Альберт Иванов - Записки звездочёта Сириуса
— Вот такого роста Гром!
— Что? — оторопел верзила. — Ничего подобного! Гром намного выше меня!
И они ожесточённо заспорили.
Начала собираться толпа.
Узнав, что спор идёт о Громе, люди оживлялись, горячо восклицали, хлопали друг друга по плечу.
Не успел Ник опомниться, как толпа выросла до нескольких сот человек. Но теперь она была настроена далеко не благодушно.
Атмосфера накалялась.
— Долой Апчхибосса Утриноса! — раздавались крики. — Вышвырнуть вон Тайфуна!
— Расходись!
Понабежали мордастые полицейские, размахивая длинными резиновыми дубинками.
— Больше одного не собираться!
Кто-то заехал гнилым бананом в квадратную рожу самого шефа полиции, срочно прибывшего на место происшествия. Началась свалка. Полетели камни. Зазвенели стёкла в полицейских машинах.
Пим и Ник бросились в подворотню.
— Ну и заварил же ты кашу! — хмыкнул Пим. — Всё б тебе спрашивать!
— Я не хотел, — испуганно оглянулся Ник.
По улице пронеслось несколько полицейских машин.
— «Не хотел»… — для виду проворчал Пим и расхохотался. — Да уж ладно, прощаю.
— А как ты думаешь, — просиял Ник, — вот если Грому удастся выйти из тюрьмы, он возьмёт моего отца в свой отряд?
— Ну конечно!
— А меня? — затаил дыхание Ник.
— Тебя? — заколебался Пим. — Не знаю.
Ник зашмыгал носом и отвернулся.
— Ну чего ты? — сконфузился Пим. — Я его попрошу, и он тебя тоже возьмёт.
— Врёшь, — недоверчиво сказал Ник, но всё же заулыбался.
— Чтоб мне на месте провалиться! — сказал Пим. — Только надо немного подождать.
— Я подожду, — поспешно сказал Ник.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. Попытка к бегству
— Имя?
— Дождь.
— Фамилия?
— Дождь.
— Род занятий?
— Дождь.
Начальник тюрьмы сеньор Камер Казематус недоверчиво посмотрел на узника — коротенького толстячка в красном длинном колпаке. На груди у него был номер, словно у бегуна. Собственно, все в тюрьме носили рубахи с номерами: заключённые, надзиратели и даже сам Камер Казематус. Это было введено для того, чтобы избежать путаницы.
— Скажите, вы Дождь, да?.. А почему же тогда целый месяц не выпадают осадки? — И Камер Казематус показал на синее небо, разлинованное решёткой окна в крупную клетку.
— Ну, наверно, потому, — мрачно ответил Дождь, — что я здесь, а не там.
— Вы так думаете? — опешил Камер Казематус. — Вас за это могут посадить.
— Куда? — удивился Дождь.
— В тюрьму, — строго сказал Камер Казематус.
— А я где нахожусь?! — вскипел Дождь.
— Да-да, — сконфузился Камер Казематус. — Я это тоже заметил.
Потом, немного подумав, он важно добавил:
— У вас какое-то двойственное положение. Но вас всё равно могут посадить.
— Куда? — снова спросил Дождь.
— Сюда же, — ласково ответил Камер Казематус. — У нас был уже подобный случай. Один бродяга тайком проник в нашу тюрьму и просидел в ней целых два года. Народу у нас много — всех не запомнишь. Но мы его в конце концов сцапали. А он говорит: «А у вас тут ничего! Крыша над головой, кровать, кормят регулярно».
— Ну? — заинтересовался Дождь.
— Судили его за это. Дали три года — и к нам.
— Мне у вас не нравится, — буркнул Дождь.
— Мне, может, тоже не нравится, — с укоризной заметил Камер Казематус. — Но ваш долг перед страной — сидеть, а мой — охранять. И мы с вами должны выполнять порученное нам дело как можно лучше.
— Правильно, — неожиданно согласился Дождь.
— Нет, неправильно, — сказал Камер Казематус. — Ваше поведение очень подозрительно. Вы не должны были соглашаться со мной, если хотите заслужить моё доверие. Вам надо было бы выждать лет пять и только потом, ещё года через два, признать мою правоту.
— Отпустите меня! — вдруг взмолился Дождь. — Ну хотя бы часа на два!
— Ваша просьба кажется мне неуместной, — обиделся Камер Казематус. — Я нахожусь в этой тюрьме двадцать пять лет и надеюсь пробыть ещё столько же, если здоровье позволит. А вы здесь без году неделю и…
— Но я должен разыскать одного мальчика! — взмолился Дождь. — Он без меня пропадёт!..
— А мы пропадём без вас, — печально заявил Камер Казематус. — Нет, я не могу отпустить вас на два часа.
— А на полчаса можно? — робко спросил Дождь. — Заодно и весь остров полью.
— Тоже нельзя.
— Ах ты тюремная крыса! — рассвирепел Дождь и замахнулся на него табуреткой.
Перепуганный насмерть начальник тюрьмы выскочил в коридор. Но не успел он захлопнуть дверь, как из камеры с громким жужжанием вылетел Дождь.
— Держи!.. Лови!..
— За крылья хватай!
— А у него их нет!
— Всё равно хватай!
— Лови-и-и-и!..
Надзиратели, сбивая друг друга с ног, мчались по длинному тюремному коридору, а над их головами, под самым потолком, нёсся Дождь. В конце коридора навстречу ему вырастал ослепительный прямоугольник света.
Но вдруг раздался лязг и звон — дверь захлопнулась. Единственный путь к свободе был отрезан.
…Когда беглец был пойман и брошен в темницу, Камер Казематус грустно сказал ему:
— Я с тобой по душам говорил, а ты вон как!.. Летать вздумал… Режим нарушаешь. Если каждый летать будет, представляешь, что получится?!
В этот день по тюремным коридорам ходили надзиратели и прибивали на стены таблички:
ЛЕТАТЬ
ЗАПРЕЩАЕТСЯ
Каждому узнику приковали к ноге тяжеленное чугунное ядро.
— Хотя они и не умеют летать, — сказал Камер Казематус, — но кто их знает… А то ещё научатся! — И долго жаловался жене, хмуро уставившись в зеркало: — Крысой меня обозвал… Тюремной-то пусть! Но почему крысой?.. Разве я похож?
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. Пим едет домой
Когда на небе появлялась луна, Пим бросал тряпку в рукомойник и шёл домой. Пим работал мойщиком посуды в военных казармах. Он и ещё двадцать таких же мальчишек по двенадцать часов в день перемывали горы жирных тарелок и складывали их в высокие пирамиды, похожие на гигантские стопы тусклых чёрствых блинов. В одну из стен моечной был вмонтирован экран наподобие телевизора. Когда по праздникам казармы посещали иностранные корреспонденты, на экране возникали забавные похождения рисованных львов и крокодилов. Ребята в белоснежных фартуках мыли посуду и, затаив дыхание, глазели на экран.
В другие же дни — а таких других дней было триста пятьдесят в году они носили рваные халаты, а с экрана за ними хмуро следил злющий капрал Карапузис. Он сидел в просторном кабинете, пил чёрный, как дёготь, кофе, курил сигары и грозно рычал на мойщиков. Ему было видно и слышно всё.
Сегодня утром солдаты разогнали взбунтовавшихся мастеровых и за это получили праздничный обед из пяти блюд: салат с крабами, бульон с пирожками, мясо духовое с гарниром, банку консервов «Спрут в томате» и четыре апельсина. «Они это заслужили!» — так сказал о своих солдатах генерал Трах Тах-Тах. Поэтому у капрала Карапузиса было отличное настроение, и он отпустил мальчишек домой на целые две минуты раньше.
Пим долго ехал в переполненном трамвае через весь город. Трамвай звенел, тарахтел на стыках рельсов и высекал дугой из проводов ослепительные искры.
Пассажиры шептались:
— Вы слышали? Вы слышали? Сегодня в городе арестованы тысячи мастеровых…
— Тюрьмы переполнены. Забирают всё новых и новых… Что будет! Что будет!
— Уже целый месяц нет Дождя… Говорят, его заточили в подземелье!
В трамвай вошёл низенький мужчина в чёрной шляпе с жёлтым портфелем. Портфель был настолько огромный, что волочился по земле. В портфеле что-то гремело и звякало, словно он был набит металлоломом.
Все сразу умолкли.
Это был знаменитый сыщик Нюх След. Он уже раскрыл не одну сотню заговоров. Его портреты каждый день появлялись на страницах всех газет. Слава мешала ему работать — его знал весь город. Но знаменитый сыщик не унывал. Он считал, что каждый человек чем-то недоволен. Поэтому можно брать любого!
Все пассажиры сразу же встали, уступая ему место. Только водитель не встал, он вёл трамвай.
Нюх След сдвинул шляпу на затылок и выудил из портфеля наручники — два блестящих кольца, соединённых цепочкой. Одним кольцом сыщик защёлкнул свою руку, другим — руку водителя.
Трамвай остановился. Водитель удивлённо посмотрел на сыщика и повертел закованной рукой. Жалобно зазвенела цепочка.
— Пошли, — приказал сыщик.
— Сейчас, — ответил водитель.
Он достал из ящика с инструментом клещи и перекусил ими цепочку.
Все пассажиры засмеялись.
— Так, — сказал Нюх След. — Так…
Водитель поднялся и сразу стал вдвое выше сыщика.
Нюх След испуганно посмотрел на него снизу вверх и пробормотал:
— Ошибочка…
