
— А я не вижу в них ничего хорошего, — твердо произнесла Эрменгарда.
— Сказать по правде, и я тоже, — призналась Сара. — Впрочем, возможно, какая-то польза в них все-таки есть, даже если мы этого и не понимаем. Может, даже от мисс Минчин есть какая-то польза.
Последние слова она произнесла с сомнением.
Эрменгарда со страхом обвела чердак взглядом.
— Господи, Сара, — воскликнула она, — как ты будешь здесь жить? Ведь ты этого не вынесешь!
— Вынесу, — ответила Сара, — только надо представить себе, что тут все другое. Или что все это происходит не в жизни, а в какой-то истории или сказке.
Она произнесла эти слова с расстановкой. Воображение ее вдруг пробудилось. С того дня, как она узнала о смерти отца, оно пребывало словно во сне. Слишком тяжелый удар обрушился тогда на Сару.
— Люди еще хуже жили. Вспомни-ка про графа Монте-Кристо в подземелье замка Иф. Вспомни про узников Бастилии!
— Бастилии! — прошептала Эрменгарда, зачарованно глядя на Сару.
В памяти у нее всплыли эпизоды из времен Французской революции, которые Сара излагала так выразительно, что забыть их было невозможно. Так рассказывать умела только Сара!
Глаза у Сары засверкали, как когда-то. Эрменгарда знала этот блеск.
— Да, — продолжала раздумчиво Сара, обхватив руками колени. — Бастилия — это как раз то, что надо. Меня заточили в Бастилию. Я провела здесь много-много лет — сколько, не счесть… И все обо мне забыли. Мисс Минчин — тюремщик в Бастилии, а Бекки… — тут лицо Сары просветлело, — а Бекки заточена в соседней камере.
Она обернулась к Эрменгарде, и той показалось, что она видит перед собой прежнюю Сару.
— Вот что я буду воображать, живя здесь, — сказала Сара, — и тогда мне будет гораздо легче.
Эрменгарда смотрела на нее с ужасом и обожанием.
— Ты будешь мне обо всем говорить, правда? — спросила она. — Можно мне приходить к тебе по ночам, когда все заснут? Ты мне будешь рассказывать все, что придумаешь, и мы опять будем закадычными подругами, как прежде, и даже лучше того?
— Да, — отвечала Сара, кивая. — В несчастье люди себя проявляют. Несчастье позволило мне понять, какая ты хорошая.
ГЛАВА 9
Мельхиседек
Ну а третьей, кто поддерживал Сару в эти трудные дни, была Лотти. Она была так мала, что не понимала, какая беда постигла Сару, и очень удивилась перемене, которую заметила в ней. До нее дошли какие-то странные слухи, но она никак не могла взять в толк, почему Сара так изменилась — почему носит старое черное платье, почему приходит в классную учить малышей, а не сидит на почетном месте и не учится сама. Младшие воспитанницы долго шептались между собой, обнаружив, что Сара больше не живет в комнатах, где столько времени восседала во всем великолепии Эмили. Лотти ничего не могла понять, а Сара, когда ее спрашивали, отделывалась односложными ответами. Как тут разгадать все эти тайны, если тебе всего семь лет и тебе ничего не говорят?
— Ты теперь очень бедная, Сара? — спросила она доверительно, когда Сара впервые пришла заниматься с малышами французским. — Такая же бедная, как уличная нищенка?
Она вложила свою пухлую ручку в худенькую руку Сары, глядя на нее круглыми глазами, в которых стояли слезы.
