Серафима Власова - Клинок Уреньги
Вскочил с ковров Карым, кинулся к Сайме и только было хотел ее схватить, как раздался топот копыт. Не успели визири и Карым к окнам подойти — ханские гости входили в двери. Будто дождем смыло карымовых жен. Вышли и слуги. Подал Карыму посол грамоту хана. Начал он беседу с послами. А потом — не успели в небе звезды погаснуть и утренняя заря над горами подняться — загремели ворота и мост. Карым помчался в набеги.
Только пыль улеглась на дороге после Карымова войска, как у ворот дворца вопль раздался. Кричал старик Абдрахмат:
— Отдайте мне мою Сайму. Верните рыбку мою. Будь проклят Карым-шайтан!
Схватили визири старика, связали ему руки, в темницу бросили. А за ним и Алену. За то, что хотела заступиться за старика.
День и ночь плакала Сайма. Не хотела с неволей мириться она. Видать, сумела Алена подруге в сердце такие силы вложить, что непокорность у Саймы в сердце огнем разгоралась.
Не без причины народ легенду сложил, а дальше в ней так говорил.
Как-то раз после работы возле балагана в лесу на елане собрались дружки Петро и Грицько. Разговор завели. Все знали, отчего скудался Грицько. А больше других об этом знали Ефим да Микола Замора, тоже полоненные. Сроду молчал Ефим — недаром Немтырем прозывался; зато его дружок Микола Замора без умолку говорил, его часто никто и не слушал.
Давно это было, трудно сказать, с чего подошли, только известно одно, будто начал Микола Замора, а кончил Немтырь: «Доколе мы будем терпеть змея Карыма». И тут же порешили: выбрать Грицько атаманом. Полюбили люди его, поверили в его богатырскую силу. Добрые советы Грицько всем давал, на работе людям помогал, за рабов заступался. А главное — умел в чужом сердце самое светлое отыскать.
Сроду не боялась Карымова стража полоненных, а как с Грицько встречалась — стороной обходила.
За Карыма во дворце остался его брат — мурза Нагай-Старый. Не знал Нагай, что недалеко от дворца кузница появилась, а в ней клинки и сабли ковались.
И вот пока люди про запас сабли, луки да стрелы готовили, время, как пряха, свою бесконечную нить плело.
Весна уже давно ушла, миновало и лето, реже по ночам стали зарницы играть, небо темней и синей стало. Птицы в дальний путь собрались, желтый янтарь вершинки берез и осин разукрасил.
Не успели последние грозы отгреметь, первые заморозки ударить, поднялась пыль столбом, Карым воротился из набега.
Много земель он разорил, немало богатств всяких награбил, но самую большую драгоценность привез — жемчужину черную... Не зря ее хан Карыму дарил — говорят, черный цвет змею укрощает. Думал хан, что будет Карым глядеть на нее, злую тоску смирять...
Только солнце за горы — велел Карым во дворце огни зажечь. Запылали огни факелов, закипели бараны в чанах, засверкало вино в древних чашах. Всех визирей приказал Карым собрать, жен привести в большой зал. Полоненных во дворе согнать.
Шел пир своей чередой. Звон бубен, крики толпы стены дворца сотрясали. Словно шаман с ведьмой свадьбу справлял. А Грицько в ту пору с воинами шел, у ворот уже бой завязался.
Не успел тревожный сигнал часовых затихнуть в горах, как Грицько с друзьями стал дорогу к подземелью расчищать, чтобы Абдрахмата и Алену спасти.
А в зале Карым пировал. Рев, гул толпы — воинов Грицько — принял Карым за ликование своих слуг в знак его возвращения.
Хлопнул Карым в ладоши, согнулись перед ним два визиря: велел Карым Сайму привести.
Ввели Сайму. А она была красивей Юлдус Туште — звезды, упавшей с неба. Схватил Карым золотую цепь, на которой черная жемчужина красовалась, кинулся к Сайме и приказал ей жемчуг на шею надеть.
Тихонько Сайма жемчужину на ладонь положила, взглянула на нее, и большая слеза на глаз ей накатилась. Первая пала на грудь, а вторая — прямо на черную жемчужину.
Застыли все. Смолкли крики кругом: в руке у Саймы жемчужина свой цвет менять стала, она засияла, голубой волной отливала. Словно знала Сайма волшебную силу жемчужины черной: если она станет голубеть, то все родники в земле откроются — такая молва в народе жила.
Подбежала Сайма к окну, растворила его и кинула Карымов подарок вниз, где речка журчала, с камнями играла. Кинула Сайма жемчуг и бросилась к двери, чтобы сбежать от Карыма... Враз будто черные стены дворца раздвинулись. Вольный ветер ворвался. Крик, гул, шум толпы... А вода в реке все прибывать стала, Долину собой заполняла.
Раздался снова гул. Раскололся дворец. В испуге кричали люди. Заметались в испуге гости. В зал же в это время ворвался Грицько с войском. Рядом с ним Алена бежала. Разгадал замысел полонян Карым, схватил кинжал, бросился за Саймой, но Алена закрыла подругу собой и тут же упала...
А река уж горным потоком кипела, на берег кидалась.
На утро, как в землю провалился Карымов дворец вместе с Карымом, его визирями и женами, только плеть одна на волне колыхалась.
Не остались в живых никто из полонян. Всех унес горный поток за собой...
И с тех пор там, где когда-то речка бежала, дворец Карыма стоял, озеро с прозрачной, будто хрусталь, водой засияло.
Народ это озеро с той поры стал называть Увильды — голубой жемчужиной, а деревню, что возле озера одилась, и по сей день называют Саймой.
Маланьин спор
О дремучих лесах на уральских горах, возле озера Тургояк, когда-то девка одна жила. Маланьей ее звали.
Никто не знал, какого роду и племени она была. Много народу разного в те поры на Камень-горы бежало, от неволи спасалось.
Редкого ума Маланья была. Смелая, ловкая, любой работы не чуралась. Красоты же была несказанной.
Славили люди ее. Кто за ум, кто за смелость, а больше всего любили ее за привет к людям и за то, что верной дочкой отцу с матерью она была.
А Маланья любила свой рудник и горы-то синие, синие, что тургоякская волна, то хмурые, будто ночь в непогоду. Больше же всего ее зори манили.
Говорят, что заря от зари отличается сильно: вечерняя к отдыху зовет, а утренняя к труду поднимает. Маланье же обе сестры-зори были сродни. Вместе с народом трудилась она, в земле рылась, где люди медную руду добывали, а потом эту руду купцам продавали.
И чем больше Маланья трудилась и ее красота сильнее цвела, тем больше слава о ней по свету бежала.
То ли купцы ее разнесли, то ли ветер, что гулял над горами, только много, много женихов стало свататься к ней.
Были сваты и от бояр знатных, и от купцов из ближних и дальних стран, и от богатырей-воинов смелых. Но никого из них не любила Маланья — всем отказывала, сердце свое она давно отдала простому парню из рудника...
И вот как-то раз вздумал на Маланью поглядеть самый могучий богатырь во всем свете. Временем его звали. Сел он на коня, что летит быстрее эха, и помчался на Урал, на Камень-горы. У рудника, где работала Маланья, он остановился, подошел к народу и спросил:
— Где тут, добрые люди, Маланья живет?
А она в это время из шурфа выходила и большой кусок медной руды несла.
Люди ответили ему:
— Вон она, разве не видишь?
Посмотрел Время-богатырь на Маланью и ахнул. «Вот это красота!» — подумал он про себя и пошел к девке.
А Маланья, в это время, перекинув свою косу тяжелую с плеча на спину, положила руду на землю, распрямилась и весело посмотрела на богатыря, будто радость отдала.
«Не зря, выходит, люди про нее говорят: «Нашу Маланью по утрам солнышко целует», — усмехнулся про себя Время-богатырь.
— Тебе ли, Маланья, с такой красотой в земле рыться? Тебе в золоте только ходить, во дворцах богатых жить! — сказал он ей, кланяясь низко в пояс.
— Не ты первый про это говоришь, не ты первый золото сулишь, — ответила ему девка. — Только не надо мне этих богатств, я и без них проживу, а вот без родной земли зачахну я!
Удивился Время-богатырь, но не отступился. Отстегнул от пояса он саблю, украшенную самоцветами, и Маланье ее в руки подал.
— Погляди в рукоять моей сабли. Видишь, в ней камушек горит?
Взяла Маланья в руки саблю, поглядела на редкий изумруд и сказала:
— Вижу!
— Да ты лучше погляди, может, что и увидишь в камне! — настаивал богатырь.
Пригляделась Маланья в камень, а он заиграл, запереливался чисто живой в ее руке. Далекие страны она в нем увидала, белокаменные дворцы, моря и океаны.
Долго любовалась Маланья изумрудом. Весело смеялась над игрушкой и над тем, как знатные вельможи в собольих шапках с перьями кланялись ей из камня. Но вдруг брови ее в одно крыло слились. На глаза печаль легла.
— А кто этот чудесный камень гранил, чьи руки такую красоту земли открыли? — у богатыря Маланья спросила. Вспомнила она о людях, которые день и ночь в своих землянках при лучине камни гранили.
— Зачем тебе, Маланья, знать про это? Будешь и ты носить такие камни. А хочешь — подарю тебе я ключ от кладовки, где самоцветы горами лежат.
Покачала головой Маланья и богатырю обратно саблю подала.
— Пойми, богатырь, меня. Мои еще деды говорили: «Дымок родной избы дороже чужого огонька». — И, отвернувшись от богатыря, бровью повела.
