Майя Ганина - Тяпкин и Леша
Лез он долго, было темно, страшно, и песок снова попал в глаза. Тяпкин стал тереть глаза и вдруг напугался, подумав, что, может быть, это не Лешин вход, а чей-нибудь еще, кого-нибудь ужасного; вдруг тут правда живет змея. Он уже хотел было зареветь и полезть назад, как вдруг увидел впереди знакомый синий свет, ход расширился, и Тяпкин оказался в комнате, где жили старички.
Было не убрано все и плохо, старички сидели на стульчиках и плакали. Они долго не замечали, что Тяпкин пришел, а Тяпкин не решался окликнуть их, потом все-таки сказал:
- Вы чего все плачете?
Дед Хи-хи подбежал к Тяпкину, сердито крича какие-то плохие слова, но Тяпкин точно не разобрал какие, потому что напугался.
- Я вам землянички принес,- сказал Тяпкин и лег на живот, потому что от страха коленки и руки у него стали совсем слабыми.
- Наш Леша очень болен,- сказал старенький дедушка и вытер широкой ладошкой слезы с бороды.- Он очень болен, он от холодной воды гниет... В том колодце, в который ты его толкнула, была очень холодная вода... Он умрет, и у нас никого не останется родного.
- Это я виновата,- проревел Тяпкин; ему стало жаль старичков.- Я никогда больше не буду толкаться...
- Мы тебя накажем! - крикнул дед Хи-хи.
- Мы с тобой знаешь что сделаем! - тоже очень громко закричал дед Сосун.- Ты сюда зачем пришла?
- Я очень по Леше соскучилась! - плача и хлюпая носом, говорил Тяпкин, пытаясь все же разглядеть, где лежит Леша, и наконец увидел его.
Леша лежал на своей самой маленькой кроватке, закрытый тремя одеялами из сухого мха. Одеяла часто-часто поднимались и опускались - это Леша так дышал.
- У него же температура,- сказал Тяпкин.- Ему надо молочка горячего пить с маслом. И еще горчичники...
- Где же мы возьмем горячего молочка? - грустно сказал старенький дедушка.- У нас никогда не бывает ничего горячего...
Тяпкин хотел было сказать, что он принесет молока, но потом подумал, что, пока дойдешь, оно остынет и все прольется, а во-вторых, вряд ли его пустят сюда. Скорее всего, нет.
. - Можно я возьму Лешу к нам? - спросил тогда Тяпкин.- Моя мать таких больных детей всегда лечит. Она умеет. Я тоже иногда так болею.
- Нет! - закричал дед Хи-хи.- Мы тебе его не отдадим никогда! Ты его опять станешь бросать в холодную воду!
- Мы лучше тебя саму толкнем в холодную воду! - сказал дед Сосун.
- Этим горю не поможешь,- серьезно возразил старенький дедушка.Мальчик очень болен и, наверное, сгниет. Сами мы не можем его спасти.- Он помолчал, подумал и решил: - Хорошо. Я знаю, что ты вообще-то незлая девочка, просто еще глупая. Возьми нашего Лешу, может быть, твоя мама сможет его вылечить. Она добрая.
- Не всегда, однако...- возразил Тяпкин, представив, как ему влетит дома за то, что он ушел без спросу и мама волнуется.- Иногда добрая...
Он вздохнул, взял Лешу, завернутого в одеяло, и пополз назад. Вышел на тропку, весь от макушки до пяток перемазанный в песке, подошел ко мне - я уже не чаяла увидеть его живым. И протянул мне Лешу.
- Мама,- сказал мой ребенок басом.- Леша помирает, у него температура.
Я даже не стала его ругать: что толку? Пришла домой, вскипятила молока и стала из ложечки поить Лешу, тот был без сознания. На ночь я ему сделала масляный компресс и завернула в свою шерстяную кофту. Раза два за ночь я поднималась посмотреть, жив ли еще Леша: очень он был плох. Дышал по-прежнему тяжело, волосы от пота намокли и прилипли ко лбу, но температура вроде бы стала спадать. Под утро я еще раз согрела ему молока и напоила с ложечки, потому что видела: во рту у него от жара пересохло. Леша молока попил и снова забылся.
Утром, когда мы проснулись и вошли в комнату, Леша лежал с открытыми глазами, заложив руки под голову, и смотрел на нас.
- Ну как, ты живой? - спросила я.
- Живой... Здравствуйте,- сказал он очень слабым голосом.- Я так болел...- Он посмотрел на Тяпкина и добавил:- Я совсем ничего не помню.
- Ладно, зато мы все помним и потом тебе обязательно расскажем,остановила я готового каяться Тяпкина.- Главное, ты пока выздоравливай. Кушать хочешь?
- Не очень...- вяло ответил Леша, и я поняла, что опасность еще не миновала.
Мы снова напоили Лешу теплым молоком, позавтракали сами, потом я спросила его, любит ли он вообще солнце, можно ли ему быть на солнце. Мне очень хотелось вынести его на солнышко: летом при простуде оно лучший лекарь. Но, может быть, лешатам солнце противопоказано? Они, насколько я знаю, жители темных мест и гуляют преимущественно ночью.
- Я очень люблю солнышко,- сказал Леша.- Я скучал по нему, когда болел.
Мы с Тяпкиным вымыли посуду, причем на этот раз мой ребенок так старался, что не разбил ни одного стакана. Потом мы все вышли на полянку. Было девять часов, солнышко еще светило низко и ласково. Я постелила на траву махровое полотенце и положила на него Лешу. Леша лежал, закрыв глаза, и улыбался, а мы с Тяпкиным разговаривали.
Через час мы унесли Лешу в комнату и уложили спать, а когда он проснулся, услышав, что я звякаю посудой, приготовляя обед, то полежал некоторое время молча, глядя в брусчатый, освещенный солнцем потолок нашей комнаты, и, улыбаясь, робко попросил:
- Вы мне дадите чего-нибудь покушать? Я очень кушать хочу.
- Дадим, дадим! Мы тебе много покушать дадим! - запрыгал от радости Тяпкин.
- Конечно, дадим! - подтвердила я. Мы поняли, что теперь Леша будет жить.
- А книжки у тебя еще остались? - спросил Леша Тяпкина, съев тарелку молочной лапши и две котлеты.- У тебя есть книжки с буквами?
- У меня целый воз есть книжек! - гордо сказал Тяпкин, приволок этот воз на мою постель, и они с Лешей стали вспоминать буквы.
Так мы и начали снова жить втроем. Сначала все шло мирно и прекрасно, и это меня тревожило: зная характер моего ребенка, я не очень-то верила в эту тишину. Однако так продолжалось целых три дня. Утром, после завтрака, Тяпкин осторожно выносил Лешу на солнышко, на расстеленное одеяло, потом притаскивал ворох растрепанных книжек, и они принимались их листать. Я сшила Леше беленькую шапочку, чтобы не напекло голову, и он очень радовался и гордился этой шапочкой, без конца снимал ее и надевал, так что скоро захватал всю руками. Я поглядывала в окно, отрываясь от работы: здесь ли ребята,- и видела две склоненные над книжками головы в беленьких панамках.
Тяпкин довольно хорошо помнил содержание каждой книжки, водил по страницам пальцем и рассказывал, делая вид, что читает. Леша сначала ему верил, слушал с широко открытыми глазами, потом стал спрашивать, где какая буква, а Тяпкин начал сердиться. Он терпеть не мог, когда его уличали в том, что он чего-то не знает.
- Я читаю! - услышала я на четвертый день нашей спокойной жизни сердитый голос Тяпкина.- А ты не слушаешь! Я тебе не буду больше читать!
- Просто я тоже хочу читать научиться...- робко возражал Леша.- Вдруг ты устанешь и не захочешь больше, тогда я сам... Потому и спрашиваю: это какая буква?
- Взрослые люди читают без буквов! - опять закричал Тяпкин.- Моя мам а кладет на стол книжку и делает вот так...
Тяпкин взял книжку и стал усиленно поворачивать голову в одну и в другую сторону, видимо изображая, как я читаю про себя. Хотя, конечно, вряд ли читающий про себя человек сильно крутит головой, глаза действительно бегают - это да.
- А тогда буквы зачем? - удивился Леша.
Тяпкин важно помолчал, соображая, потом объяснил:
- Для красоты. Когда просто одна белая бумага, некрасиво очень. А когда есть буковки, тогда ничего...
Тут я решила вмешаться, дабы мой ребенок не приучался быть самонадеянным невеждой.
- Что это ты тут такое интересное рассказываешь, Тяпик?..- подойдя к спорщикам, спросила я ехидно.- По-моему, кто-то тут чего-то не понимает, а делает вид, что понимает. Хорошо ли это?
Обрадованный Леша растолковал мне, о чем они спорят, и я, стараясь говорить просто, объяснила ребятам, зачем люди придумали буквы, научив бумагу разговаривать. Посрамленный Тяпкин молчал, надувшись, а Леша сразу начал спрашивать, как называется вот эта буква и как та, старательно повторял, потом вдруг вытащил из растрепанного вороха одну книгу, раскрыл и прочел: "Жила-была на свете девочка, звали ее Красная Шапочка..." остановился, изумленно глядя на меня, и крикнул:
- Мама, ты послушай, как красиво: жила-была на свете девочка...
Он смотрел на меня своими круглыми синими глазами с удивлением и восторгом и улыбался. Я тоже улыбнулась, пожалев, однако, что это лешонок, а не Тяпкин почувствовал скрытую музыку слов и изумился этому.
- Очень красиво,- согласилась я и укоризненно сказала дочери: - Вот видишь, Тяпик, какое у Леши чуткое ушко, ты ведь этого не услышала...
- У Лешки ухи, как у лягухи! - сердито подразнился мой ребенок.- Я и без него все сама слышу... Вон дедушка с поезда идет! - закричал вдруг Тяпкин и побежал навстречу деду, растопырив руки.- Деда, деда! А Лешка нашелся!
Очень все-таки хорошо, что Тяпкин не был злопамятным.
