Джеймс Барри - Питер Пен

На этот раз все сидели и пили какбудтошний чай, шумно прихлебывая, болтая и поминутно ссорясь. Гомон стоял прямо-таки оглушительный. Венди не возражала против шума, но она не могла терпеть дзфных манер. У них был заведен строгий порядок. Никому не разрешалось давать сдачи за столом или толкать соседа под локоть. Если возникал какой-нибудь спор, надо было не выражать своего несогласия оплеухой, а обратиться к Венди за правосудием. Положено было поднять руку и сказать: „Я подаю жалобу на того-то“. Но чаще всего они или об этом забывали, или, наоборот, замучивали Венди жалобами.

– Тихо! – прикрикнула она на них после того, как уже, по крайней мере, раз двадцать она повторила просьбу не говорить всем зараз.

– Твоя мисочка уже пустая. Малышка, сыночек?

– Нет, мама, я еще не допил немножечко, – ответил Малышка, заглядывая в воображаемую мисочку.

– Он даже и не притрагивался к своему молоку, – вмешался Кончик. Это было уже ябедничество, и Малышка не упустил своего шанса:

– Я подаю жалобу на Кончика.

Но Джон успел поднять руку еще раньше.

– Да, Джон?

– Можно, я сяду на место Питера, пока он не пришел?

– Сесть на папино место, Джон? Да как же это можно?

– Он понарошку наш папа! – упорствовал Джон. – Он даже не знал, как папы себя ведут, пока я его не научил.

Болтун поднял руку. Он был из них самый послушный, пожалуй, даже единственный, кто был послушным, и Венди относилась к нему особенно нежно.

– А я мог бы быть всехним папой? Наверное, нет? – спросил он робко.

– Нет, Болтун.

Болтун редко говорил (имя свое он получил в насмешку), но если уж начинал, ему трудно было остановиться.

– А если я не могу быть папой, может, я буду маленьким, вместо Майкла, или тоже нет?

– Нечего тебе, – тут же отрезал Майкл. – В корзинке буду спать я.

– А может, я буду Двойняшкой, или тоже – нет?

– Где тебе! – заявили Двойняшки, оба сразу. – Двойняшкой быть очень трудно!

– Раз я никем не могу быть, хотите, я покажу вам фокус?

– Нет! – завопили все хором. Тогда Болтун умолк, но снова началось несносное ябедничание:

– А Малышка, когда кашляет, не закрывает рот рукой.

– А Двойняшки кашу едят руками.

– А Кудряш слопал все орехи!

– Боже мой, боже мой! – вздыхала Венди. – Право же, я иногда думаю, что от детей больше расстройства, чем радости.

Потом они кончили ужинать, успокоились, затеяли игры. Венди принесла корзину с драными чулками, уселась штопать. На каждой коленке по дыре – уж это как водится!

Наверху послышались шаги, Венди услыхала их первая.

– Ребята, папа идет. Встречайте-ка его! Мальчишки, как много-много раз уже бывало, весело вытащили Питера за ноги из его ствола. Как много раз прежде, но больше уж этого не будет никогда!

Он принес мальчишкам орехов, а Венди сообщил точное время.

– Питер, ты их балуешь, – притворно вздохнула Венди.

– Ничего, старушка, – добродушно отозвался Питер, вешая свое ружье на гвоздь.

Один из Двойняшек подошел к Питеру:

– Папа, а что, если мы потанцуем?

– Начинай, сынок!

– И ты с нами!

Питер был прекрасным танцором, но он притворялся, будто смущен такой просьбой:

– Я? Греметь старыми костями?

– И мама тоже.

– Что? – засмеялась Венди. – Такая многодетная мать – и вдруг да пустится в пляс?

– Но в субботу-то вечером можно! – воскликнул Малышка.

Это был вовсе и не субботний вечер, а впрочем, мог бы быть и субботним. Они уже давно потеряли счет дням, но всегда, когда им хотелось что-нибудь выклянчить, они объявляли, что наступал субботний вечер.

И они все вместе от души потанцевали.

– Правда, хорошо, Питер? – сказала Венди. – У нас такая хорошая семья. Знаешь, мне кажется. Кудряш похож на тебя. И Майкл тоже.

Она подошла к Питеру и положила руки ему на плечи.

– Питер, конечно, такая большая семья состарила меня. Но тебе ведь не хотелось бы, чтоб кто-то другой оказался на моем месте?

Нет, он не хотел бы. Но он взглянул на нее как-то странно, каким-то мигающим взглядом. Так смотрит человек, когда он хорошенько не знает, проснулся он или все еще спит.

– Питер, что случилось?

– Я просто подумал, – сказал он слегка испуганным голосом, – ведь это же понарошку, что я – их отец?

– Ну, конечно.

Послышался вздох облегчения.

– А то мне бы пришлось оказаться взрослым, а я не хочу.

– Не надо, раз не хочешь, Питер! Скажи мне, а как ты ко мне по правде относишься?

– Как преданный сын.

– Я так и думала, – сказала Венди и отошла в другой конец комнаты.

– Как ты странно говоришь, – заметил Питер, искренне не понимая ее. – Вот и Тигровая Лилия – не хуже тебя. Она, кажется, что-то хочет от меня. А не пойму, что. Может, она тоже хочет быть моей мамой?

– Нет.

– А что же тогда?

– Я не хочу говорить.

– Может, Динь-Динь знает? Динь-Динь сидела в своем будуаре за задернутой занавеской и подслушивала. Питера вдруг осенила идея:

– Динь, может, ты хочешь быть моей мамой?

– Дурачок ты! – крикнула она из-за занавески злым голосом.

– А я почти что с ней согласна, – огрызнулась Венди.

Можете себе представить, чтобы милая, добрая Венди огрызнулась? Но разговор этот был ей тяжел. А к тому же она ведь не знала, что их всех ждет еще до того, как кончится эта ночь.

Никто из них не знал. Может, это и хорошо. Они прожили, по крайней мере, еще один счастливый час.

Все улеглись в кровать. Это был час, когда Венди рассказывала сказку. Сегодня она обещала им рассказать сказку, которую больше всего любили. Ту сказку, которую ненавидел Питер. Обычно, когда она ее начинала, он уходил из дома или затыкал уши. Может быть, если бы он поступил так и на этот раз, они все еще были бы на острове. Но в ту ночь он остался сидеть на стуле, и мы скоро увидим, что произошло.

Глава одиннадцатая

СКАЗКА, КОТОРУЮ РАССКАЗЫВАЛА ВЕНДИ

Теперь слушайте, – сказала Венди, начиная сказку. Майкл лежал в люльке, остальные – в кровати. – „Жил-был однажды один джентльмен…“

– Лучше б это была, леди, – заметил Кудряш.

– Пусть бы он был белой крысой, – вставил Кончик.

– Тише, дети, – успокаивала мама Венди. – Леди жила-была тоже.

– Мамочка, а она жива? – перебил ее один из Двойняшек.

– Жива.

– Как я рад, что она не умерла, – сказал Болтун. – Ты рад, Джон?

– Конечно, рад.

– А ты рад. Кончик?

– Да, рад, рад, отстань.

– А вы рады. Двойняшки?

– Вот именно, что рады.

– О господи… – вздохнула Венди.

– Потише, вы там, – одернул их Питер. Он считал, что Венди заслуживала с их стороны честной игры, какой бы мерзкой ни была ее сказка.

– Джентльмена звали, – продолжала Венди, – мистер Дарлинг, а ее звали миссис Дарлинг. И как вы думаете, кто у них был еще?

– Белая крыса, – быстро проговорил Кончик.

– Невозможно догадаться, – сказал Болтун, который знал всю сказку наизусть.

– Тише, Болтун. У них были дети.

– Какая хорошая сказка, – сказал Кончик.

– Но они в один прекрасный день улетели в страну Нетинебудет, туда, где живут потерянные дети.

– Я так и думал, – вмешался Кудряш. – Не знаю, как я догадался, но я это понял сразу же.

– Тише! Лучше подумайте о том, что чувствуют несчастные родители, у которых улетели все дети. Представьте себе, как им грустно.

– Ууу, – застонали они все хором, хотя им было решительно наплевать на чувства несчастных родителей.

– Подумайте только, каково им глядеть на опустевшие кроватки!

– Ооо! – вздохнули все.

– Ах, как грустно! – закричал один из Двойняшек бодрым голосом.

– Не знаю, может ли все это хорошо кончиться, – подхватил второй.

– Если б вы знали, как сильна материнская любовь! – сказала Венди с торжеством в голосе; – Вы бы не опасались ничего.

Вот тут она подошла как раз к тому месту, которое Питер ненавидел.

– Обожаю материнскую любовь, – завопил Кончик и стукнул Болтуна подушкой.

– Ты уважаешь материнскую любовь. Болтун?

– Чрезвычайно, – сказал Болтун и дал Кончику сдачи.

– Заметьте, – сказала Венди, – что героиня сказки знала: когда бы они ни вернулись, мать оставит для них окно открытым, чтобы они могли прилететь домой.

– А они прилетели?

– Они вернулись, – сказала Венди. – Потому что окно было распахнуто для них долгие-долгие годы.

Ах, дети, дети! Так велика их вера в материнскую любовь, что им казалось, что они могут себе позволить побыть бессердечными еще немножко!

Когда Венди закончила свой рассказ. Питер тихонечко застонал.

– Что у тебя болит, Питер, милый? – всполошилась Венди.

– Это не такая боль, – сказал Питер.

– Какая же?

– Венди, ты ошибаешься насчет матерей. Они все окружили его, страшно встревоженные его волнением, и он поведал им то, что до сих пор скрывал: